Лидия Джойс - Голоса ночи

Февраль 1860 года

Съежившись позади массивной фигуры Джонни, Мэгги плотнее запахнула накидку на своих хрупких плечах.

В последнее время город постоянно был окутан густым туманом, и дым из многочисленных печных труб клубами заполнял улицы под нависшим, пасмурным, безветренным небом. Этот убийственный смог заставлял Мэгги и других девочек откашливаться сажей по утрам, когда Джонни пинком будил их. В это утро Молл харкала кровью.

Казалось, рассвет никогда не наступит в столь мрачной атмосфере, тем не менее служанки начинали в положенное время топить печи углем, при этом дым из труб оседал вниз вместе с хлопьями сажи под моросящим дождем. Полицейские совершали свой обычный обход с фонарями даже в десять часов утра. Они двигались по двое, и их маршрут можно было наблюдать по тому, как во мраке перемещались световые пятна, не способные высветить ничего, кроме густого тумана.

В настоящий момент Мэгги, судя по урчанию в животе, поняла, что время перевалило за четыре часа дня. Преждевременные сумерки отличались неестественной темнотой. Джонни стоял около уличного фонаря у парапета моста, направляя свет в темноту, которая безвозвратно поглощала луч фонаря.

Мэгги наблюдала, как Джонни водил фонарем из стороны в сторону, и испытывала необычайный страх, потому что Джонни намеревался убить человека и хотел, чтобы это убийство совершила она.

Ее запястье ныло под тяжестью револьвера, а свободной рукой она придерживала накидку. Револьвер в руке тускло поблескивал под налетом сажи. Он был таким большим, что Мэгги с трудом удерживала его в руке и едва могла дотянуться до спускового крючка.

– Дэнни – отъявленный мерзавец, – проворчал Джонни, испытывая удовольствие при виде ее страха. – Все мои ближайшие помощники должны участвовать в деле. Для тебя это своеобразное посвящение, и, несмотря на то, что ты совсем еще крошка, я не принимаю никаких отговорок.

Мэгги не хотела ему помогать, но у нее не было выбора. Если Джонни обращается к кому-то с просьбой, лучше согласиться, иначе станешь его врагом. Мэгги знала, что происходило потом с теми, кто противился ему: можно получить пулю в лоб или нож в спину, если откажешься. Мэгги предпочитала оставаться воровкой-карманницей, хотя в шайке Джонни этим делом занимались мальчишки. Он не знал о ее таланте воровки, иначе она не поджидала бы сейчас человека, которого почти не знала. Однако это лучше, чем тот ад, в котором существовали другие девочки. Мэгги мысленно содрогнулась при воспоминании, что стало с лицом Салли на этой неделе. Сначала постарался ее клиент, а потом Джонни. И самое ужасное – все это происходило на глазах у Мэгги, которая молча наблюдала за этой сценой.

– Кажется, кто-то идет, – прошипел Джонни и прикрыл свой фонарь.

Тьма сгустилась вокруг уличного фонаря, под которым они стояли, и окружающий мир сузился до небольшого светлого круга.

Мэгги сжала револьвер под накидкой. Даже в этой гнетущей темноте город был полон жизни и случайные прохожие вызывали ложную тревогу.

Вот снова кто-то приближался, насвистывая. Мэгги узнала мотив ее любимой арии из оперы, которую давали два вечера назад. Прохожий был явно в хорошем расположении духа, и звук его шагов говорил о беспечном настроении. Вероятно, это не тот человек, которого она должна убить. Ее жертва не могла насвистывать арии.

Мужчина остановился в круге света, и Мэгги увидела его аккуратные усы, повязку, закрывающую глаз, и светлые волосы, выбивающиеся из-под фетровой шляпы. Дэнни О’Салливан.

– Действуй! – прорычал Джонни, схватив Мэгги за руку и подтолкнув ее вперед.

Она подняла револьвер и увидела на лице человека в шляпе удивление, а на лице Джонни – торжество. Она мысленно представила и другие лица: покрытые синяками, искаженные от боли лица Салли и маленького Тома, Молл и длинной Дженни, толстого Билли и доброй Полли. Затем направила оружие в другую сторону и нажала на спусковой крючок. Револьвер дернулся в ее руке с резкой отдачей, и звук выстрела оглушил Мэгги. Глаза Джонни широко раскрылись от удивления – в его лбу зияло круглое отверстие.

Он повалился навзничь на парапет и рухнул вниз с моста. Мэгги застонала от боли в руке, и револьвер с тяжелым стуком упал на землю. Мэгги бросилась к парапету и заглянула вниз. Однако туман уже снова сомкнул свою пелену, на мгновение нарушенную падением тела Джонни. Снизу должен был донестись всплеск, но Мэгги ничего не услышала. Через пару дней чистильщики водостоков на своих утлых лодочках обнаружат тело и вытащат его из реки. Потом, забрав все самое ценное, обратятся к властям, которые в конце концов установят или не установят личность погибшего. Так или иначе, Джонни больше нет в живых, и его подопечные теперь свободны.

Мэгги отошла от парапета и при этом задела ногой револьвер, который загрохотал по грязной мостовой, отлетев на несколько шагов. Подняв его, Мэгги поморщилась от боли в запястье и быстро переложила тяжелый предмет в другую руку. Она хотела бросить оружие в реку, но передумала и спрятала его под накидкой. Это слишком дорогая вещь, чтобы выбрасывать ее.

– Благодарю, детка.

Мэгги быстро повернулась и увидела, что Дэнни продолжал стоять там, где остановился, когда она подняла револьвер. На губах его под усами светилась улыбка, такая же неестественная, как его певучий акцент.

Мэгги внутренне содрогнулась, однако высоко подняла подбородок и посмотрела ему прямо в лицо.

– Ты мой должник, Дэнни О’Салливан.

Он продолжал улыбаться.

– Я могу найти применение девочке с такой доброй душой, не сомневайся.

– Я не желаю подчиняться кому-либо, – ответила Мэгги. – Хочу быть свободной. Я и мои друзья. Мы не нуждаемся в покровителе. Нам не нужен ни Джонни, ни ты, никто другой.

– Это справедливо, – сказал Дэнни, пожимая плечами. – Я просто хотел отплатить тебе добром, чтобы мы были в расчете.

– Мы никогда не будем в расчете. Ты обязан мне своей жизнью, – возразила Мэгги.

Его единственный голубой глаз замигал.

– О, Мэгги, детка, жизнь тоже имеет свою цену, и в настоящее время жизни покупаются и продаются как вчерашняя рыба с тележки уличного торговца.

С этими словами он двинулся вперед, и спустя несколько секунд туман поглотил его. А Мэгги охватила дрожь.

Четыре года спустя

Чарлз Кроссхем, лорд Эджингтон, устремился вниз по лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Несмотря на то, что он был чрезвычайно возмущен, выражение его лица оставалось холодным и бесстрастным. Как посмела Милли своим досадным выпадом унизить Лили Барретт, которой он покровительствовал в течение последних пяти месяцев и которая впервые была представлена обществу?! Ее вмешательство казалось несносным. Чарлз решительной походкой миновал восточную галерею, громко цокая блестящими ботинками по холодному мрамору, и распахнул дверь в гостиную, где остановился в центре абиссинского ковра.

При появлении Чарлза Милли вздрогнула и осторожно взглянула на него поверх книги, в то время как он не отрываясь смотрел на нее. Милли уютно устроилась в любимом, обтянутом кремовым шелком кресле у окна с кружевными шторами, через которые проникал холодный зимний свет.

– Я слышал, что ты сделала на балу у Рашуэртов, – сказал он.

Серые глаза Милли удивленно расширились.

– Что же такое я сделала? – Ее голос прозвучал едва слышно, а руки так сжали книгу, что корешок затрещал, протестуя.

Чарлз стиснул зубы. Она еще спрашивает! Ее притворное поведение всерьез возмутило его. Боже, как ему хотелось схватить сестру и встряхнуть так, чтобы ее куриные мозги наконец заработали!

– Ты унизила мисс Барретт, – сказал Чарлз сдержанным тоном, поскольку знал, как следует обходиться с Милли. – Своим поступком ты лишила ее шансов на успешное проведение светского сезона.

Милли немного расслабилась и небрежно махнула изящной ручкой:

– Ах вот в чем дело! Мисс Барретт – независимо от того, каково ее настоящее имя, – не имеет должного воспитания и связей. Она не принадлежит к нашему кругу. Полковник Вейн представил ее бедной родственницей, но мы все знаем, что она является чьим-то незаконнорожденным ребенком, и я заявила об этом вслух, поскольку мы не можем больше притворяться. Ты должен быть благодарен мне. Ее присутствие на фешенебельных лондонских балах дискредитирует нас всех.

– Лили Барретт – не твоя забота, – сказал Чарлз ровным, сдержанным тоном, хотя внутри у него все кипело.

Милли поджала губы с недовольной гримасой, выражающей раздражение.

– Она бесцветное, робкое создание. Ее воспитывала кормилица в деревне, там ей и место. Почему ты так беспокоишься о ней? У меня могло бы возникнуть подозрение, что она является твоим позором, дорогой братец, если бы тебе было достаточно лет. – Милли улыбнулась своему остроумию.

Его позором! Чарлз резко втянул воздух. Сестра не представляла, насколько она была близка к истине. Внезапно у него возникло искушение сообщить ей об этом.

Но нет. Это только возмутит ее. И хотя ему порой доставляло удовольствие выводить сестру из себя, в данном случае не стоило вступать в довольно рискованную игру.

– Ты должна исправить положение, – всего лишь сказал Чарлз спокойным тоном.

Между бровями Милли возникла упрямая складочка.

– Или что? – Она тряхнула головой, разметав свои светло-каштановые локоны.

Милли была готова к сражению. Чарлз сжал зубы, сдерживая себя. После недавней ссоры он зашел слишком далеко, лишив ее еды, пока она не согласится воспользоваться надлежащим образом деньгами из наследства своей бабушки. Милли продержалась четыре дня, пока не упала в обморок. Врач заявил, что если бы Чарлз продолжил настаивать на своем, все могло бы закончиться гораздо серьезнее. Хотя Милли в конце концов уступила после дополнительных, менее экстремальных лишений, Чарлз не желал снова вступать с ней в борьбу.