Если не считать этого убранства, во всем остальном залы таверны были похожи на помещения многих других кафе. За столиками сидели мужчины и, беседуя и покуривая, потягивали вино разных марок. Оглядев зал, Морозини сел за столик и заказал бутылку токая. Ему принесли сильно запыленную бутылку с этикеткой, хранящей старинную надпись времен Фуггеров: «Hungariæ natum, Poloniæ educatum»[15].

Прежде чем вдохнуть аромат вина и смочить им губы, князь с минуту любовался цветом напитка. И попробовал его только после того, как молча произнес тост за души тех, кто приходил в таверну и пил здесь до него: за послов Людовика XIV или короля Персии, генералов Екатерины Великой, маршалов Наполеона, не считая Петра Первого, который тоже мог побывать здесь, а также почти за всех знаменитостей Польши и прежде всего за героев-партизан, которые пытались сбросить русское иго.

Вино было великолепным, и Морозини получал большое удовольствие, потягивая его и наблюдая за хорошенькой официанткой-блондинкой, за движениями ее гибкой фигурки под разноцветными лентами национального костюма. Приятная эйфория начинала разливаться по всему его телу, как вдруг хорошо знакомый силуэт маленького господина Амсхеля в неизменной круглой шляпе обозначился в проеме двери.

Быстрым взглядом он тут же отыскал венецианца и торопливым шагом засеменил к нему. Славившийся своими безупречными манерами, он улыбался так, будто встретил друга.

– Я не опоздал? – спросил он по-французски, но безо всякого акцента.

– Нисколько. Я пришел раньше, наверное, потому, что очень торопился на эту встречу. К тому же я не знаю Варшавы.

– Никогда здесь не были? Вы меня удивляете! Итальянцы всегда ценили наш город, особенно архитекторы! Те, например, что строили здания на Рыночной площади. Они всегда чувствовали себя здесь как дома. Что же касается вас, князь, то благодаря родственным связям многие двери в Польше должны были бы открыться перед представителем рода Морозини. До войны высшая европейская знать не признавала границ...

– Это правда. В Польше живут мои дальние родственники, и у моего отца было здесь много друзей. Он часто приезжал на охоту в Татры, но, может быть, нынешний мой приезд – не самое удачное время для того, чтобы восстанавливать старые связи? Если судить по тому немногому, что мне известно о человеке, который прислал вас... и имея в виду эту странную встречу в таверне, соблюдение тайны, кажется, обязательное для меня условие.

– Без всякого сомнения, и я благодарен вам, что вы это поняли. Надеюсь, путешествие было приятным?

– Вполне удовлетворительным, несмотря на то что времени у меня было в обрез и я даже не смог послать вам ответ, поскольку в телеграмме не было указано обратного адреса...

В тоне Морозини прозвучало легкое недовольство, которое не ускользнуло от внимания его собеседника, чье лицо погрустнело:

– Поверьте, мы всё это понимаем, но, когда вы узнаете, зачем были приглашены сюда, надеюсь, не будете сердиться на нас. Добавлю только, что мне было приказано в случае, если вы задержитесь, приходить сюда каждый день в один и тот же час и дожидаться вас. И так в течение месяца.

– Значит, вы были уверены, что я приеду?

– Мы на это надеялись, – чрезвычайно учтиво произнес Амсхель.

– Вы делали ставку... с полным основанием, на репутацию...

– ...моего хозяина. Это определение самое подходящее! – с серьезным видом уточнил маленький человек, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

– И, разумеется, на любопытство, которое вызывает окружающая его таинственность. Судя по всему, он не намерен приоткрывать завесу над этой тайной, и потому здесь находитесь вы, а не он.

– Что вы такое надумали? Моя задача – отвести вас к нему, как только вы допьете свое вино...

– Позвольте мне угостить вас. Вино восхитительно...

– Почему бы и нет? – весело подхватил маленький человек, разливая токай, затем поделил на двоих сладкие пирожки и стал уписывать их с явным удовольствием. После этого, вынув шелковистую бумажную салфетку из оловянной вазочки, стоявшей в центре стола, он вытер губы, пальцы и посмотрел на свои старинные часы из черненого серебра, по форме напоминающие луковицу.

– Если мы отправимся прямо сейчас, то придем примерно в назначенный час, – сказал он. – Благодарю за приятно проведенное время.

Покинув таверну, двое мужчин углубились в полумрак Рыночной площади; сквозь тьму едва пробивался свет слабых керосиновых ламп, освещавших табачные палатки с окошечками. Следуя один за другим, они подошли к еврейскому кварталу, чрезвычайно оживленному днем, но ночью окутанному тишиной. В начале улицы с двумя башнями по бокам они повстречали худого человека с глазами, пылающими огнем, и лицом восточного типа, обрамленным рыжей бородой. Этот высокий и немного сгорбленный человек был в черном сюртуке, на голове – высокая и жесткая круглая шляпа, из-под которой свисали длинные скрученные пряди волос. Он шел мягким, как у кошки, шагом и, поздоровавшись с Элией Амсхелем, исчез так же молниеносно, как появился, оставив у Морозини странное впечатление, будто он столкнулся с символом еврейского квартала, с самим призраком Вечного жида...

Все время держась за спиной своего гида, Альдо шел по извилистой улочке, такой узкой, что она напоминала трещину, образовавшуюся между двумя скалами под невидимым небом.

Мощеная мостовая главной улицы, которую перерезали стальные трамвайные рельсы, сменилась теперь неровным покрытием из больших булыжников, поднятых, по всей видимости, со дна Вислы. Ходить по таким камням на высоких каблуках вряд ли было удобно, тем не менее здесь чередой выстроились лавки, чьи вывески зазывали, приглашая заглянуть к торговцам мебелью, ювелирам, старьевщикам и антикварам. Вывески последних разбудили в душе князя старого демона – охотника за редкими вещами. А вдруг за этими грязными ставнями скрывается какое-нибудь чудо?.

Улочка вывела их на маленькую площадь с фонтаном. Мужчины остановились. Достав ключ из кармана, Амсхель подошел к вытянутому вверх дому, поднялся на две каменные ступеньки, ведущие к низкой двери, сбоку от которой находилась неизбежная традиционная ниша, и открыл ее.

– Вот мы и пришли в мой дом, – сказал он, отступая, чтобы пропустить своего спутника в узкий вестибюль, почти полностью занятый грубой деревянной лестницей, затем провел его в довольно уютную комнату, где между большой квадратной печью, распространяющей приятное тепло, и широким столом, заваленным бумагами и книгами, были расставлены книжные шкафы. Кресла, обитые гобеленовой тканью, манили к себе, и Морозини уже собрался сесть, но Элия Амсхель невозмутимо пересек помещение и подошел к некоему подобию чуланчика, где стояло несколько керосиновых ламп на сундуке. Маленький человек зажег одну из них, отодвинул старый ковер, за которым оказался люк, обитый железом, и открыл его. Показались ступеньки каменной лестницы, выбитой в земле.

– Я буду показывать вам дорогу, – сказал Амсхель, приподняв лампу.

– Должен ли я закрыть люк? – спросил немного удивленный этим церемониалом Морозини, но Амсхель добродушно улыбнулся ему:

– Зачем? Никто за нами не гонится.

Таинственная лестница вела прямо в подвал забитый тем, что обычно хранится в таких местах: бочками, полными и пустыми бутылками, разнообразными инструментами, необходимыми как для постоянного пользования, так и для ремонта. Элия Амсхель улыбнулся.

– У меня есть вино хороших марок, – заметил он. – На обратном пути мы сможем выбрать одну-две бутылки, чтобы восстановить ваши силы после подземного путешествия, которое вам предстоит совершить.

– Подземного путешествия? Но я вижу здесь только погреб...

– ...который ведет к другому погребу, а тот – к следующему и так далее! Почти все дома в гетто соединены между собой сетью коридоров и погребов. В течение многих веков наша безопасность зачастую зависела от этого огромного подземного логова. И, возможно, еще будет зависеть. После войны Польша избавилась от русского ига, но мы, евреи, не так свободны, как все остальное население. Сюда, пожалуйста!..

Он на что-то нажал, и большой отсек с бутылками повернулся вместе с частью стены, к которой был прикреплен, но на этот раз Амсхель закрыл проход, пропустив Морозини, старавшегося не задавать себе пока вопросы, а направить все свое внимание на странное приключение, в которое он попал.

Они долго шли по галереям и коридорам, пол которых был то кирпичным, то глинобитным, ныряли под полуобвалившийся свод, поднимались по липким ступенькам, но один коридор неизменно сменялся другим, и везде пахло плесенью и сыростью вперемешку с другими, уже человеческими, затхлыми запахами. Это было невероятное путешествие сквозь века и страдания нации, вынужденной ради выживания укрываться в мире крыс и ждать там с замиранием сердца, когда уйдут убийцы. Не отрывая взгляда от круглой шляпы маленького человека, Альдо уже начинал сомневаться, что они когда-нибудь доберутся до места. Границы еврейского квартала уже давно должны были остаться позади... если только верный слуга Аронова не повторял намеренно уже пройденный маршрут, чтобы замести следы. Отдельные детали, вырисовывавшиеся в желтом свете лампы, вдруг стали казаться Альдо удивительно знакомыми...

Морозини наклонился, чтобы дотронуться до плеча своего гида:

– Еще далеко?

– Мы почти пришли.

И действительно, через минуту мужчины с помощью ключа проникли в низкий погребок, наполовину забитый мусором. Ловко замаскированная в груде камней лестница углублялась в стенной проем и заканчивалась у кованой железной двери времен Ягеллонов, но, несмотря на древность, она открылась без малейшего скрипа после того, как Амсхель три раза потянул за веревку, висевшую в углублении. В одну секунду Морозини оказался в другом мире, перескочив через несколько веков: у входа на лестницу из четырех ступенек, покрытых темно-красным ковром и ведущих на своеобразную галерею, перед ним склонился одетый на английский манер дворецкий. Единственное его отличие от англичанина состояло в монголоидных чертах непроницаемого лица. Плечи этого человека и широкая грудь, облаченные в безупречно сшитый костюм, свидетельствовали о его устрашающей силе. Он не произнес ни слова, но по знаку Амсхеля стал подниматься по ступенькам впереди двух визитеров. Открылась другая дверь, и раздался низкий грудной, волнующий, как звук виолончели, голос: