— Это Пенварлоу.

Потом ворота, короткая подъездная аллея, и ее взору предстал роскошный каменный особняк в стиле елизаветинской эпохи.

Они затормозили перед парадным входом. Дверь была наглухо закрыта. Сбоку висел железный шнурок колокольчика, но Габриэла сомневалась, что решится позвонить и разбудить полный дом спящих людей.

— Высадите меня здесь, я подожду.

— Давайте объедем дом, посмотрим, может, кто есть.

Такси тронулось с места, медленно проехало в арку, завернуло во двор за домом. Никаких признаков жизни. Габриэла вылезла из машины, вытащила свой рюкзак.

— Не беспокойтесь, — сказала она водителю. — Дальше я сама. Сколько я вам должна?

Он назвал цену. Она расплатилась, поблагодарила. Таксист дал задний ход, осторожно выехал со двора, потом через арку. Габриэла услышала, как такси покатило прочь из Тременхира. Стоя во дворе, она пыталась решить, как ей быть дальше. Тишину нарушил скрип открывающегося окна.

— Кого-нибудь ищешь? — спросил мужской голос.

Голос раздался не из большого дома, а из маленького, что находился напротив, в глубине двора. По обеим сторонам от его двери стояли кадки с розовой пеларгонией. Из окна верхнего этажа, держа руки на каменном карнизе, высунулся мужчина. Возможно, он был полностью обнажен, но Габриэла видела только его голову и верхнюю часть торса.

— Да, — отозвалась она.

— Кого?

— Миссис Хаверсток.

— Придется выбирать. У нас здесь две миссис Хаверсток. Которая тебе нужна?

— Миссис Алек Хаверсток.

— Подожди минутку, — сказал голый мужчина. — Сейчас спущусь и открою тебе.

Габриэла с рюкзаком в руках прошла через двор к его дому. Долго ждать не пришлось. Мгновением позже дверь отворилась — по-видимому, ее вовсе не запирали, — и на пороге появился хозяин дома — босой, с голыми ногами, но в синем махровом халате, так что вид у него был вполне благопристойный. На ходу он завязывал пояс. Он был небрит, волосы на голове стояли торчком.

— Привет, — поздоровался он.

— Наверно, я тебя разбудила.

— Да, разбудила, такси, во всяком случае. Ты ищешь Лору. Она еще не встала. Оттуда раньше девяти никто не появится.

Габриэла глянула на свои наручные часы.

— О боже…

Он взял ее рюкзак и отступил на шаг, пропуская ее в дом.

— Входи.

— Но разве ты?..

— Входи, не парься. Спать я больше все равно не лягу, даже если б очень хотел. Мне нужно на работу…

Габриэла вошла, он закрыл дверь. Она увидела большую комнату, которая, очевидно, служила одновременно кухней, гостиной и столовой. Симпатичная кухонная мебель из сосны, сине-белый фарфор; полка с аккуратно выставленными в ряд кастрюлями над маленькой электроплитой; черная печь, перед ней два кресла. В середине — стол; на нем — коричневый кувшин с розами. С потолка свисает на нитке красно-розовая бумажная птица.

— Мило тут у тебя, — сказала она.

— Мне нравится. — Она повернулась к нему. — Лора знает, что ты должна приехать?

— Нет.

— А кто ты вообще?

— Габриэла Хаверсток. — Он вытаращил глаза. — Дочь Алека.

— Так ты же в Америке.

— Уже нет. Теперь я здесь. Это отец сейчас в Америке. Улетел в Нью-Йорк в среду вечером. Наши самолеты, должно быть, разминулись в ночи.

— Он тоже не знал о твоем приезде?

— Не знал.

— Как ты сюда добралась?

— На ночном поезде с Паддингтона.

— Ну… — Казалось, он не знал, что сказать. — Что называется, удивила так удивила. Приятная неожиданность. Ты погостишь здесь?

— Не знаю. Если предложат.

— Как-то неуверенно ты это говоришь.

— А я и не уверена.

— Ты знаешь Джеральда?

— Отец много рассказывал о нем, но сама я его никогда не видела.

— Значит, с Евой ты тоже не знакома?

— Нет, ни с ним, ни с ней. И с Лорой тоже.

Он рассмеялся, почесал голову, демонстрируя полнейшее замешательство.

— Представляю, что тут начнется, когда ты к ним заявишься. Что ж, подождем. Пусть пока поспят. Завтракать будешь?

— А ты?

— Естественно. Не ехать же на работу на пустой желудок.

Он подошел к маленькой плите, включил конфорки, открыл холодильник, достал бекон. Габриэла выдвинула стул из-за стола и села, наблюдая за ним. Взъерошенный, он выглядел восхитительно, будто сошел с плаката, рекламирующего мужские духи «Eau Savage».

— Где ты работаешь? — поинтересовалась она.

— У меня доля в небольшой мебельной фабрике. Она находится на пустоши, в местечке под названием Карнеллоу.

— Давно здесь живешь?

— Всего год. — Он включил электрический чайник, сунул ломтики хлеба в тостер. — Арендую этот домик у Джеральда. Раньше это был каретный сарай, но Джеральд его переоборудовал под жилье. — Он достал банку с кофе, положил несколько ложек в эмалированную кружку. — Ты, кажется, в Виргинии жила, да?

— Верно. Но не в последнее время. Последние полгода я провела на Виргинских островах, на яхте.

Он обернулся, улыбнувшись ей.

— Серьезно? Фантастика. Мечта идиота. Так ты прямо оттуда?

— Да. С Сент-Томаса на Санта-Крус, с Санта-Крус в Сан-Хуан, из Сан-Хуана в Майами, из Майами в Кеннеди, из Кеннеди в Лондон…

— Из Лондона в Тременхир.

— Точно.

В комнате запахло подрумяненным беконом и ароматом кофе. Из буфета он достал тарелки, чашки, блюдца; из выдвижного ящика — ножи и вилки. Выставил все это на стол.

— Будь добра, накрой на стол, пожалуйста. — Он отвернулся к плите. — Одно яйцо или два?

— Два, — ответила Габриэла, почувствовав, что проголодалась. Она расставила посуду, разложила приборы.

— Что еще нам нужно для полного счастья? — спросил он.

Она попыталась вспомнить, из чего состоит традиционный британский завтрак.

— Джем? Мед? Овсянка? Почки? Кеджери?[41]

— Не парься.

— Тогда сливочное масло.

Он нашел в холодильнике сливочное масло — бледно-желтый кусок на фаянсовой тарелке, поставил его на стол и снова принялся за стряпню.

— Ну и как там, на Виргинских островах? — спросил он.

— Комаров полно.

— Шутишь?

— Но в море полный кайф.

— Где базировалась твоя яхта?

— На Сент-Томасе.

— Куда ты ходила на ней?

— Всюду. Сент-Джон.[42] Верджин-Горда…[43] — Она смотрела на него и думала, что со спины он выглядит потрясающе, даже в халате и со взъерошенными волосами. И у него были самые красивые, удивительно умелые руки… — Остров Норман.

— Остров Норман. Как название парикмахерской.

— Изначально Остров сокровищ. Слышал про такой? Роберт Льюис Стивенсон.

— Он там бывал?

— Наверняка.

Он разложил яичницу с беконом на две тарелки, принес их на стол.

— Столько хватит?

— Более чем.

— Могу добавить помидоры. Если хочешь грибы и почки, тогда придется подождать, пока я сгоняю в деревню, на почту.

— Обойдусь.

— Тогда кофе?

— Не откажусь.

Он сел напротив нее.

— Расскажи про остров Норман.

— Да нечего рассказывать.

— Баньяны, белый песок.

— Угадал.

— Почему ты уехала?

Габриэла правой рукой взяла вилку, но, увидев, что он наблюдает за ней, переложила вилку в левую руку, а в правую взяла нож.

— Заморские обычаи.

— Я быстро забываю. Сейчас я в Британии.

— Говорим на одном языке, а друг друга не понимаем.

— Зато ты отлично готовишь яичницу с ветчиной.

— Так почему ты уехала?

Глядя в свою тарелку, она пожала плечами.

— Время пришло возвращаться домой, полагаю.

Завтрак был вкуснейший, но он не растягивал удовольствие. Держа в руке вторую чашку кофе, сказал Габриэле, что ему пора бриться. Но перед тем как оставить ее, он открыл дверь и проверил, не проснулся ли кто-нибудь в большом доме.

— Мертвое царство. Хоть бы что шелохнулось. Сейчас половина девятого. Еще с полчаса ни одного лица в окне не увидишь.

Он вернулся в комнату, но дверь оставил открытой. Во двор начинал проникать солнечный свет. Длинный золотистый луч падал на выскобленный дочиста деревянный пол.

— Пойду наверх, мне нужно одеться. Справишься тут сама?

— Конечно.

— Посуду мыть не обязательно, — он направился к лестнице, — но если вымоешь, я буду тебе крайне признателен.

— Ты так и не представился.

На середине лестницы он обернулся, глядя на нее. Глаза у него были радужно-синие, как перышки колибри, или вода в бухте Кэнил-бей,[44] или цветки вероники.

— Правда? Извини. Я — сын Евы.

— Ты не сказал, как тебя зовут.

— Ивэн Эшби.

Он исчез наверху. У нее над головой раздались его шаги. Она услышала, как он включил радио, из которого полилась бодрая утренняя музыка. В раковину из крана потекла вода.

Ивэн Эшби.

Габриэла отодвинула свой стул, собрала грязные тарелки и отнесла их в раковину. Она вымыла всю посуду, аккуратно расставив ее в решетке сушки. После вышла во двор. Над головой порхали голуби, усаживаясь на обесцветившуюся черепицу голубятни. В большом доме движения по-прежнему не наблюдалось. Одно из окон на верхнем этаже было зашторено.

Зато второй домик во дворе, похоже, уже проснулся. Из его единственной трубы шел дым, дверь была распахнута. Пока Габриэла рассматривала дом, в дверях появилась девушка в длинной темной юбке и белой балахонистой рубахе типа саккоса с отделкой из загрязнившегося кружева, какие обычно носят певчие. Она остановилась, наслаждаясь теплой свежестью летнего утра, а затем с некой природной грацией опустилась на порог, залитый солнцем.

Занятно. Молодая женщина на пороге своего дома в восемь часов утра, сидит, никуда не торопится, ничего не делает. Это что-то новенькое.