Наконец послышался шум отодвигаемых стульев — он, очевидно, прощался. Лили скользнула в темноту и вжалась в стену.

Открылась входная дверь, и заскрипели половицы крыльца. Он появился в поле зрения вместе с родителями. От изумления она тихонько застонала, закусив свою распухшую губу. Артемас обнял отца, затем мать и посмотрел в небо, перевел взгляд на ручей, на ивы, потом на дом и, наконец, снова на ее родителей. Молодой человек заметно волновался; ночным бризом ему растрепало волосы, он устало пригладил их. Длинное черное пальто распахнулось, он сунул руки в карманы и опустил плечи. На лице матери застыли печаль и бесконечная доброта, она поднялась на цыпочки и крепко обняла его.

Лили плакала, уткнувшись в перегородку. Он уехал, и она, в отчаянии выбежав из-за дома, долго-долго смотрела вслед.

У ручья Лили встала на колени и прополоскала рот. От ледяной воды лицо ее онемело, но это только усилило боль стыда и утраты чего-то очень важного.

Когда она вошла, родители разом повернули головы и посмотрели на нее.

— Ты и представить себе… Что с тобой случилось? — обеспокоилась мать.

Лили, досадливо поморщившись, покачала головой:

— Кусок дерева попал в мульчировочную машину и, отлетев, ударил меня по губам.

Мать тихонько поднялась, схватившись за спину, приблизилась к Лили и приподняла ее подбородок:

— Ты плакала! Милая, так больно? Ты в порядке?

— Да. Я по пути умылась в ручье у дороги.

Отец недоуменно нахмурился:

— Ты гуляла? Почему?

— Энди очень спешил домой. Сегодня вечером у него какая-то встреча. Он высадил меня у мощеной дороги.

Лицо отца разгладилось.

Мать никак не могла успокоиться:

— Я сейчас приложу лед, но вначале удивлю. Очень жаль, что тебя не было. К нам заезжал Артемас!

Лили старалась ничем не выдать своего волнения.

— Он хотел встретиться с тобой. — Мать печально покачала головой. — Не сомневаюсь, ты бы влюбилась с первого взгляда. Лили, он — красавец, высокий — футов шесть с лишним и серьезный, как банкир, но такой же обходительный, как и прежде. Он ничего не забыл и взял твою фотографию. Он считает тебя красавицей.

Не в силах больше притворяться, Лили отстранилась и прошла к себе. Прислонившись к двери, она зарыдала, закрыв лицо руками. Сквозь слезы она увидела увешанные открытками гор и цветов стены, книги на ночном столике и аккуратно прибранную кровать. На подушках лежал новый мишка, рядом — букет алых роз в золотой обертке. Лили села на кровать и поцеловала розы и детского мишку. Чувство было такое, словно она нарушила какую-то клятву, упустила некий драгоценный шанс и теперь никогда не увидит Артемаса снова.

Глава 8

Несмотря на блеск массивной люстры, сильный запах гардений посреди стола, звон хрустальных бокалов, смачного лосося прямо перед ним и шумную болтовню десятков небезызвестных политических деятелей Нью-Йорка, Артемас с трудом боролся со сном. Всякий раз вот уже на протяжении четырех лет в период временного спокойствия, когда он сидел без калькулятора, компьютера и кипы документов, мысли его становились рассеянными, а веки — тяжелыми. Хорошо бы взбодриться на свежем воздухе — за окнами кружились новогодние снежинки.

В памяти всплыли сообщения по маркетингу, анализ менеджмента, инвестиционные планы и межофисные письма. Приятный бас сенатора де Витта вывел Коулбрука из оцепенения. Сейчас он здорово преуспел в деле продвижения по стопам президента Рональда Рейгана. Подцепив ломтик лососины тяжелой серебряной вилкой, Артемас почувствовал прикосновение изящных бледных пальцев. Прямо над ухом раздался мелодичный женский голос:

— Я заказала тебе чашечку кофе.

Соблюдая приличия и собрав всю свою волю, он стряхнул сонливость, выпрямился и благодарно посмотрел на изящную черноволосую девушку с милым личиком. Гленда де Витт, единственная дочь сенатора, казалась очень хрупкой в кружевном красном платье с огромным декольте. Скромность и образованность читались в ее больших серо-зеленых глазах. Ломтик лосося оказался сухим и безвкусным. Гленда никогда не упоминала о своей кошмарной диете или многочисленных проблемах со здоровьем, что вынуждало ее принимать нежную заботу сенатора даже теперь, когда она уже несколько лет как окончила элитный женский колледж со специализацией во французской литературе.

— Мне надо будет набраться знаний о керамике и фарфоре. — Она с нескрываемой нежностью смотрела на Ар-темаса. — Ты бы не задремал, если бы я была интересным собеседником.

— Что ты, просто мне очень хорошо с тобой.

Он галантно улыбнулся. Краска залила ее щеки. Они знали друг друга вот уже несколько лет, встречаясь на приемах у сенатора. Она со смехом парировала:

— Думаю, что ни одна из знакомых тебе женщин не приняла бы это за комплимент.

— О чем ты говоришь? У меня нет времени на женщин.

— С тобой так интересно беседовать. Я каждый раз с нетерпением жду нашей встречи. — Она бросила печальный взгляд на свой спартанский обед. — Это одно из моих немногих безрассудных удовольствий.

— Лучше расскажи о своей библиотеке.

— Но это же совсем не захватывает в отличие от того, что делаешь ты. Твоя новая компания…

— Промышленная керамика куда менее интересная вещь, нежели литература, уверяю тебя. Особенно если главная задача состояла в том, чтобы присоединить маленькую, неизвестную компанию к «Коулбрук чайна».

— Ты не прав, отец считает, что создание предприятия индустриальной керамики — самое разумное в твоем положении. Он очень прагматичен. Я — единственная бесполезная вещь, которую он любит.

— Какая же ты бесполезная! В нашем жестоком мире царит скудоумие, и мало найдется мыслящих людей, которые по-настоящему любят и ценят книги.

Гленда немного повеселела. Подозвав официанта, она шепнула Артемасу:

— Пожалуйста, поговори со мной, иначе я упаду лицом в тарелку.

Он засмеялся, взял чашку кофе, они шутливо чокнулись. Артемас уловил, что сенатор внимательно наблюдает за ними.

* * *

После обеда сенатор пригласил Артемаса в богато обставленный кабинет и плотно прикрыл дверь.

— Моя дочь от тебя без ума. — Он сунул в рот трубку и сверкнул золотым пламенем. Сквозь голубоватый дым сенатор внимательно следил за реакцией Артемаса.

Сенатор де Витт, типичный представитель государственного политика, всегда держался с достоинством. Седой суровый вдовец на протяжении многих лет сохранил безукоризненную репутацию, и немногочисленные слухи лишь добавляли шарма в обществе. Поговаривали, что он был фаворитом старушки дворянского рода.

Артемас подозревал, что много лет назад его бабушка и сенатор были больше чем друзья Его преданность ей в последние годы, эта платоническая верность!

Артемас тщательно взвесил свои слова:

— Думаю, Гленда — одна из самых честных и принципиальных девушек, которых я когда-либо встречал.

Сенатор поднял лохматые белые брови, поудобнее устраиваясь в кожаном кресле.

— Это дипломатичный ответ. Ты очень любезен с ней.

Он указал Артемасу на соседнее кресло. Коулбрук медленно и настороженно опустился.

— Я считаю ее своим другом. И вы ошибаетесь, если думаете, что моя любезность это всего-навсего жалость.

Сенатор положил трубку на стол и подался вперед, сверля Артемаса взглядом.

— Ты проделал огромную работу, спасая «Коулбрук чайна» от полного краха, но ее будущее далеко не безоблачно. Малейший удар в спину может свести на нет все твои старания.

Этот странный переход от Гленды к борьбе за сохранение «Коулбрук чайна» сбил Артемаса с толку.

— Конечно, я должен расширять производство, не ограничиваясь производством фарфора.

— Ты молод и до сих пор не женат. Соревнования за военные контракты очень жестоки, я мог бы поспособствовать твоему выживанию. Это не праздный разговор, Артемас, и если ты не осознаешь всей серьезности ситуации, то потеряешь все.

— К этому времени я смогу…

— Измучиться до смерти и понять, что усилия тщетны.

Сенатор устало взглянул на Артемаса.

— Я расстроил планы по меньшей мере десяти претендентов на руку моей дочери. Теперь я сам в весьма щекотливом положении: нашел достойного, но он ею не интересуется.

— Мне не безразлична Гленда, но я не хочу ее разочаровывать… давая обязательство, которое не могу выполнить.

Сенатор некоторое время посасывал трубку, в раздумье прищурив глаза.

— Ты не святой. Я знаю… проверял. Несколько месяцев здесь, год там — верные сведения. Насколько мне известно, все сводится к моногамии, ты прекращаешь отношения, как только женщины начинают чего-то требовать. Понятно, что ты стремишься к стабильности, и тебя не за что упрекнуть. По крайней мере ты честен.

— Я в ответе и за работу, и за своих братьев и сестер. Теперь вот еще и за новую компанию…

— «Тайплекс керамикс». — Сенатор улыбнулся, поигрывая трубкой. — Кто-нибудь менее щепетильный не преминул бы воспользоваться моим влиянием, чтобы получить военный контракт. Или выиграть его при помощи Гленды.

— Да, именно поэтому я ее избегаю.

— Моя дочь лишена многого, чего заслуживает.

Сенатор, сложив за спиной руки, подошел к камину. Его хмурое лицо в ярком пламени выглядело особенно изможденным.

— Ей было лишь девять лет, когда она потеряла мать. Диабет сделал ее замкнутой и скрытной. Доктор предупредил, что ей нельзя рожать, поскольку она слишком хрупкая.

Он в упор посмотрел на Артемаса.

— Я хочу, чтобы она имела все, что захочет, прежде… прежде чем она окончательно потеряет здоровье. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты был с ней. — Он сделал паузу, внимательно наблюдая за Артемасом. — Не надо так на меня смотреть, мой мальчик. Я был другом твоей бабушки, помогал ей, как мог, и она знала, что за благосклонность придется платить. Теперь это время пришло.

— Значит, я обязан заботиться о Гленде? Развлекать ее словно глупенькую?