Лидия Джойс - Голоса ночи

– И у нее получилось? – задала Мэгги естественный вопрос, надеясь выпытать главное в этой истории.

Чарлз покачал головой:

– Меня сдерживало то, что я был ужасно зол на отца, до слез расстроившего маму. И все же я поцеловал ее в ответ, хотя намеревался отомстить отцу другим способом. Это безумие быстро прошло, и я покинул дом. Однако Фрэнсис все же преуспела в своей попытке нейтрализовать меня, так как после этого визита я то ли из трусости, то ли из лицемерия отказался, от столкновения с отцом.

– Почему вы рассказываете мне все это сейчас? Почему вообще заговорили об этом? – спросила Мэгги, нахмурившись. – Я не могу понять.

Барон резко поставил статуэтку на место.

– Потому что эта комната напоминает мне о ней. Я часто думал, почему она поцеловала меня тогда, почему хотела, чтобы я переспал с ней, мягко говоря, и в конце концов пришел к выводу: Фрэнсис хорошо усвоила, как надо пользоваться своим телом, чтобы добиться чего-то в этом мире. Когда явился молодой мужчина, угрожая отнять у нее все, что она приобрела с таким трудом, она не стала противопоставлять ему силу, которой у нее не было, но решила всецело отдаться ему, чтобы лишить его возможности бороться с ней… Ты не Фрэнсис, и все же, когда ты заговорила об использовании своего тела здесь, в этой комнате, и проявила готовность отдаться так легко… – Чарлз умолк.

Мэгги нахмурилась и сложила руки на груди.

– Вы правы. Я не Фрэнсис. Я некрасива, и мужчины не совершают глупости ради моей улыбки. Но я и не шлюха… пока, во всяком случае… и не хочу, чтобы из-за меня плакала какая-то женщина, будь она даже богатой избалованной особой. Однако это не значит, что я настолько глупа, чтобы делать вид, будто бы вы пришли сюда, потому что не можете жить без моей любви, и что собираетесь превратить меня в принцессу и унести в заоблачный замок. Я еще не потеряла рассудок и должна позаботиться о себе и о моих ребятах.

– Значит, ты не хочешь иметь дело со мной? – спросил барон холодно.

Мэгги вздохнула:

– Я хочу быть с вами, несмотря ни на что, но я должна помнить о том, что реально для меня в этой жизни. – Она подошла к Чарлзу и положила руки ему на грудь. – Например, вот это реально. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в шею, ощутив на губах солоноватый вкус горячей кожи. – Вот так-то. В этот вечер вы будете принадлежать мне. Ни во что другое я не верю.

Чарлз посмотрел на нее долгим взглядом, и она испугалась, что он может повернуться и уйти. Но он печально усмехнулся и сказал:

– Довольно откровенное заявление. Хочу только, чтобы ты была уверена в своих словах.

И прежде чем Мэгги успела спросить, что он имеет в виду, Чарлз поцеловал ее, после чего у них долгое время не было необходимости что-либо говорить.

Дни вихрем неслись за днями, подобно стремительному потоку, внезапно прорвавшему дамбу и хлынувшему в долину после длительного застоя. Чарлз уже начал сомневаться, успеет ли он осуществить задуманный план в такой ситуации, когда недели пролетали как одно мгновение и время от восхода до заката казалось плотно спрессованным. Он, как обычно, был занят проверкой счетов, законодательной деятельностью, парламентскими заседаниями и прочими делами, а семья все также донимала его бесконечно повторяющимися упреками. Мать периодически то пыталась сблизиться с ним, то принималась вновь осуждать, а Милли поддразнивала в связи с частыми отлучками, которые объясняла амурными делами, сама не зная, насколько близка была к истине.

Солнце устало садилось за горизонт и с Темзы клубами поднимался туман, заполняя улицы Челси, когда Чарлз направился к дому, где в окнах горел желтоватый свет, где комнаты были небольшими, но теплыми. К дому, где Мэгги, должно быть, обедала с мисс Уэст, усваивая новые уроки поведения. В этой девушке удивительным образом сочетались невежество и поразительная смышленость.

Первые три вечера он оставлял ее с книгами, и Мэгги раздраженно спрашивала, что для него важнее: чтобы она проводила время с ним или выполняла поставленную перед ней задачу. Игнорируя ее досаду, Чарлз тем не менее должен был признать, что она оказывала на него существенное влияние. Он неохотно оставлял ее выполнять задания на вечер, а сам занимался ежедневными письменными отчетами мисс Уэст, а также газетами, документами и письмами – всем тем, что заполняло его жизнь. Потом он проверял, чему Мэгги научилась задень, и, оценивал ее успехи. С каждым днем дистанция между ними – дистанция, которую он усиленно старался сохранять, – исчезала.

Поначалу Чарлз боялся, что Мэгги потеряет свое очарование, едва примерит наряд леди и внешне преобразится в обычную заурядную девицу, каких он десятками встречал на светских вечерах. И еще он боялся, что, несмотря на более изысканную речь и манеры, несмотря на муслин, кружева, кринолины и изящные лайковые туфли, нетрадиционность мышления Мэгги будет время от времени прорываться наружу, и это отрицательно скажется на ее облике. Нет, Мэгги не была неотесанной и грубой, но присущие ей черты характера, такие какрез-кость, уверенность в себе, воля и решительность, могли выделить ее из общего круга светских красавиц и привлечь внимание со стороны. Но кто сможет распознать происхождение Мэгги, когда она будет обладать великолепной внешностью и манерами, и кто сможет догадаться, чьей поддержкой она пользуется?

Через неделю мисс Уэст начала выводить Мэгги на прогулки в Гайд-парк. При этом Мэгги исполняла роль сопровождаемой компаньонкой сироты, имеющей некоторое состояние и живущей с двоюродным дедушкой. Мэгги со смехом рассказывала о встречах в парке с дерзкими молодыми людьми, которые отважно пытались познакомится с ней неофициально, и Чарлз слышал в ее голосе благоговение и удовлетворение женщины, которая обнаружила, что способна очаровывать мужчин и вызывать у них уважение. Он догадывался, какого рода были эти попытки: мужчины не стремились познакомиться ради запретной связи, но тем не менее вели себя довольно смело, заигрывая с молодой женщиной их круга. Когда Мэгги рассказывала, как они заставляли ее краснеть, Чарлз не мог отделаться от ревности, смешанной со злостью, – ведь он-то с самого начала повел себя с ней крайне неосмотрительно в отличие от молодых джентльменов.

Иногда, встречаясь с Мэгги, Чарлз замечал, что ее радость видеть его была чем-то омрачена, и вскоре он понял, что, вероятно, во время дневной прогулки какой-нибудь мальчишка или нищий останавливал ее, чтобы передать привет от Дэнни, довольного ее успешным внедрением в дом богатого джентльмена. Это приводило Чарлза в ярость, и он начинал тревожиться за Мэгги. Вдруг ей все еще угрожает опасность?

Визит в Скотленд-Ярд убедил Чарлза в тщетности использования официальных каналов. Инспектор кланялся, расшаркивался и улыбался, но все его заверения были неискренними и бессмысленными. Это означало, что следовало надеяться только на себя, и Чарлзу оставалось лишь утешать Мэгги тем, как счастлив ее друг Гарри и в какой безопасности находится юный Джайлс, хотя тот по-прежнему не желал оставаться в заведении, в которое он его определил. Однако барон вскоре пообещал ему четыре шиллинга в неделю на карманные расходы, и мальчишка смирился со своим положением. Мэгги жила с постоянным чувством страха и, несмотря на здравые рассуждения о том, что ни один преступник не осмелится причинить ей вред, поскольку она находится под покровительством богатого джентльмена, не могла не думать об опасности.

Фрэнки – долговязый рыжеволосый паренек, угрожавший Чарлзу в квартире Мэгги, – навещал Мэгги по меньшей мере раз в неделю и сообщал новости. Эджингтон не доверял ему.

Как-то раз он столкнулся с Фрэнки поздно вечером в холле, когда тот покидал дом. Парень окинул его наглым взглядом и с усмешкой заявил:

– Бог знает почему, но вы нравитесь Мэгги. Однако если вы обидите ее, я вырву ваши кишки и скормлю их собакам!

Чарлз холодно посмотрел на Фрэнки и ничего не ответил. Но в глубине души он был тронут преданностью, которую Мэгги внушила этому юнцу.

– Если ты беспокоишься о том, чтобы никто не обидел ее, то лучше обратись к Дэнни О’Салливану, а не ко мне, – сказал он напоследок.

Фрэнки прищурился.

– А кто говорит, что я не сделаю этого? – процедил он и выскользнул за дверь.

Прошла неделя, затем другая и третья. Иногда Чарлзу казалось, что Мэгги является уникальной представительницей рода человеческого. Он чувствовал, что никогда не сможет понять, почему она так рьяно заботилась о всех тех людях, которых собрала вокруг себя. И как только в ней, такой хрупкой и такой юной, сочетались все эти качества – и воля, и целеустремленность, и очарование? А как ловко она справлялась со взятыми на себя обязательствами, способными сломить кого угодно! Чарлз не понимал, почему приходит к ней почти каждый вечер и почему она принимает его. При этом ни он, ни она не пытались выяснить, какие отношения между ними складываются. Мэгги была для него светлым пятном в серой будничной жизни, она пробуждала надежду на будущее, и он не осмеливался подвергать сомнению свою убежденность в этом, опасаясь, что однажды утром эти ощущения исчезнут.

Однако расстаться им все же придется. И что тогда он будет делать?

В четверг в дом в Челси пришла короткая записка. Мэгги узнала почерк барона.

Сегодня я занят другими делами. Приношу свои извинения.

Эджингтон.

Мэгги вздохнула, испытывая одновременно разочарование и облегчение. Она всегда ждала его вечерних визитов, которые наполняли радостью, но и оставляли чувство опустошенности, когда Чарлз уходил и словно уносил с собой часть ее души.

По крайней мере раз в неделю приходило подобное этому сообщение, в котором лорд Эджингтон сообщал, что не сможет прийти. И такая записка являлась напоминанием о его другой жизни и других обязанностях, к которым Мэгги не имела никакого отношения. Она всегда считала, что господа – это господа и они поступают так, как им нравится, но получалось, что они не всегда вольны делать то, что, им нравится, чаще они ограничены в своих действиях, и это ограничение связано с их положением и богатством. С некоторых пор Мэгги начала понимать, что высшее общество представляет собой нечто вроде грандиозного ярмарочного балагана с участием Панча и Джуди, где действие беспрестанно повторяется и где титулованные особы являются самыми настоящими марионетками.