– Я заметил, когда надевал крест, что ваши волосы благоухают ландышем, – сказал маркиз.

– Это мой любимый цветок, – ответила Идилла. – Няня сделала мне вытяжку из ландышей. – С робкой улыбкой девушка добавила: – Мне приятно, что вам понравился аромат, только рвать ради этого столько цветов... жестоко.

– Я думаю, они с радостью погибли за вас! – спокойно возразил маркиз, вызвав этой фразой румянец смущения на щеках своей очаровательной гостьи.

Обед был восхитительный. Миссис Хедли превзошла самое себя.

Идилла лишь едва прикасалась к подаваемым блюдам и выпила всего несколько глоточков вина. Она держалась сдержанно, но маркиз был уверен, что ей все нравится.

– Хотя я потеряла память, я почти уверена: мне никогда не приходилось обедать в такой чудесной обстановке с таким... с таким важным джентльменом, – сказала Идилла.

– Вы в этом уверены? – с улыбкой спросил маркиз.

– Да, совершенно убеждена! Я никогда не встречала такого великодушного, такого умного, такого красивого джентльмена! – с жаром воскликнула Идилла и вдруг замолкла, очевидно, подумав, что выражается слишком откровенно.

Маркиз пристально смотрел на Идиллу. Девушка, заметив его взгляд, не могла отвести своего. Неожиданно между ними возникла неловкость. Словно им вдруг стало трудно подыскать слова для поддержания простого разговора, хотя они только что совершенно свободно болтали обо всем и без стеснения смеялись.

А может быть, слова просто стали им не нужны.

Лакеи убрали последнюю перемену блюд и унесли стол.

Ньюмен принес стул с высокой спинкой и поместил его подле кресла Идиллы. Пододвинув маленький инкрустированный столик, он поставил на него хрустальный графин с бренди и вышел из комнаты.

Оставшись наедине с маркизом, Идилла опустила глаза и принялась вертеть в пальчиках крест, к которому невольно то и дело прикасалась весь вечер, будто желая убедиться, что он не пропал.

Маркиз, молча любовавшийся Идиллой, наконец произнес:

– Вы очень красивы, Идилла.

Она удивленно подняла глаза.

– Я красивая? Мне никто этого раньше не говорил.

– Но откуда у вас может быть такая уверенность? –спросил маркиз.

– Если бы я это слышала, я бы не забыла, – бесхитростно пояснила девушка.

– Разве это так важно? – улыбнулся маркиз.

– Очень важно. Я хочу, чтобы вы считали меня... красивой, – сказала Идилла.

– Но почему? – настаивал маркиз.

Этот вопрос смутил Идиллу, но она честно постаралась все объяснить.

– Вы были так добры, – пробормотала она. – Вы подарили мне такие чудесные платья и дали поносить этот бриллиантовый крест.

Помолчав, она торжественным тоном добавила:

– Вы спасли меня от смерти и приняли в свой дом.

– И поэтому вы хотите, чтобы я считал вас красивой? – улыбнулся маркиз.

Наступила тишина. Наконец Идилла решилась нарушить ее:

– Няня рассказывала, что в Лондоне вы встречаетесь с важными и умными людьми и... развлекаетесь в обществе красивых женщин. И я бы не хотела вас разочаровать.

– А если я скажу, что не только не разочарован, но в жизни не встречал дамы прелестнее вас, Идилла. Это чистая правда!

Глаза девушки засверкали под стать бриллиантам на подаренном ей кресте.

– Вы говорите серьезно? – спросила она.

– Серьезно и совершенно искренне.

Поставив рюмку на стол, маркиз поднялся, подошел к канапе, на котором сидела Идилла, и присел подле нее.

Канапе было узким, и маркиз поместился подле своей дамы только благодаря тому, что Идилла занимала совсем мало места. Приблизившись к девушке, он почувствовал, что она вздрогнула, но, как был совершенно уверен маркиз, вовсе не от страха.

– Идилла, перед обедом вы поцеловали меня в щеку в благодарность за крест. А можно я тоже поцелую вас в благодарность за этот вечер?

С этими словами маркиз наклонился к собеседнице. Идилла ничего не ответила, но и не отстранилась. Нежно обняв ее за плечи, он бережно прикоснулся к губам Идиллы.

Боясь напугать девушку, маркиз поцеловал ее с особой нежностью и осторожностью. Свежестью, чистотой, сладостью ее губы напомнили Освину Олдриджу цветочные лепестки. Он со вздохом отстранился.

Теперь глаза Идиллы походили скорее на лунный свет, чем на морские глубины, в них поселились недосказанность и тайна.

– Я знала, что поцелуй будет... таким! – взволнованно прошептала Идилла.

– Каким? – улыбнулся маркиз.

– Таким совершенным... Словно полет в поднебесье... словно... молитва.

– Молитва? – в недоумении повторил маркиз.

– Иногда, когда я молюсь, мне кажется, что меня окружают ангелы. Я слышу их пение и разделяю их восторг. И сейчас, когда вы меня поцеловали, я испытала то же самое.

Маркиз был тронут ее словами до глубины души. Взяв ручку Идиллы, он поцеловал ее, а затем, перевернув, прикоснулся губами к ладони.

– Нам еще предстоит друг другу так много сказать, Идилла, – сказал он. – Но не сегодня. Я обещал няне не утомлять вас. Мне хочется, чтобы, засыпая, вы думали о поцелуе и о кресте, который будет вас оберегать.

Он снова поцеловал руку девушки и собрался уходить.

– Спокойной ночи, Идилла. Как вам идет ваше имя! – нежно сказал маркиз. – Вы – само совершенство!

В голосе маркиза прозвучали особые ноты, отозвавшиеся в душе Идиллы нежной мелодией. Маркиз открывал дверь, когда няня ворвалась в будуар со скоростью морского ветра.

– Уже половина десятого! – воскликнула она. – Вам надо было лечь еще полчаса назад! Я же наказывала его милости не задерживать вас! Если вы до завтра не отдохнете, я не виновата!

Идилла ничего не ответила.

Когда няня помогала ей раздеться ко сну, она чирикала от счастья как птичка.


Маркиз лег спать еще до полуночи, и не потому что устал, а чтобы не задерживать камердинера.

Задумываться об удобствах слуг было не в привычках Освина Олдриджа, однако на этот раз он почему-то подумал, что, возможно, Харрису хочется отдохнуть. Ночь выдалась теплая, и окна в комнате маркиза были распахнуты настежь. Прикосновение ветерка, проникавшего в комнату через кружевные занавеси, напоминало маркизу нежные губки его боязливой гостьи. Он сознавал, что то чувство, которое он испытывает к этой невинной девушке, отличается от всех прежних увлечений женщинами, как небо от земли.

Женщин, которых ему приходилось целовать, было великое множество, но все эти поцелуи, как он теперь понимал, были лишь приятным любовным ритуалом, а по сути, ничего для него не значили.

Вспоминая прожитые годы, маркиз пришел к выводу, что женщины, с которыми он расставался, забылись легко, не оставив в душе следа.

Это все были красивые, пленительные дамы, искушенные в любви. Каждая в свое время казалась маркизу неповторимой, но это впечатление скоро развеивалось.

Рано или поздно он терял интерес к очередной красавице и прощался со своей пассией без тени сожаления.

«А что я чувствую к Идилле?» – спрашивал себя маркиз. Он был достаточно опытен, чтобы воздерживаться от скоропалительных суждений. Возможно ли, чтобы эта странная девушка затронула в его душе совсем новые струны, возбудив подлинное чувство? Или он оказался во власти очередной иллюзии, обреченной вскоре развеяться?

Маркиз напоминал себе, что он гораздо старше Идиллы, что в последние годы он привык иметь дело со зрелыми женщинами. Он давно пришел к выводу, что предпочитает опыт и искушенность.

Что и говорить, иметь дело с женщиной, которая прекрасно владеет всеми приемами и уловками, почитаемыми в свете неотъемлемой частью любовной игры, куда менее обременительно. Это позволяет относиться к любви как к забаве, может быть, как к жанру особого искусства, а следовательно, не слишком растрачивать свою душу.

Встреча с Идиллой, чуждой всем этим хитростям, перевернула душу маркиза. Он по-новому взглянул на себя, на любовь, на мир.

Как ни странно, он и сам пережил то чувство, которое так поэтично описала эта девушка.

– Черт побери! – воскликнул маркиз. – Это какое-то колдовство!

Он сказал это вслух, словно желая отогнать от себя наваждение. Увлечение экзотической красавицей, окруженной тайной, его немного пугало. Нет, если уж быть до конца откровенным, маркиз опасался совсем иного. Идилла была совершенна не только в своем облике, но и в своей наивной доверчивости, которая может оказаться таким опасным качеством при соприкосновении с опытом лондонского денди, привыкшего к порочным красавицам.

Мысль о колдовстве была, разумеется, абсурдной. Маркиз подумал, что, оказавшись в глуши, среди неграмотных людей, которые живут рассуждениями о нечистой силе и ее кознях, он заразился общим настроением настолько, что и сам уверовал в возможность существования магических чар.

Но, как бы ни восставала против этой мысли критическая часть его существа, маркиз сознавал, что поцелуй Идиллы всколыхнул в нем неизведанное чувство.

Маркизу долго не удавалось заснуть. Засыпая, он желал увидеть свою колдунью во сне.


Он проснулся среди ночи бодрым и полным сил... «Странно, – подумал маркиз, – почему мне совсем не хочется спать? Ведь до рассвета, должно быть, еще далеко!»

В том странном состоянии, которое наступает перед пробуждением, ему почему-то показалось, будто Идилла зовет его на помощь.

Освин Олдридж некоторое время лежал, прикидывая, во сне прозвучал призыв Идиллы или наяву. Если бы Идилла и правда позвала его, он не мог бы ее услышать. Хотя спальня маркиза находилась на одном этаже с комнатами Идиллы, отсюда до них было слишком далеко.

– Все эти россказни о колдовстве и ведьмах начинают расстраивать мои нервы, – проворчал маркиз. – Пора возвращаться к цивилизации!

Однако он встал, надел халат и, подойдя к окну, стал всматриваться в ночь.

Небо было звездное, почти полная луна наполняла парк призрачным светом.

Взгляд Освина Олдриджа упал на балкон, и то, что он там увидел, заставило его содрогнуться.