— Позвольте с вами не согласиться, — отвечаю я, надеясь, что это прозвучало менее цинично, чем я чувствую на самом деле.

— О, дорогой, ее одежда по размеру, волосы заколоты двумя заколками, точно по обеим сторонам от пробора. У нее одинаковые носочки. Чистые зубки. Ее животик полон. Это только несколько вещей, которые я заметила в течение первых минут, когда ее привезли сюда. Я знаю, что это не так много, но могу сразу сказать — она очень хорошо ухоженный ребенок, — Кэролайн берет мою левую руку с колен и указывает на мой безымянный палец. — И вы ухаживали за ней сами, не так ли?

Она знает об Элли, а это значит, что она спрашивает, продолжил ли я двигаться дальше.

— Да, — отвечаю я, глядя на свой пустой палец. Я боролся с решением снять мое кольцо. В конце концов, я сделал это в прошлом году и положил его в коробочку с кольцом Элли.

— С Олив все будет хорошо, — говорит мне Кэролайн.

Я помню, как спросил Кэролайн, будет ли с Элли все хорошо, и она не ответила мне тогда. Но вот сейчас здесь она говорит мне то, что я хочу услышать.

— Будет? — мне нужна надежда. Пожалуйста, дайте мне хотя бы одну унцию надежды, чтобы я смог выдержать это.

— Хантер! — слышу я голос за дверью. — Хантер, — Шарлотта вбегает в комнату и обвивает меня руками за шею, как будто мы всегда делаем так — обнимаемся, когда кто-то из нас нуждается в этом.

Я все еще смотрю на Кэролайн и вижу маленькую загадочную улыбку, расцветающую на ее губах. По мере того как морщинки на ее щеках разглаживаются, счастливый блеск озаряет ее лицо. Она кладет руку мне на спину и встает.

— Я дам вам пару минут, пока проверю Оливию.

— Спасибо, — говорю я ей, поворачиваясь к Шарлотте. Уверен, выражение моего лица явно озадаченное. И я спрашиваю: — Как ты узнала, что я здесь?

— Когда ты выбежал из моего дома, причем так быстро после телефонного звонка, даже не попрощавшись, я поняла, что могло что-то случиться с Олив в школе, звонили ведь оттуда. Я была с тобой в школе, но... Во всяком случае, я слышала все, что случилось, и последовала за тобой в больницу, потому что подумала, что могу понадобиться тебе. И я не хочу, чтобы ты был здесь один. Я бы пришла раньше, но никак не могла найти тебя, — говорит Шарлотта, затаив дыхание. Это были ее руки, которые обнимали меня в школе. Это Шарлотта — та, кто всегда бывает рядом со мной в последнее время. И все же мне становится страшно, когда она говорит мне, что я желанный холостяк. Что, черт возьми, не так со мной? — На ресепшене больницы не были полностью уверены, где ты, и я набирала твой телефон десятки раз. Когда я бежала по коридорам, я думала, что охранники не пустят меня, но вместо этого они помогли мне найти тебя. Как она? Она в порядке? Ты в порядке? Тебе что-нибудь нужно? Я так волновалась за нее.

Голос Шарлотты почти выходит из-под контроля. Беспокойство в ее голосе такое искреннее и полное настоящего сострадания к Олив и из-за меня. Это то, чего я не чувствовал уже длительное время из-за того, что оттолкнул всех от себя — всех, включая своих собственных родителей. Я не мог допустить присутствия сострадания в моей жизни, потому что оно бы сделало все еще хуже. ЭйДжей был единственным, кого я не оттолкнул, потому что он не был сочувствующим. Он мудак, такой же, как и я, просто в другом смысле, поэтому я могу терпеть его большую часть времени.

— Спасибо, что пришла, — говорю я ей честно. — Сейчас ей делают КТ, но она все еще без сознания.

Руки Шарлотты все еще обнимают меня, когда она всхлипывает мне в ухо. Сочувствие, словно нож, который, как правило, ранит мою грудь, когда кто-то пытается заставить меня чувствовать себя лучше, в этот раз больше похоже на безболезненный притупленный укол, и у меня больше нет сил, чтобы снова выстроить свою защитную стену. Вместо этого я закрываю глаза и пытаюсь игнорировать все вокруг, кроме ощущения рук Шарлотты вокруг моей шеи, и впервые сейчас я не вынуждаю себя представлять Элли на месте Шарлотты. Впервые я чувствую спокойствие, о котором никогда не мечтал. И я не могу это контролировать, не буду отталкивать ее. Я позволяю этому быть, потому что так отчаянно нуждаюсь в утешении. Я чувствую себя обезвоженным от засухи любви, и теперь понимаю, чего хочу. Я думаю, что мне нужна Шарлотта, чтобы утолить мою жажду близости.

Покорившись своему желанию, обвиваю руки вокруг тонкой талии Шарлотты и притягиваю ее к себе на колени, пряча голову на ее плече.

— Почему? — стону я.

— Она не позволит ничему случиться с ней, — шепчет Шарлотта мне в ухо.

— Кто? — спрашиваю я, зная, что хочу услышать, но понимаю, что никто не может думать так же, как и я.

— Как зовут твою жену? Ты не говорил мне.

Ты и не спрашивала.

— Элеонора. Элли.

— Элеонора Коул, — повторяет она ее имя шепотом на одном дыхании, в котором имя Элли звучит как, будто это не более, чем призрак. После резкого вдоха и дрожащего выдоха Шарлотта тихо произносит: — Элли — это твой с Олив ангел. Она не позволит случиться чему-нибудь плохому с любым из вас. Я уверена в этом.

Мои руки напрягаются вокруг нее, пока ее запах пропитывает мои чувства. Запах, который я отказывался вдохнуть в страхе полюбить его, просачивается через загерметизированные трещины моего холодного сердца. Битва, в которой я боролся, чтобы удержать эмоциональную дистанцию между мной и Шарлоттой, проиграна. Цветы. Она пахнет ванилью клематиса. (Примеч. Клематис или Ломонос, — род растений семейства лютиковых). Я вдыхаю его настолько глубоко, насколько позволяют мои легкие, удивленный тем, какой глубокий вдох я могу сделать. В течение многих лет мои легкие казались сдавленными, словно я был не в состоянии втянуть в себя достаточное количество кислорода, но прямо сейчас я могу дышать свободно.

Кратковременное облегчение в моей груди быстро испаряется, как только доктор заходит в комнату. Он не говорит ни слова и даже не смотрит на меня с какой-то присущей врачам долей заинтересованности. Вероятно, он пытается подобрать подходящие слова, которые проникнут через горло прямо к сердцу и вырвут его из моей груди. Снова. Шарлотта сползает с моих колен на стул, как будто чувствует, что мне требуется пространство, в котором я так отчаянно нуждаюсь.

— Шарлотта Дрейк, — говорит доктор, не удостоив меня вниманием, которого я жду прямо сейчас. — Как необычно видеть вас снова здесь. Прошло несколько лет, не так ли?

— Как Оливия? — Шарлотта возвращает разговор туда, с чего он и должен был начаться.

Врач мгновенно переводит свое внимание с Шарлотты ко мне:

— У нее сотрясение головного мозга средней тяжести, она очнулась прямо во время КТ, — говорит он с мягким смешком. — Она довольно вспыльчива, да? — чувство освобождения от боли, страха и всех других плохих эмоций срывает меня с места к доктору, я держусь из последних сил, чтобы не наброситься на него с распростертыми объятьями.

— Она… с ней все будет хорошо? — заикаюсь я.

— С ней будет все замечательно, мистер Коул, — он смотрит вниз на карту и обратно на меня. — Однако я хочу оставить ее здесь на ночь для более тщательного наблюдения. Мы все еще ждем результаты пары анализов, но я уверен, что все обернется хорошо.

— Я остаюсь с ней, — говорю я ему голосом, не требующим возражений.

— И это совершенно правильно, — врач поворачивается к двери. — Мы переведем ее в палату через несколько минут, и вы можете пойти к ней. Было приятно видеть вас снова, Шарлотта.

Он кивает и исчезает из моего поля зрения.

Когда дверь закрывается, я поворачиваюсь обратно в Шарлотте, которая, кажется, набирает кому-то сообщение на своем телефоне:

— Просто прошу Рози… одну из мам с автобусной остановки, встретить Лану с автобуса.

— Ты не должна оставаться, — говорю я. Я привык к одиночеству, встречаясь один на один со своими страхами и болью, полагаясь только на себя, чтобы двигаться вперед от одного момента к другому.

— Я знаю, что не должна, — она все еще держит свой телефон, глядя на экран в течение нескольких секунд, прежде чем положить его обратно на колени. — Лану заберут, так что я вся твоя, если хочешь, но я могу и уйти. Все зависит от того, нужна ли я тебе прямо сейчас.

Я не понимаю. Я не понимаю, что происходит.

— Почему? Почему ты постоянно хочешь быть рядом со мной? Я не знаю, как улыбаться, не говоря уже о том, чтобы рассказать какую-нибудь шутку, достойную смеха. Я отталкиваю тебя. Я не очень хороший друг, и, откровенно говоря, я веду себя как мудак по отношению к тебе. Так почему же, Шарлотта?

Этой незаслуженной доброте должно быть логическое объяснение.

Она приподнимает подбородок и прищуривает глаза, когда легкая улыбка появляется на ее губах.

— Это может показаться немного дерзким, но я отлично разбираюсь в людях. Мне нравится думать, что у меня есть способность заглянуть человеку в глаза и точно сказать, что находится внутри них. Весь твой внешний вид — это маска, так что никто не знает, кто ты на самом деле или то, что ты чувствуешь.

Мне хочется рассмеяться, не потому, что это смешно, а потому, что хочу рассказать ей, что она видит только то, что хочет видеть. Нет никакой разницы между холодом на моем лице и льдом, в который превратилось мое сердце.

— Внутри меня живет безнадежная, потерянная душа, которая ничего больше не чувствует. Это то, что находится внутри меня. Так что, это то, что ты можешь увидеть, но ты все еще не ответила на мой вопрос, почему ты хотела бы дружить с кем-то вроде меня?

Я не уверен, что хочу услышать ее ответ. Не уверен, что знаю, как взломать дверь в мой одинокий мир, чтобы освободить место для кого-то, кто позаботится обо мне.

— Я знаю, — говорит она. — Я не хочу исправлять или менять тебя, — продолжает Шарлотта, глядя в сторону, а потом опуская глаза на свои красные кеды. — Так что не думай об этом, — она разрывает зрительный контакт, будто что-то шевелится внутри нее или потому, что ей неловко говорить то, что она хочет сказать. — Ты невероятно сильный человек, который берет сорняки и превращает их, в буквальном смысле, в красивые цветы, — она смеется и снова смотрит на меня, ее щеки немного краснеют. — Послушай, Хантер, у меня нет четкого ответа, но есть притяжение, которое чувствую к тебе, и я просто следую своей интуиции. Как уже сказала, я не хочу менять тебя каждый раз, когда вижу. Я желаю тебе воспользоваться возможностью снова жить. Знаю, что не могу быть помощником в этом деле, но это не значит, что я не хочу быть рядом с тобой, когда это произойдет. Потому что, хочешь ты этого или нет, но исцеление наступит.