– Чистой воды стратегия, друг мой. Для осуществления наших планов мне нужно стать своим человеком в доме. Подружиться с ним не составило труда: достаточно было один раз сводить его в клуб на улице Руаяль. Ему повезло, он немного выиграл и теперь просто обожает меня. Ну а как ваши дела?

– Я вчера виделся с Фэррэлсом. Но сегодня у меня назначена еще одна важная встреча, поэтому я все расскажу вам позже. Где мы сможем увидеться – ведь, если я правильно понял вас вчера, никто не должен знать, что мы знакомы?

– Да, пока так будет лучше. Приходите ко мне вечером попозже, когда совсем стемнеет...

– Мне, наверное, следует обзавестись широкополой шляпой и серым плащом? – рассмеялся Альдо. – Или лучше полумаской, как у нас в Венеции?

– Вы, венецианцы, – последние романтики на этой земле! Приходите часам к девяти. Мы с вами перекусим и все обсудим.


Ботанический сад, расположенный на территории Булонского леса, между Песчаными и Мадридскими воротами, был основан в 1860 году для того, чтобы «собрать вместе породы животных, которые могут отдавать свою силу либо мясо, шерсть и другие продукты на пользу промышленности или торговле, или же послужить для нашего отдыха». Там было немало любопытного: питомник для разведения шелковичных червей, большая вольера, птичий двор, обезьянник, аквариум, бассейн с тюленями, огромная оранжерея и еще сотня других «чудес», ежедневно привлекавших сюда множество ребятишек не только из близлежащих кварталов, но и издалека. Для лакомок-детей и для взрослых тоже: в прелестном чайном салоне под открытым небом имелся большой выбор эклеров, ромовых баб, мороженого и «султанов» – восхитительных пирожных с ванильным кремом. Здесь можно было попировать, одновременно услаждая свой слух музыкой: рядом, в беседке, оркестр из шестидесяти музыкантов все лето давал с трех до пяти часов прекрасные концерты. И наконец – великолепное развлечение для детворы! – каждый желающий мог объехать большую лужайку верхом на ослике, пони, зебре, верблюде, слоне или даже страусе... В этот Эдем от ворот Майо ходил маленький поезд, но Морозини приехал сюда на такси.

Подойдя к террасе чайного салона, он тотчас увидел Анельку – девушка сидела за столиком со своей горничной. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву каштана, играли на ее светлых волосах и круглой шляпке, украшенной голубыми перьями зимородка. Маленькой ложечкой она рассеянно ковыряла клубничное мороженое...

Не имея пока возможности действовать, Альдо сел так, чтобы Анелька его заметила, и заказал чай и ромовую бабу – однако забыл о них, куда большее удовольствие ему доставляло созерцание нежной, как лепесток цветка, щечки и тонкого профиля. В обрамлении пышной зелени, среди детских голосов и взрывов смеха, над которыми плыли звуки вальса из «Веселой вдовы», девушка являла собой очаровательную картину. Она была так хороша, что сумела зажечь огонь страсти даже в сердце такого женоненавистника, как Фэррэлс. Альдо с бесконечной горечью думал о том, какое немыслимое блаженство ожидает торговца оружием в первую брачную ночь.

Вдруг, взглянув на крошечные, украшенные бриллиантами часики на запястье, Анелька откинулась на спинку стула и огляделась. Она сразу заметила Морозини, опустила веки и едва заметно улыбнулась, затем повернулась к оркестру. Морозини понял: надо ждать. Вскоре музыка смолкла; горничная подозвала официанта, расплатилась, и обе женщины встали. Толпа вокруг гомонила, как это всегда бывает после концерта. Альдо бросил на стол банкноту и приготовился следовать за прелестной полькой.

Неспешным прогулочным шагом Анелька направилась к загону с ламами, затем пересекла островок зелени – питомник карликовых деревьев – и остановилась у бассейна с тюленями. Публика охотно задерживалась здесь, глядя, как эти морские красавцы плюхаются в воду с искусственной скалы, выныривают, блестя атласными боками, весело выплевывают струйки воды и ловят на лету брошенную им рыбу. В сутолоке Альдо смог приблизиться к Анельке – девушку на минуту загородила от Ванды нянька-англичанка с громоздкой коляской, в которой щебетали малютки-близнецы.

– Где мы сможем поговорить? – прошептал он.

– Идите к оранжерее! Я подойду туда.

Морозини выбрался из толпы и направился к большому стеклянному сооружению – это было самое тихое место во всем саду. Здесь стояла влажная жара; папоротники и лианы простирались, насколько хватало глаз. Птицы порхали под самым потолком над кронами высоких банановых пальм, садились на зеленые от мха стенки гротов, над которыми трепетали листья папоротника. Красивее всего был небольшой водоем. Покрытый лотосами и водяными лилиями, он поблескивал между двумя газонами ослепительно яркой зелени. Альдо остановился около него и стал ждать.

Послышался скрип гравия под легкими шагами; князь обернулся – Анелька стояла перед ним. Одна.

– Где же ваш цербер? – улыбнулся он.

– Никакой это не цербер. Ванда беззаветно предана мне. Она без колебаний бросилась бы в этот пруд, если бы я попросила.

– В худшем случае промочила бы ноги; но вы правы – это о чем-то говорит. Вы оставили ее снаружи?

– Да. Я сказала ей, что хочу погулять здесь одна. Она ждет напротив входа, у тележки продавца вафель. Она обожает вафли...

– Благословим же эту маленькую слабость Ванды! Хотите прогуляться немного?

– Нет. Вон там, у скал, есть скамья. Давайте сядем и поговорим.

Чтобы Анелька не испачкала свой белый костюм, Альдо достал из кармана носовой платок и расстелил его на каменном сиденье. Спутница поблагодарила его улыбкой и села, чинно сложив на своей зеленовато-синей, в тон шляпке, сумочке ручки, затянутые в перчатки из такой же кожи. Она молчала, как будто не решаясь заговорить или не зная, с чего начать. Альдо пришел ей на выручку.


– Итак, – произнес он ласково, – вы, наверно, хотели сказать мне что-то очень важное, если попросили встретиться с вами... тайком?

– Отец и брат убили бы меня, если бы узнали. Они вас ненавидят...

– Не понимаю, за что.

– Это связано с разговором, который вы имели вчера с сэром Эриком. Когда вы ушли, у отца и Сигизмунда произошла очень неприятная сцена с моим... женихом. Состоялось бурное объяснение по поводу нашего сапфира, нашей фамильной драгоценности. Вы, кажется, посмели сказать, что...

– Минутку! Я не намерен обсуждать эту тему с вами. И меня очень удивляет, что сэр Эрик затеял этот разговор при вас.

– Это было не при мне... но я умею подслушивать за дверью, когда мне нужно что-то узнать.

Морозини рассмеялся:

– Вот, оказывается, чему учат девушек в знатных польских семействах?

– Нет, конечно. Но я давно поняла, что не всегда следует придерживаться высоких принципов и хороших манер.

– Не могу с вами отчасти не согласиться. Но скажите же мне наконец, что побудило вас осчастливить меня этим свиданием.

– Я пришла сказать вам, что я вас люблю.

Она проговорила это просто, почти застенчиво, тихим, но твердым голосом, не решившись, однако, поднять глаза на Альдо. Тот был ошеломлен.

– Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас сказали? – пробормотал князь, силясь проглотить ком, внезапно закупоривший горло.

Прекрасные золотистые глаза на миг встретили взгляд Альдо и снова опустились.

– Наверно, – тихо сказала Анелька, вся порозовев, – я опять нарушаю приличия, но бывают минуты, когда надо, не таясь, говорить все, что у тебя на сердце. Вот я так и сделала. Это правда, я люблю вас...

– Анелька! – выдохнул князь, потрясенный до глубины души. – Как бы я хотел вам верить!

– Почему же вы не можете поверить мне?

– Но... вспомните нашу первую встречу. Из-за того, что я видел в Вилануве. Ладислава.

Грациозным движением ручки девушка отмахнулась от этого воспоминания, как от назойливой мухи.

– О! Вы о нем?.. Мне кажется, я забыла его сразу, как только встретила вас. Знаете, в молодости, – продолжала эта пожилая особа девятнадцати лет от роду, – хочется изменить свою жизнь во что бы то ни стало, а потом нередко оказывается, что все было ошибкой. Так произошло и со мной, а теперь я знаю: я люблю вас, только вас. А вы – вы могли бы полюбить меня?

Изо всех сил сдерживая желание немедленно заключить девушку в объятия, Альдо склонился к ней и взял ее ручку в свои.

– Помните, что я говорил вам в Северном экспрессе? Невозможно не полюбить вас. Какой мужчина, достойный называться мужчиной, смог бы устоять перед вами?

– Но вы ведь устояли, вы же отказались сойти со мной в Берлине?

– Быть может, тогда я еще не до конца потерял голову? – с усмешкой предположил Альдо и, отогнув край перчатки, приник губами к шелковистой коже запястья.

– А теперь потеряли?

– Во всяком случае, близок к этому. Но не заставляйте меня грезить наяву, Анелька! Вы теперь помолвлены, и вы сами согласились на эту помолвку.

Она резко вырвала ручку и сдернула перчатку. В солнечном блике на ее безымянном пальце сверкнул великолепный сапфир густо-василькового цвета в окружении бриллиантов.

– Посмотрите, какими красивыми кандалами этот человек приковал меня к себе! Он внушает мне страх... Он сказал, что этот камень вселяет мир в душу и изгоняет ненависть из сердца того, кто его носит...

– ...И побуждает хранить верность, – добавил Морозини. – Я знаю, что говорит предание...

– Но я не хочу... Я хочу быть счастливой с тем, кого выбрало мое сердце, хочу подарить ему себя, родить ему детей... Почему вы отказываетесь от меня, Альдо?

В ее прекрасных глазах стояли слезы, влажные розовые губки, похожие на омытые водой кораллы, задрожали, приблизившись к его лицу.

– Разве я говорил когда-нибудь подобную глупость? – воскликнул Морозини, привлекая девушку к себе. – Конечно же, я не отказываюсь от вас, я люблю вас... я...

Губы Анельки заглушили последнее слово, и Морозини забыл обо всем на свете. Ему казалось, будто он погружается в букет цветов; трепещущее юное тело тянулось к нему, словно звало. Это было блаженство и мучение одновременно: так бывает, когда видишь чудесный сон и знаешь, что это только сон и пробуждение неминуемо... Он не знал, сколько длилось волшебное забвение, и вдруг Анелька выдохнула: