Несколько ободренная своими мыслями, она сошла на берег. На нее никто не обратил внимания, и она спросила у ребят, здесь ли Герман. Ей показали в глубь острова, туда, где высилась большая брезентовая палатка защитного цвета. Она нерешительно направилась туда.

Возле палатки кучей лежали спиннинги, ракетки для бадминтона, мячи и спасательные жилеты. Она заглянула в палатку и никого там не увидела. Тогда она заглянула за угол и отпрянула назад, изо всех сил стараясь унять сильно заколотившееся сердце. Там был Герман, и там была девушка.

Ирина отошла к деревьям и встала за сосной. Теперь ей хорошо была видна вся картина. Девушка стояла на пеньке и смеялась. Она закрывала руками глаза – это явно входило в условия той игры, которая между ними происходила. Герман возился внизу, у ее ног, что-то выкладывал на песке шишками. Иринка не видела – что именно. Она не могла пошевелиться. Ее сковало и прижало к сосне странное чувство, которого она до сих пор никогда не испытывала.

– Ну, скоро ты? – смеялась девушка на своем пеньке. На ней было открытое кримпленовое платьице, явно не сшитое портнихой, а привезенное из-за границы. На тонкой руке блестели золотые часики, а пальцы украшали несколько золотых колец.

Герка был в своей матросской форме, бескозырка ему явно мешала, он то и дело поправлял ее.

– Сейчас, потерпи немножко!

Наконец он закончил свою работу, встал, отряхнулся.

Девушка еще не открыла глаза, а Ирина уже все увидела: на песке шишками было выложено сердечко, а ниже – слова. Не составило труда их прочесть.

«МИЛА! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!»

Девушка спрыгнула с пенька, стала читать. Ирина увидела, что у девушки мелкие черты лица – узкие губы, острый лисий носик. Мила обняла Германа за шею. Он подхватил ее на руки и закружил!

Иринка отступила на шаг, наступила на какую-то ветку, та хрустнула…

– Гера! Там кто-то есть! – взвизгнула девушка. Герман опустил ее на землю.

Остренький носик безбровой адмиральской дочки указывал в сторону пришелицы. Лицо Германа покрывалось пятнами. Иринке было неприятно, что он краснеет, было неприятно, что дочь адмирала оказалась не красавицей, будто красота той могла чем-то оправдать Германа. Неприятно, что все так просто оказалось, и надежды не осталось совсем.

– Это твоя невеста? – спросила Ирина.

Герман, закусив губу, исподлобья смотрел на нее.

– Гера, кто это? – громко прошептала дочь адмирала, взирая на Ирину с некоторой брезгливостью.

– Да вы не волнуйтесь, девушка, – поспешила успокоить ее Ирина. – Я сестра. Я всего лишь сестра. Какой с меня спрос?

Ирина развернулась и пошла в сторону катера, убыстряя шаг. Она торопилась. Ей казалось, что, если она как можно скорее не окажется на катере, произойдет что-то ужасное. Катер уйдет без нее или Герман догонит ее и потребует объяснений. А ей так не хотелось говорить с ним! Ей гадко, противно, стыдно! Ей стыдно за него. А это еще больнее, чем когда стыдно за себя.

И она бежала, задыхаясь от бега, и не обращала внимания на молодых людей, которые ее о чем-то спрашивали. Она едва успела – лодка с мичманом Крохтой уже отплывала от берега, когда она появилась.

– Что же ты не хочешь остаться? – удивился он.

– Я замерзла, – пробурчала Ирина. На катере она спустилась в каюту, забилась в угол и за всю дорогу не произнесла ни слова.

Вечером того же дня она стояла на вокзале в Мурманске с чемоданом и швейной машиной в руках. В кармане жакета лежало тридцать рублей. Это были все ее деньги. Возвращаться в город, где училась, было нельзя. Это ей казалось худшим после того, что с ней произошло. Там поджидали воспоминания, вопросы знакомых. К тому же там ее никто не ждал. Там она теперь была такой же чужой, как и везде.

Она стояла посреди вокзала со своими баулами. Ее толкали, на нее ругались. Она всем мешала. Наконец она решила встать в очередь в билетную кассу, так и не решив, куда ехать. Впереди стояли две женщины. Невольно Ирина услышала их разговор. Хотя мысли ее витали совсем далеко, разговор она слышала и поначалу не вникла в него, пока в нем не возникла фраза «там ему дали общежитие».

Девушка усилием воли заставила себя вынырнуть из своих мрачных мыслей и прислушаться.

– Хорошее общежитие дали. И в очередь на квартиру поставили.

– А работает ваш сын теперь где?

– Так на заводе. В Москве их называют лимитчиками. Отработают они положенный лимит, им квартиру дадут. Нравится ему. Парень-то он у меня работящий, в отца.

– Москвич, значит, теперь, – причмокнула вторая женщина.

И первая закивала:

– Москвич. Вот, еду в гости. Проведать.

Ирина быстро прокручивала информацию. Хватит ли денег доехать до Москвы?

Когда ее очередь подошла, она уже без раздумий сказала в кассу:

– Мне один билет до Москвы.

И протянула в окошко сиреневую двадцатипятирублевку и синюю бумажку в пять рублей.

– Лишнее даете, – сказали из кассы и вернули пятирублевку вместе с билетом.

Когда девушка нашла свое купе, там уже сидела солидная женщина. Из тех, что вызывают в Ирине некоторый трепет, оставшийся со времен детдомовской директрисы Ангелины Павловны.

– Вы одна, девушка? – спросила дама, и Иринке сразу захотелось стать меньше ростом. Эта привычка ужасно злила ее саму, но избавиться от нее не так-то просто.

– Одна, – ответила Ирина. – У меня нижняя полка, но я могу вам уступить, если…

– У меня, слава Богу, тоже. Да не стойте вы в проходе пнем! Убирайте свои чемоданы. К нам могут еще кого-нибудь подсадить. Только бы не мужчин, они ужасно храпят. И не мамашу с ребенком. От детей у меня мигрень…

Едва солидная дама, тряся блестящим подбородком, проговорила эти слова, проход загородил вновь прибывший пассажир. Им оказался военно-морской лейтенант (Ирина уже немного разбиралась в званиях). Он был не один. У него на руках покоились два туго запеленатых младенца.

У солидной женщины отвисла челюсть.

– Я положу тут? – полуспросил лейтенант и опустил на Иринино сиденье обоих младенцев. А сам исчез в коридоре.

– Только этого не хватало! – задохнулась дама и пуще прежнего затрясла подбородком. – Сколько же нас тут набьется в крошечное купе? Кошмар! Я буду жаловаться начальнику поезда! Плотишь за билеты, а тебе такие сюрпризы!

Дама затряслась всем телом, растопырила пальцы с золотыми перстнями и стала протискиваться мимо младенцев к выходу.

Теперь ее голос раздавался в конце коридора, у купе проводников.

– Плотишь такие деньги… – разорялась пассажирка. Ей вторил успокаивающий голосок проводницы.

Иринка наклонилась к малышам. Один младенец зашевелился, его личико сморщилось, он закряхтел. Личико второго, бывшее до этого совершенно безмятежным, стало тоже морщиться. Носик-пуговка покрылся крошечными складочками, раздалось кряхтенье и из второго свертка.

– Тихо, тихо, – заговорила Ирина и улыбнулась младенцам. – А сейчас паровозик загудит: ту-ту! А вагончики побегут: чух-чух-чух… чух-чух-чух…

Младенцы раздумали кряхтеть, прислушиваясь к незнакомому голосу. Она, улыбаясь, качала над ними головой и даже запела одну из тех песенок, которые постоянно распевал по радио юный солист центрального детского хора Сережа Парамонов…

– Не ревут?

В купе вполз чемодан, а вслед за ним протиснулся лейтенант с авоськой, из которой торчали бутылки с молоком.

– Нет, молчат! – улыбнулась Ирина. – Какие они славные! А где их мама?

– А где наша соседка по купе?

– Кажется, она испугалась этих славных малюток и…

– Ретировалась с поля боя! – закончил лейтенант и протянул ей руку: – Сергей.

– Ирина, – сказала она и пожала протянутую ладонь.

– В самом деле? – забыв выпустить ее пальцы, переспросил Сергей. Он вглядывался в нее, словно мог увидеть там что-то ему одному известное. – Вас зовут Ирина?

Прежде чем она успела ответить, в купе заглянула обиженная дама.

– Достаньте мои вещи! – с видом оскорбленного достоинства проговорила она и отвернулась.

Сергей вытащил из рундука вещи привередливой пассажирки, отнес в другое купе.

Когда вернулся, Ирина уже держала на руках одного из младенцев.

– Что? Поднял тревогу? – кивнул Сергей на младенца.

– Кажется, он чего-то хочет.

– Он всегда чего-то хочет, – усмехнулся Сергей. – А брат за ним повторяет. С ними не соскучишься. Вы уж извините, Ирина, но вам придется нас терпеть всю дорогу. Вы до Москвы едете?

– Да, – ответила Ирина после паузы. Ее ответ прозвучал не слишком уверенно, и поэтому Сергей удивленно взглянул на нее, но задавать вопросы было некогда. Младенцы дружно кряхтели и гукали, выдвигая свои требования.

Сергей сбегал к проводнице за бельем. По очереди держа младенцев, они застелили постели, потом Сергей убежал в вагон-ресторан греть молоко. Вернулся сияющий.

– Представляете, Ирина, в вагоне-ресторане мне сварили манную кашу! Такие отзывчивые ребята оказались…

Ирина уже успела переодеться и играла с малышами, давая по очереди свой палец то одному, то другому. Малыши резво цепляли палец, гудели, агукали.

– Какие они забавные, – заметила Ирина. – Похожи как две капли воды, а характеры разные.

– Вы заметили? – удивился Сергей. – И чем же они, по-вашему, отличаются?

– Вот этот у вас заводила. Он всегда первым выражает недовольство или, наоборот, удовольствие. А вот этот мальчик за братом повторяет, подхватывает.

– Как вы точно подметили! – восхитился Сергей. – Наверное, вам приходилось иметь дело с детьми?

– Нет, не приходилось.

– Тогда у вас талант. Вон они как вас слушаются.

Сергей поставил бутылочку на стол.

– Будем кормиться.

Сергей взял на руки заводилу. Тот поймал соску с кашей, зажмурился, зачмокал. Его брат беспокойно забарахтался рядом, закряхтел, изготовился поднять рев.

– Можно я попробую его покормить?

– Пробуйте.

Ирина взяла на руки второго младенца и, копируя действия Сергея, поднесла к его ротику бутылочку с кашей. Мальчик захватил губами соску, зачмокал, тараща на Ирину удивленные свои глазищи, и только когда бутылочка оказалась опорожнена наполовину, ребенок стал осоловело хлопать ресницами. Каша закончилась, ребенок уснул.