И поэтому в Киме и Франческе с самого раннего возраста воспитывалось понимание того, как велика их личная ответственность за высокое имя семьи и наследие предков. Весь уклад их жизни был продиктован необходимостью экономии во всем и на всем. Слово «бережливость» стало символом их юности, а умение создавать видимость полного благополучия при почти нищенском бюджете так вошло в их плоть и кровь, что стало второй натурой.

Главной задачей было поддержание в приличном состоянии поместья в Йоркшире, родового замка и фермы. На это уходили почти все деньги. Все остальные траты не поощрялись. Совершенно непозволительной роскошью граф считал ремонт дома на Честерфилд-стрит, невзирая на разумные доводы Франчески. К 1955 году он был в таком плачевном состоянии, что почти не подлежал ремонту.

В начале января этого года, за три месяца до дня рождения Кима (ему исполнялся двадцать один год), отец объявил, что намерен устроить в марте большой званый ужин по этому поводу в замке Лэнгли. Он объяснил также, что намерен вести в этом знаменательном и важном в жизни семьи году, когда его единственный сын и наследник достигает совершеннолетия, гораздо более насыщенную, чем обычно, светскую жизнь в Лондоне. Словом, граф недвусмысленно дал понять, что собирается ввести Кима в светское общество Лондона со всеми подобающими его происхождению церемониями. Планы отца в отношении Кима никак не вязались с плачевным видом их лондонского дома, и Франческа начала новую бурную кампанию за его спасение. К ее удивлению, граф остался совершенно равнодушен к ее просьбам. Рассерженная Франческа без обиняков заявила отцу, что это несправедливо по отношению к Киму, на что он лишь пожал плечами и заявил со своей обычной твердостью, что мнение дочери по вопросу ремонта дома его не интересует и он запрещает ей когда-либо возвращаться к этой теме. Именно тогда Франческа решила взять это дело в свои руки, невзирая на позицию отца и его возможную реакцию на ее поступок.

По наследству от матери Франческе досталось кольцо с бриллиантом, которое передавалось в их семье из поколения в поколение. В течение многих лет оно лежало в сейфе в лондонском банке вместе с другими драгоценностями и диадемой с бриллиантами семнадцатого века, украшавшей головку очередной графини Лэнгли во время особо важных приемов в Вестминстерском аббатстве. Франческа отнесла кольцо ювелиру, который тут же предложил за него тысячу фунтов. Франческа рассчитывала на большую сумму, но, поскольку у ювелира была безупречная репутация, она без колебаний приняла его предложение.

Узнав о решительном и беспрецедентном поступке своей восемнадцатилетней дочери, граф был возмущен до глубины души, как, впрочем, она и ожидала. Однако кольцо принадлежало Франческе лично, а не являлось частью неприкосновенного наследства Лэнгли, поэтому он мог лишь высказаться по этому поводу. Наконец убедительные доводы дочери и ее последовательность в достижении своей цели несколько смягчили сердце графа. Франческа понимала, что ее дерзкий поступок заставил отца усомниться в том, насколько велик его авторитет в ее глазах, и у нее хватило проницательности и такта обратиться к графу с просьбой разрешить потратить вырученные деньги на ремонт дома, являвшегося его собственностью.

Граф дал свое благословение, хотя и считал поступок Франчески сумасбродным. Впоследствии он вынужден был признать, что жест Франчески был трогательным и достойным восхищения. Ким был с самого начала тронут бескорыстием сестры и, зная ее упорство, даже не пробовал протестовать (тем более что к тому времени все равно было уже поздно). Он горячо поблагодарил Франческу и с тем же энтузиазмом и энергией, что и она, занялся вопросом реконструкции дома.

Денег едва хватало, но Франческа распределила их очень разумно и практично. Сначала отремонтировали крышу и покрасили стены снаружи, затем провели новую электропроводку. Внутри дома стены отштукатурили только в тех местах, где это было совершенно необходимо. Оставшиеся деньги были потрачены на то, что Франческа назвала «косметическими работами». Истертый паркет в столовой, библиотеке и гостиной перебрали и отполировали. Большие ковры в спальнях и кабинете на втором этаже очистили они сами жидкими моющими средствами, а шторы и чехлы для мебели сдали в сухую чистку. Франческа выбросила изношенный восточный ковер из столовой, который лежал там со времен «расточителя» Теда, а потом за ним последовали и мебельные чехлы из гостиной. Ковер от Обюссона из этой комнаты она отправила в реставрационную мастерскую, где его вручную почистили и тщательно починили. К удовольствию Франчески, ковер вернулся из мастерской достойным музейным экспонатом, каковым он, по сути, и являлся. Бесценную мебель работы Хепплуайта и Шератона из двух комнат для приемов, которая была семейной реликвией, тоже отреставрировали и вернули к первозданному великолепию.

В целях экономии Франческа и Ким решили своими силами провести покрасочные работы. Несмотря на то что под взрывы дружного смеха они выплеснули друг на друга не меньше краски, чем на стены, с поставленной задачей они справились вполне. Для стен столовой Франческа выбрала насыщенный зеленый цвет оттенка еловой хвои в тон кожаной обивки от Хепплуайта. Двери, перекладины стульев и лепнину она покрасила в белый цвет, создав красивый контраст со стенами.

Гостиная, которая всегда казалась Киму и Франческе мрачноватой, приобрела совершенно иной вид после того, как грязные стены цвета слоновой кости покрасили краской темно-кораллового, почти терракотового оттенка. Кроме краски, Франческа купила только ткани — зеленый бархат тона влажного мха для новых штор и чехлов для мебели в гостиной, белый дамаст для штор в столовой, небольшие отрезы цветного шелка для подушек и новых абажуров для ламп.

У отца Франчески было развито чувство справедливости; увидев результаты труда дочери, он признал, что она сотворила чудо, и его гордости за Франческу не было границ. Фамильные вещи впервые за многие годы приобрели надлежащий им вид, а дом похорошел так заметно, что стоимость его, несомненно, возросла. В результате предпринятых Франческой усилий он стоил теперь гораздо дороже, чем когда-либо. Поскольку дом не был заложен и не являлся частью неприкосновенного наследства, его можно было продать и получить крупную сумму наличными. Графа поразило, насколько практичной и предусмотрительной оказалась его дочь, и он дал себе обещание вернуть ей тысячу фунтов как можно скорее. В мае граф подарил дочери по случаю девятнадцатилетия золотое ожерелье филигранной работы с топазами, которое было изготовлено ювелиром для шестой графини Лэнгли в 1760 году. Однако это ожерелье могло принадлежать Франческе только до его смерти, а затем переходило Киму, поскольку являлось частью неприкосновенного наследства.


Воскресным февральским вечером спустя год после ремонта Франческа стояла в дверях гостиной и улыбалась от удовольствия. Комната выглядела действительно замечательно. Час назад Ким развел в огромном облицованном резным дубом камине огонь: языки пламени весело лизали поленья, а искры красочным фейерверком устремлялись в трубу. Он задвинул шторы, полностью отгородившись от моросящего дождя и сырости холодного вечера, и зажег лампы из китайского жадеита цвета зеленой листвы с абажурами из кремового шелка.

Атмосфера комнаты была очень располагающей. На прекрасной старинной мебели играли веселые отблески пламени. Коралловый цвет стен прекрасно оттенял классические раскладные столы Хепплуайта, большой книжный шкаф от Шератона из красного дерева с инкрустацией из древесины фруктовых пород со стеклянными дверцами и идиллические пейзажи Англии, выполненные в голубовато-зеленых тонах. Они приобрели особую прелесть после того, как Ким сам поработал кистью и обновил позолоту их массивных деревянных рам. Зеленый бархат штор каскадом спадал на пол, закрывая три больших красивой формы окна. Насыщенная зелень бархата придавала комнате особую прелесть. На диванах в живописном порядке были разбросаны кремовые, коралловые и голубые подушки, которые Франческа сделала сама из остатков шелка. В отблесках пламени камина мейссеновское и ведгвудовское стекло из коллекции ее прапрабабушки отбрасывало причудливые пляшущие отражения на мебель.

Еще один восхищенный взгляд на комнату — и Франческа поспешила к камину, чтобы подбросить в него дров. Попутно она поправила шторы, проверила сигаретницы и вернулась в столовую закончить сервировку стола, которую начала чуть раньше. Из старинного буфета Франческа достала четыре белые льняные салфетки, несколько серебряных пепельниц, наборов для приправ, стаканы для вина и воды. Проворно двигаясь, она расставляла их на длинном овальном столе. Закончив работу, Франческа отступила на несколько шагов, чтобы оценить результаты своего труда, и остро почувствовала, как не хватает в центре стола букета. Однако цветы в это время года были слишком большой роскошью для их скромного бюджета, да и стояли они недолго, поэтому Франческе пришлось удовлетвориться двумя серебряными канделябрами на четыре свечи каждый, которые выглядели очень элегантно с длинными белыми свечами. Внутренне она признала, что накрытый стол имел совершенно законченный и изысканный вид.

Франческа повернулась, чтобы идти в кухню как раз в тот момент, когда в комнату, мурлыча что-то себе под нос, вошел Ким. Он остановился, удивленно присвистнул, схватил сестру за руку и полуобнял ее.

— Ты выглядишь потрясающе, старушка. — Отступив на шаг, он еще раз окинул Франческу восхищенным взглядом.

— Спасибо. Тебе не кажется, что я слишком вырядилась? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, и кроме того, я уверен, что Катарин тоже будет нарядно одета.

Ким еще раз одобрительно посмотрел на улыбавшуюся Франческу. Под его взглядом она повернулась на высоченных тонюсеньких каблуках своих любимых элегантных туфель из черного шелка самой последней итальянской модели. Дорис купила их в Риме и привезла Франческе в подарок на Рождество. Туфли как нельзя лучше подходили к выбранному ей наряду — серой шерстяной блузке с длинными рукавами и вырезом лодочкой и серебристо-серой юбке колоколом из тафты, которую она сшила сама. Она красиво лежала на нижней юбке из холста и тюля, собственноручно сшитой для нее Мелли и тоже подаренной к Рождеству. Такие нижние юбки были последним писком моды, и Франческе очень нравился создаваемый ими летящий силуэт, так как она считала, что он помогает скрыть дефект ее ног, которые казались ей чересчур худыми.