— Ты нехорошо сделала, что убежала из дома, — сказал он наконец. — Ведь всегда родители женят своих детей. Так уж заведено.

— Так неужели же, кроме этого поганого старика, для меня никого не нашлось? — разъяренно спросила Тарна. — Для того ли отец пять лет обучал меня в школе, чтобы потом отдать старому козлу?

— Ты окончила пять классов? — удивленно переспросил Дикарь.

— Да! — ответила она с вызовом. Лицо Дикаря вытянулось.

— В нашей деревне никто не учился в школе. Кроме пандита у нас никто не умеет ни читать, ни писать.

— Какая-то дикая ваша деревня! У нас собираются открыть среднюю школу. Если бы отец не продал меня старосте, я бы училась и дальше.

Дикарь был поражен. Долго он сидел молча.

— Поедем со мной в Бомбей. Ты найдешь там место учительницы.

— Да, как же! Ох и глупый ты! Что такое пять классов? Там много людей, которые учились по шестнадцать лет. Кому нужна бедная девушка, окончившая начальную школу? Я уже решила: сойду в Чаманкоте и пойду к брату отца, он приютит меня. Дядя работает старшим учителем в средней школе. Я буду жить у него и учиться дальше в его школе.

— А что такое средняя школа?

— Восьмиклассная школа.

— А что потом делают люди, которые учатся столько лет?

— Траву едят вроде тебя! — презрительно фыркнула Тарна.

Она рассердилась на Дикаря. Какие глупые вопросы он задает!

— Хорошо, но что ты будешь делать потом?

— Не разговаривай со мной! — раздраженно бросила она и отвернулась.

Дикарь удивленно размышлял: «Женщина создана для того, чтобы выйти замуж, и не все ли равно, пять классов она окончила или восемь?» Он до сих пор не встречал образованных девушек, но не нашел в Тарне ничего, что отличало бы ее от девушек его деревни. Она плакала, обижалась, смеялась ни с того ни с сего точно так же, как и они. В чем же разница? Замуж ей тоже придется выйти. И что плохого, если бы она вышла за старосту? Жила бы припеваючи в своей деревне. Ну, если не в своей деревне, то теперь в Чаманкоте выйдет за кого-нибудь. Кто не захочет жениться на такой красивой девушке? Счастливые женщины! Им не надо ни пахать, ни сеять. Им не надо думать о том, что забрали быков, что дом продается за долги. Дикарь с завистью посмотрел на Тарну. «Почему господь не создал меня женщиной? Я вышел бы замуж за этого старосту и жил бы себе спокойно — вернее, жила бы».

Он улыбнулся. Заметив это, Тарна спросила:

— Ты чего это улыбаешься?

— Не разговаривай со мной! — обиженно оборвал ее Дикарь и отвернулся.

— Фу! — Тарна тоже отвернулась. — Кому ты нужен? Кто с тобой разговаривает?

Их разделял тюк с хлопком. Оба сидели, прислонившись к нему, погруженные в молчание. Машина быстро бежала к Патханкоту. Спустилась ночная прохлада. Стало так темно, что трудно было различить что-либо. Сидя почти рядом, они были все-таки очень далеки друг от друга. Постепенно их начало укачивать. В дреме то один склонял голову на плечо другого, и тогда оба испуганно отшатывались, то другой невольно дотрагивался до руки соседа и тут же быстро отдергивал ее. В этом полудремотном состоянии в их душах вдруг возникали какие-то чувства, вспыхивали искры и вновь угасали, а глубокая, ужасающая темнота ночи окутывала все вокруг. Трудно сказать, сколько времени они провели в полудреме. На одной из ухабин машину сильно тряхнуло, и вскоре она остановилась. Дикарь проснулся. Он выглянул. Впереди виднелось множество огней. Приглядевшись, он понял, что это базар. Большая часть лавок была уже закрыта. У одной из них, окруженной с обеих сторон огромными, в три человеческих роста, деревянными амбарами, громоздились узлы, тюки, ящики. Худощавый мужчина в грязной одежде и в пробковом шлеме сидел за двумя сдвинутыми ящиками и что-то писал. Тут же была чернильница и ручка; подмаргивала своим подслеповатым глазом керосиновая лампа. В ее свете склоненные над ящиком лица Махадева и Бахтияра казались призрачными. Они что-то говорили мужчине, показывая бумаги.

— Правильно, правильно, — раздраженно отвечал тот, — но вам нужно было быть здесь в девять часов. Господин Чанан давно закрыл свою лавку и приказал мне дождаться вас, словно у меня нет семьи, детей. Кто думает в этом мире о бедных? Платят шестьдесят рупий, а работать заставляют, как раба, двадцать часов в день!

— Бабу[10], брось эти глупые разговоры. Принимай товар!

Это бабу? Так вот они какие! Дикарь не раз слышал это слово в деревне. Люди с почтением произносили его. И в пути Тарна ему сказала, что если уж выйдет замуж, то за какого-нибудь бабу. Так вот какой бабу! Неопрятный, щупленький, с желтыми зубами, лоб весь изборожден морщинами, огромный кадык, голос хриплый, неприятный, лицо землистое…

Так вот какой бабу! И Тарна выйдет за него замуж? А девушка в это время спокойно спала.

Дикарь растолкал ее. Она испуганно приподнялась:

— Что случилось?

— Бабу!

— Бабу? Какой бабу?

— За которого ты выйдешь замуж. — Дикарь показал пальцем на мужчину, склонившегося над бумагами, и, прикрыв рот рукой, засмеялся.

Тарна выглянула и испуганно сказала:

— Да это же Патханкот! Ты почему меня раньше не разбудил?

— И в этом я виноват! — обиделся Дикарь. — Ему стало больно от ее слов. «Неужели все девушки такие, не задумываясь, могут обидеть?» — подумал он.

Тарна ничего не ответила. Она прильнула к щели и прислушалась к разговору.

— Сегодня нужно отвезти тюки с шерстью в Амритсар. У нас нет сейчас свободных машин, да и шоферов тоже. Придется ехать тебе, — говорил чиновник Махадеву.

— Я не спал две ночи!

— Ничего не поделаешь! — злорадно заявил тот, и впервые на его отвратительном лице появилась улыбка. Видимо, ему доставляло удовольствие делать неприятности людям. — Нужно выехать сегодня же ночью, таков приказ хозяина! — победоносно закончил он.

— Черт побери этого хозяина! — выругался Махадев, но взял у чиновника деньги на бензин, на расходы для себя и Бахтияра и, дружески обняв того за плечи, сказал чиновнику:

— Передай хозяину: раньше чем в четыре часа утра я отсюда ни за что не выеду. Пойдем, брат Бахтияр, перекусим где-нибудь.

Через некоторое время и чиновник закончил свои расчеты, погасил лампу, спрятал книгу в ящик, поставил поверх него еще два пустых ящика и ушел, засунув руки в карманы брюк.

Воцарилась полная тишина. Дикарь и Тарна вылезли из кузова. Оглянувшись по сторонам, Тарна направилась в один из темных переулков.

— Подожди меня здесь, — бросила она Дикарю.

Она скоро вернулась, и они пошли по темным улочкам, взявшись за руки, скрываясь от глаз случайных прохожих. Двери домов были закрыты, магазины на замке. Лишь кое-где в лавках, торгующих паном[11], светились огни, оттуда доносился аромат цветов, пряных духов, слышны были взрывы громкого смеха. Есть ведь и такие люди, у которых день начинается с наступлением ночи.

Тарна шла, крепко держась за руку Дикаря. Они остановились у маленькой харчевни, в которой, судя по всему, закусывали главным образом шоферы и проезжие. Невдалеке от харчевни росло густое дерево. Свет из окна освещал его крону, колыхаемую легким ветерком, отчего тень ее все время двигалась, словно живая. Смуглолицый цыган, прислонившись спиной к дереву, тихонько наигрывал на гармонике. Рядом сидела женщина с большими серебряными серьгами в ушах и подвязывала к ногам колокольчики.

Увидев на женщине серьги, Тарна что-то вспомнила. Она взглянула в сторону харчевни, из которой доносился приятный запах жареных лепешек, вынула из ушей сережки и сказала Дикарю:

— Поди выменяй их на лепешки.

Цыганка услышала ее слова.

— Вы, кажется, очень голодны?

— Да.

— Танцевать умеешь? — спросила женщина.

— Нет, — презрительно ответила Тарна.

— Я хорошо играю на свирели, — улыбаясь, произнес Дикарь.

— Ну-ка покажи!

Он достал свою свирель и прислушался к мелодии, которую цыган наигрывал на гармонике. Тарна и цыганка удивленно смотрели на него. Наконец он приложил свирель к губам.

При первых же звуках свирели сидящие в харчевне замерли. Гармоника заиграла быстрее, свирель пела в полную силу. Цыганка зазвенела колокольчиками, приняла позу, и вот ее руки, извиваясь, словно змеи, поплыли в необыкновенно красивом танце.

Через несколько минут их кольцом окружила толпа. Взгляды зрителей, задержавшись на извивающемся стане и горящих глазах цыганки, скользили и останавливались на огромных глазах Тарны, сидящей рядом с цыганом, полуоткрыв рот. Когда зрители, придя в экстаз, начали криками подбадривать танцовщицу, цыган снял свою черную шляпу и, передавая ее Тарне, сказал:

— Обойди всех по кругу, они дадут тебе денег. Но не стой как мумия, улыбайся!

Тарна, улыбаясь, обошла собравшихся. В шапку посыпались монеты — пайсы, анны. А какой-то развязный парень бросил даже две рупии, громко вздохнув при этом, и выкрикнул:

— Хай, красавица!

Тарна рассердилась, но сдержала себя и продолжала улыбаться. Шляпа была полна монет. Взгляд Тарны не раз обращался в сторону харчевни, откуда доносился вкусный запах золотистых лепешек. Она была ужасно голодна.

— Эй, Гоби, где ты взял эту новую красотку?

— Господин, она даже не умеет танцевать. Это сестра моей жены, она только что приехала из деревни. Я научу ее танцевать и покажу вам через месяц.

— Через месяц! Бог знает где мы будем через месяц! Пусть станцует! Да ладно, если не умеет танцевать, пусть хоть пройдется, притоптывая ножкой.

Гул голосов и свист становились все громче. Круг смыкался все уже. Гоби испуганно сложил гармонику. Издалека послышался свисток полицейского, и цыган облегченно вздохнул, потому что среди собравшихся были всякого рода бродяги, хулиганы и пьяные бандиты. Он боялся, что еще немного — и толпа унесет и его жену, и эту красивую девушку. Услышав полицейский свисток, люди стали расходиться. Гоби быстро перебросил гармонику через плечо и, взяв за руку жену, сделал знак Дикарю и Тарне: «Бегите».