Не в праве он ее судить. Не судья он. Сам требовал от жены безупречности, показухи. Сам поддерживал эти дурацкие понятия «наш круг», «рамки приличия», «допустимо», «недопустимо».

Он взял ее деревенскую, когда ее отца забрали «за саботаж», а мать умерла, не выдержав горя. И сам это негласное правило установил: родителей не упоминать. И она ведь никогда о них не заговаривала, бедняжка. Только иногда с Клавой, своей двоюродной сестрой, потихоньку шептались, вспоминали.

Старалась Таньча, из кожи лезла, лепила из себя даму. Вылепила. Какой с нее спрос? Да и кто он такой, чтобы спрашивать с нее? Что он сам-то, безгрешен? Всегда ли был справедлив, чиста ли совесть?

Нет, не чиста. Всякое было в жизни. И в том, что с дочерью случилось, есть и его вина.

Выплыла из глубин памяти ее фигурка, закутанная в шаль. Ему бы повнимательнее к дочке-то, а он мыслями уже в Европе был, внедрял свой знаменитый проект. Теперь вот расхлебывай.

Лерка тогда такими глазами на него смотрела, а он про медаль… Тогда это казалось важным. А теперь? Теперь это совсем не важно. Сейчас бы внучка в институт бегала, наполнила бы квартиру смехом, молодой суетой. И они бы с Таньчей помолодели, глядишь…

Но когда было сорок, разве об этом думалось? Не может он винить Таньчу, он должен найти в себе силы принять все как есть и не мучить жену, поддержать ее. Потому что они – одно.

Вот об этом-то и попытался сказать ясным весенним утром генерал Подольский своей жене. И хоть слова его были немного корявы, она поняла, она впитала в себя весь смысл этого утреннего чаепития с благодарностью. Накапала себе валерьянки и, накормив мужа завтраком, уехала в церковь поставить свечку Николаю Угоднику – в благодарность.

А в это время позвонил Кирилл и сообщил радостную новость.

– Собирайся, мать! – встретил Татьяну Ивановну генерал. – Вечером вылетаем во Владивосток.

– Что стряслось? – охнула она.

– Ты теперь только плохого ждешь? А зря! Лерка у нас снова ребенка ждет, и зять просит срочно приехать!

Супруги быстро собрались и с предупредительностью и особой внимательностью друг к другу проделали этот путь.

Стюардесса в самолете выделила для себя эту пару, подумала: какие милые отношения!

Петра Дмитриевича немного насторожило то, как встретила их дочь. Она была сдержанна, не умилялась их поздравлениям. Ее словно бы и не трогал их приезд, она вся была в себе и на вопросы отвечала односложно. С ней что-то происходило, но супруги поначалу отнесли ее настроение к новому состоянию, которое до сих пор приносило дочери одни тревоги и разочарования. Не зря же зять, уходя в очередной поход, решил вызвать родителей жены, чтобы не оставлять ее одну. Тревога зятя совсем не казалась генералу беспочвенной.

Отдохнув с дороги, генерал предложил устроить прогулку по городку. Он любил, бывая у дочери, сходить к океану, пройтись по берегу и полюбоваться мощью боевой техники флота. Дочь поддержала его предложение. На улице было сыро, пахло цветами. Татьяна Ивановна пыталась развеселить дочку московскими сплетнями, но та упорно молчала, изредка ежась и кутаясь в шаль. Генерал хвалил чистоту и порядок, царившие на территории городка, расспрашивал о делах женсовета. Но дочь оживилась, лишь когда подошли к стадиону.

Стадион пустовал, лишь по зеленой траве весело топотали два малыша в сопровождении молоденькой мамочки.

– Мама, папа, я хочу познакомить вас со своей приятельницей. Вы не против? Ее зовут Ирина.

Подольские ничего не возразили, хотя было странно внезапно вспыхнувшее оживление в глазах дочери.

Калерия окликнула молодую маму. Та обернулась, тряхнула волосами…

Дети тоже заметили незнакомцев и, ободренные вниманием, заковыляли навстречу. Когда приблизились, генерал увидел, что это близнецы, как две капли воды похожие друг на друга!

Их мать тоже подошла. Она была очень молода, совсем девочка. Казалось странным, что у нее уже двое таких крепких малышей. Девушка улыбалась, вполне довольная погожим днем, прогулкой. Ее лицо излучало искреннюю симпатию Калерии, и эта симпатия самопроизвольно коснулась и генерала с женой. Поздоровались.

– Ирочка, я хочу тебя познакомить с моими родителями, – сказала Калерия. – Это мой папа, Петр Дмитриевич. А это мама, Татьяна Петровна.

– Ирина, – протянула ладошку девушка. – Вы в гости приехали?

Генерал с женой кивнули одновременно.

– Какие богатыри! – похвалил генерал детей. Татьяна Ивановна поддакнула.

Генерал протянул руки к Ивану, тот боязливо отступил.

– Что же ты, солдат? – огорчился Петр Дмитриевич, наклоняясь к ребенку. Место брата быстро занял Захар, доверчиво уцепив генерала за погоны. Тогда Ваня подумал и тоже протянул руки к генералу. – То-то же! – похвалил Петр Дмитриевич близнецов. – Ну, братцы, моряками станете или летчиками?

Захар потянулся к усам, Ваня теребил золотую пуговицу.

Татьяна Ивановна разговаривала с новой знакомой. Расспрашивала о жизни в городке, о муже.

Ирина с восторгом отвечала, искренне восхищаясь моряками, их нелегкой службой, природой Дальнего Востока и, конечно же, Калерией Петровной, как она называла дочь Подольских.

– Вы совсем как Лерочка когда-то! Она так восторгалась Дальним Востоком, что мне было обидно за Москву, – призналась Татьяна Ивановна.

Ирина рассмеялась.

– В самом деле, вы даже чем-то похожи… – сказала и осеклась, наткнувшись на колючий, холодный взгляд дочери. Что? Что она не так сказала? Что произошло?

Калерия, как показалось матери, вела себя неадекватно. Конечно, этот больной вопрос о детях толкает ее к чужим малышам. Это понятно. Но все же поведение дочери странно, странно…

– Моя мама преувеличивает, Ирочка, – с непонятным выражением лица произнесла Калерия. – Просто я никак не осчастливлю ее внуками. А ведь мама могла бы уже стать не только бабушкой, но и прабабушкой! Правда, мама?

Калерию, казалось, не смущало то, что девушка от ее слов стушевалась, не зная, как реагировать.

– Что вы, Калерия Петровна! Вы еще молодая! – робко возразила она. – Какая из вас бабушка? То есть я хотела…

– Никудышная! – быстро согласилась Калерия. – Бабушка из меня такая же никудышная, как и мать! Какая я мать? Родила в семнадцать лет! Разве я достойна стать матерью? Не надо! Дочки нам не надо, внуков нам не надо…

Ирина во все глаза смотрела на свою старшую подругу, не умея объяснить ее душевного состояния. Она чувствовала, что все это женщина говорит не ей, а своей матери. Но о чем, зачем? Не понимала.

– Лерочка, пойдем, – забеспокоилась Татьяна Ивановна, оглядываясь на своего мужа. Он был далеко, ловил близнецов. Те с визгом и смехом бегали вокруг него. – Вы извините нас, – обратилась она к девушке. – Калерия Петровна вспомнила, разволновалась.

– Это ничего… бывает, – торопливо заговорила Ирина. – А вы приходите к нам завтра в гости… на чай! Калерия Петровна любит у нас бывать. Правда, приходите!

– Ладно, ладно, – поспешно закивала Татьяна Ивановна, уводя дочь со стадиона.

Генерал с сожалением отпустил близнецов на траву.

– Приходите в гости, – повторила Ирина для него.

Он похвалил детей и пошел следом за своими женщинами. Ирина долго смотрела им вслед.

Вот они уходят втроем – Калерия Петровна, ее отец, мать… Родители приехали в гости к дочери. А вот к ней, Ирине, никогда не приедут в гости родные. И почему-то так сжимается сердце и рвется куда-то. Она как дурочка заладила: приходите да приходите… Да не придут они, это ясно. Ну ничего, мы переживем. Вот мальчишки вырастут, станут к нам с Сергеем в гости приезжать… Переживем.

А Подольские едва поспевали за своей дочерью.

– Лерочка, дочка, тебе нельзя волноваться! – напоминала Татьяна Ивановна, семеня сзади. Но Калерия молча вошла в дом, подождала, пока родители войдут за ней следом, и попросила отца ненадолго оставить их с матерью одних. Петр Дмитриевич вышел на кухню.

– Лерочка, что врачи говорят насчет твоей беременности? – начала Татьяна Ивановна, но дочь остановила.

– Насчет моей беременности поговорим потом, мама. Сейчас я хочу поговорить о другом.

Татьяна Ивановна похолодела.

– О чем же, Лерочка?

– Скажи мне честно, мама. Тогда, в Курске, моя дочь не умерла? Она жива?

Калерия не сводила глаз с матери. Татьяна Ивановна вновь оказалась под прицелом ее глаз, как тогда, много лет назад, в родильном доме, в Курске.

– А откуда ты…

– Значит, это правда!

Калерия опустилась на диван, глядя сквозь мать чужими глазами. Татьяна Ивановна стала хватать ртом воздух, руки ее словно пытались уцепиться за что-то.

– Мы не знаем, Лерочка. Никто не знает теперь… Может быть, и умерла. Она была такая слабенькая… Документов не сохранилось, я искала, ты не думай, я потом искала! И отец искал! Лера! Не смотри на меня так!

Дочь молчала, а Татьяна Ивановна горела на медленном огне. Все ее слова разбивались о ледяную стену молчания.

– Ну пойми меня, я хотела как лучше! Какая ты была мать? А позор-то какой был бы… Ты вспомни, время-то какое было. Это я потом поняла, что можно было иначе поступить, а тогда я думала, что все правильно, что так и надо… Лера, ну прости меня, я же не ради себя, я для вас с папой старалась! Чтобы у тебя семья нормальная, образование… Чтобы отца не стыдили на работе, что у него дочь в девчонках родила… Что-то я не то говорю, дочка… Ну, Лерочка, ну не казни меня, я сама себя казню! Скажи что-нибудь!

– Как ты могла, мама? Как ты могла?! Ты… ты…

– Лера! – закричала Татьяна Ивановна, видя, что дочь бледнеет на глазах. – Петя! Петя, скорее!

Петр Дмитриевич влетел в комнату и подбежал к дочери. Она обмякла в его руках, уткнулась в китель.

– Ну, ну, детка, успокойся. Прошлого не вернешь. Мать сама вся извелась, знает, что виновата. Может, ее уж и в живых-то нет, дочки твоей. Зато вот ребеночек будет, о нем думать надо.