— Вечером. Вы уже будете спать. Лили останется здесь на ночь.

— Лили. — Малышка авторитетно указала на нее пальцем.

— Я проведу с вами всю неделю, — сказала Лили. — Уроки будет вести другая учительница, а вы с Камероном можете не ходить в школу. — Она взглянула на Камерона. — Конечно, если вы хотите этого.

— Я не возражал бы пропустить неделю, — ответил он.

Держа Эшли на руках, Лили проводила Реда и Шона до двери.

— Позвони, если что–нибудь понадобится, — сказал Шон.

— Хорошо.

Ред протянул ей свою карточку.

— Или мне. И еще, может, вы знаете, чего бы хотела Кристел? Я имею в виду похороны.

Лили прикусила губу.

— Она любила цветы. Самые разные. Розовые. Розовый — ее любимый цвет. Насчет музыки я скажу позднее.

— Мы постараемся все сделать как надо, — сказал Шон. Уходя из тихого дома, Шон пожалел, что не может остаться. Ему совсем не хотелось заниматься печальным делом организации похорон. Он оглянулся и увидел, что Лили стоит на пороге, обнимая малышку. Ее подбородок решительно выдавался вперед, легкий ветерок шевелил волосы. Шон поднял руку и помахал ей на прощание. Лили повернулась и вошла в дом, закрыв за собой дверь.

— Помню, я встречался с ней раз или два, когда Кристел и Дерек еще были женаты. — Ред взглянул на Шона. — Конечно, я знаю ее не слишком хорошо, но холодность вовсе не в ее характере. Она страдает. И очень сильно.

— Она не одна страдает. Меньше всего я беспокоюсь за нее.

Ред сел во взятую напрокат машину, салон которой уже пропах его любимыми сигарами.

— Подумай как следует, малыш. Либо она будет на твоей стороне, либо готовься к войне.

— И что это значит?

— Может, и ничего. Да, про турнир «Редвинг»…

— Я не смогу участвовать.

— Знаю, что не сможешь. Прежде надо пройти через все это.

Шон с ненавистью отверг мысль, промелькнувшую в этот момент в его мозгу: «Дерек отнял у меня мой шанс».

Глава 19

Суббота

19:05

Когда встреча с похоронным агентом была закончена, Шон вернулся домой, чтобы сменить Лили. Пообещав скоро вернуться, она вышла на улицу, и ее окутал прохладный влажный вечерний воздух. Впервые за долгие часы ей удалось глубоко, свободно вздохнуть. Лили чувствовала себя совершенно измотанной. Собственно, весь прошедший день она только и делала, что волновалась и ходила из угла в угол.

По дороге домой ее охватило ощущение, что она сбежала. Лили снова стала самостоятельной и отвечала только за себя. Ничто не мешало ей проехать поворот на свою улицу и двинуться дальше, в Портленд, в аэропорт.

Эта фантазия мелькнула у нее в голове, словно вспышка, но Лили быстро вернулась к реальности. Она не могла бежать. Лили больше не принадлежала себе. Ее ждали трое осиротевших детей, еще более потерянных, чем она.

Лили вошла в тихий, пустой дом. Все оставалось так, как в момент ее отъезда: «Дархемский бык» в DVD–плеере, карта Италии на кофейном столике, бокал вина рядом с ней. Медленно, не спеша, она свернула карту.

Бросая вещи в раскрытую сумку, Лили услышала, как открылась, а потом захлопнулась дверь.

— Эй! — позвал женский голос.

— Мама! — Вытерев ладони о брюки, Лили вышла в гостиную, где столкнулась с матерью. — Что ты здесь делаешь?

Шерон Катлер Робинсон слабо улыбнулась.

— Я приехала, как только узнала.

Несколько секунд Лили смотрела на нее. Мать редко навещала ее, всегда далекая и холодная, как луна. Когда–то она была хорошенькой, возможно, даже красивой; Лили судила об этом по старым фотографиям. Однако за прошедшие годы мать стала определенно жестче, роль в этом сыграли страдания и преданность работе — она была менеджером, отвечавшим за безопасность товаров. Глаза Шерон выражали сочувствие, и Лили, коротко обняв ее, вдохнула знакомый запах духов от Элизабет Арденн.

— Спасибо, что пришла. Налить тебе чаю?

— Нет, благодарю, ничего не нужно. Отец передает тебе привет. Он в Сайгоне. — Теренс Робинсон, исполнительный директор одного из подразделений компании «Найк», постоянно колесил по миру. Шерон сняла плащ и повесила его за дверью. Пушистый свитер из ангорской шерсти мог показаться слишком молодежным для дамы в годах, однако на Шерон он так не выглядел. — Я только хотела узнать, все ли с тобой в порядке, и спросить про семью Кристел.

У Лили заныло в груди при воспоминании о последних двадцати четырех часах, однако голос ее прозвучал бесстрастно. Она всегда считала глупым выражать при матери свои эмоции. Какой смысл плакать? Мать всегда говорила так, когда Лили была ребенком. Это ничего не меняет.

Сейчас Лили знала, в чем разница. Держать все в себе гораздо больнее.

— Это ужасно, — сказала Шерон, когда Лили сообщила ей, что обнаружил Шон ранним утром. — И что только они делали на берегу? О чем вообще они думали?

— Мы никогда не узнаем.

— Но что–то же привело их туда и заставило забыть об осторожности. Интересно, что.

«Грустные новости об их дочери», — подумала Лили, обвиняя в этом себя.

— Мне нужно собрать вещи. — Она направилась в спальню. Чувство вины теснило ей грудь. Лили размышляла о том, что все, возможно, сложилось бы иначе, если бы она более мягко рассказала им о трудностях Чарли или умолчала о них. «Как бы мне хотелось повернуть время вспять! — Лили ощутила давящую боль в груди. — Вернуться на день назад».

— Куда ты едешь?

— В дом Кристел.

— Но ты же сказала, что детьми занимается их дядя.

— Это так, но он одинокий мужчина. Только что вернулся с Филиппин или из Малайзии, что–то в этом роде. Я должна быть там ради детей. — Складывая свои джинсы и носки, ссыпая в косметичку туалетные принадлежности, она чувствовала на себе пристальный взгляд матери. — В чем дело? — наконец спросила Лили.

— Постарайся не привязываться к ним слишком сильно. Лили застегивала молнию на сумке, но, услышав это, подняла глаза.

— О чем ты?

— Они должны жить с дядей. Это неизбежно.

Лили снова потянула застежку на молнии, но та, зацепив край ткани, не двигалась с места.

— Никто не знает, что будет дальше. Сейчас они на попечении штата, но это временно. Кристел просила меня подписать документ, по которому я стала бы опекуном детей в случае их с Дереком смерти. Правда, я так и не подписала его, потому что… ну, куда нам было спешить? И сейчас, если в завещании Дерека написано что–то другое…

— Так будет лучше для тебя. Не пытайся отвоевать детей у дяди, Лили. Ты не можешь взять на себя заботу о троих детях. Это несправедливо во всех отношениях. — Мать подошла ближе к ней. — Давай помогу. — Она отвела руку Лили, потянула застежку молнии назад, а потом аккуратно вперед. — Ты должна относиться к Холлоуэям так же, как к другим своим ученикам. Какое–то время они принадлежат тебе, но потом ты отпускаешь их.

— Это совсем другое. Она моя лучшая… была моей лучшей подругой, единственной близкой подругой. Я дала ей обещание. И не могу нарушить его. — Лили оперлась на изголовье кровати, чтобы удержаться на ногах. Ей очень не хотелось расклеиться на глазах у матери. — Знаешь, сегодня, в самые тяжелые моменты, я вспоминала об Эване. — Лили сразу лее пожалела о том, что упомянула имя брата, умершего много лет назад. Она взяла мать за руку и добавила: — Мне очень жаль. Я не должна была упоминать о нем. Просто боль от потери такая сильная… я невольно сравнивала…

Мать отняла у нее руку.

— По–моему, все и так довольно плохо. — Она отвернулась, сосредоточив внимание на содержимом шкафа. В отличие от аккуратно убранной комнаты, он был завален туфлями, сумками, одежда висела на разномастных вешалках. Почему–то Лили никогда не удавалось держать его в порядке.

Как глупо, что она сказала об Эване, напомнила матери о том, что когда–то у нее было трое детей. Эван, родившийся через два года после Лили и через год после Вайолет, был самым младшим из них. Он умер вследствие происшествия, которое они никогда не обсуждали. Однако оно определило жизнь их семьи на все последующие годы.

— Люди сейчас уже не носят так много черного, — заметила Шерон, инспектируя вещи Лили, среди которых черных вообще не было. — Думаю, любой цвет хорош, если он смотрится не слишком вызывающе.

Камерон сидел в «субару» своей матери, припаркованной на обычном месте у подъездной дорожки, как будто мать была внутри, говорила по телефону, одно временно подпиливая ногти. Машину только что доставили: аккумулятор был заряжен, все готово к тому, чтобы снова пользоваться ею. На этой неделе мать собиралась везти их всех на турнир в Худ–Ривер. Она всегда делала это с тех пор, как Камерон перешел в восьмой класс.

Черт теперь он подводил всю команду. Ему хотелось одного: бросить все, забыть, отрезать от себя эту часть жизни. Даже теперь, когда родителей больше не было, Камерон ощущал на себе груз их надежд. Успехи Камерона в гольфе были очень важны для них обоих, правда, по совершенно разным причинам.