— Он стал зрелым и мудрым. Ты еще слишком молод.

— Моя дорогая Клодина, неужели ты хочешь, чтобы мы состарились?

— Я хочу…

— Ну расскажи, чего ты хочешь. Ты хотела бы не выходить поспешно замуж за моего брата. Ты знаешь, что тебе нужен только я. Ты страстно хочешь жить той жизнью, что и я… полной волнений, авантюризма.

— Твоя жена не будет счастлива.

— Будет. После расставаний всегда бывают встречи. И как будто все начинается сначала… медовый месяц, непрекращающийся медовый месяц.

— Нет, — твердо сказала я. — Я счастливее, чем думаю.

— Ты просто принимаешь жизнь такой, как есть, Клодина.

— Ты, кажется, забываешь, что скоро сам станешь мужем.

— Это не позволит мне все забыть.

— О, Джонатан, неужели тебе совсем не стыдно? Ты будешь обманывать Миллисент. То, что мы сделали, ты и я… ты не раскаиваешься…

— Как я могу раскаиваться в самом волнующем, что было в моей жизни?

— Оставь это для твоих доверчивых жертв.

— В данном случае я говорю правду.

Я люблю тебя, Клодина. Люблю с первого взгляда. Ты помнишь… маленькая девочка, которая говорила на ломаном английском. Я тогда подумал: «Она моя». С первого же момента, как увидел тебя, я так и подумал.

— Мы совершаем ужасную вещь, Джонатан.

— Неужели любить ужасно?

— При таких обстоятельствах да.

Я обманываю мужа. Ты обманываешь брата. Конечно же, ты знаешь, что это подло. Я не могу понять, почему тебе не стыдно.

Неужели нет?

— Нет, — холодно ответил он.

— Ты не думаешь, что мы поступаем дурно?

— Будет плохо, если нас раскроют. — Он улыбнулся. — Ты удивлена. Послушай, Клодина, вот как я это представляю. — Он поднял камень и бросил его в реку. — Грех… безнравственность ранят других. Если же никто не страдает от того, что делают другие, то никто и не поступает дурно.

— Но мы-то знаем, что мы делаем…

— Конечно, знаем… и я никогда не забуду. Я постоянно вспоминаю тебя… нас в той комнате. Я никогда это не забуду. Я не раскаиваюсь… пока Дэвид не знает ничего, какие страдания мы причиняем ему?

— Ты аморален… и безнравственен.

— Может быть, ты права. Мы были счастливы, ты и я. А счастье — это редкий и прекрасный подарок. Разве это грех — взять то, что тебе предлагают?

— Но это нарушение брачных обязательств и предательство по отношению к брату.

— Я повторяю, что, если никто не страдает, нет нужды раскаиваться. Твоя беда, Клодина, в том, что ты была воспитана почитать обычаи. Ты веришь, что они нерушимы. Есть правда и ложь, и нарушение обычаев вызывает гнев Божий… или, в конце концов, гнев твоих родственников. Вот простой пример: никого не обижай, доставляй людям радость. Это очень хорошие заповеди.

— Неужели ты не видишь, как жестоко мы поступаем, ты и я, по отношению к Дэвиду?

— Он будет страдать, только если узнает. Если же не узнает, то чего и страдать? Могу тебе сказать, что редко видел Дэвида таким счастливым, как сейчас.

— Ты не хочешь понять мои доводы.

— Это твои доводы, Клодина. А я пытаюсь заставить тебя понять мои.

Твои подобраны так, чтобы оправдать тебя.

— Наверное, твои тоже.

— Есть еще кое-что, — продолжала я, — что я должна сказать тебе.

Кто-то знает о наших отношениях.

— Что?

Кто?

— Я не знаю. Ты смеялся над голосами, которые я слышала. Они не были выдумкой. Жанна обнаружила что-то вроде переговорной трубы, которая ведет из той комнаты в кухню. Итак, кто-то был в кухне Эндерби, когда мы были там. Я слышала голос этого человека.

— Это правда?

— Да. Это тебя удивило, не так ли? Видишь, если кто-то знает, то твои теории можно оставить в стороне. Если этот кто-то расскажет о нас Дэвиду, что тогда?

— Кто это может быть? — спросил он.

— Я не знаю. Подозреваю, что миссис Трент.

— Эта вредная старуха!

— Она ничего не сказала мне, но пыталась шантажировать… нет, не то слово… предлагала мне помочь Эви с Гарри Фаррингдоном. Она сказала, что ее сын Ричард был сыном Дикона.

— Я знаю про эти слухи. Отец немного помогал ей. Пастбища очень плохо возделывались, и он вложил в них деньги. Ричард Мэйфер был игроком и слишком много пил. Он разрушил семью. Отец помог им.

— Так ты думаешь, что она права, и Ричард родился от твоего отца?

— Пожалуй. У него всегда было много женщин, и это произошло между ними в годы его юности. Она надеется, что у нее есть некоторые права… или, в конце концов, у дочери Ричарда.

— Да, она это и подразумевала. Она ничем не угрожала, но во время разговора несколько раз намекнула, что что-то знает обо мне.

— Мы не потерпим шантажа.

— Я сделала, что могла, для Эви… Но только потому, что мне было жаль ее и я не знала, как реагировать на старые скандалы.

Он наклонился ко мне и взял мою руку.

— Если она попробует причинить тебе неприятности, не пытайся решить их сама. Дай мне знать. Я сразу же все улажу.

Я почувствовала облегчение. Мое беспокойство усилилось с тех пор, как Жанна показала мне трубу в Эндерби.

— Спасибо, — сказала я.

— В конце концов, — он подошел ко мне, улыбаясь, — это наша тайна, не так ли… твоя и моя?

— Я никогда не соглашусь с тобой относительно этих вещей.

— Может быть… со временем. Это мудрый взгляд.

— Я никогда не забуду своей вины. Каждый раз, глядя на Амарилис…

— Это моя дочь, не так ли?

— Не знаю. И никогда не узнаю, кто ее отец.

— Я буду думать о ней как о своей, а Дэвид — как о своей.

— Дэвид обожает ее, — сказала я. — Думаю, что ты редко думаешь о ней.

— Ты так мало знаешь обо мне, Клодина. Целую жизнь может занять изучение всех лабиринтов моей души и ее скрытых тайников.

— Я оставлю Миллисент это путешествие за открытиями.

— Она даже не попытается. Миллисент принимает это, как и ты. Наша женитьба будет идеальной с точки зрения обеих семей. Богатые семьи преследуют одну цель — объединяться. Они делают это веками. Это основа, на которой зиждется большинство наших благородных домов. Маленькие семьи разрастаются, большие становятся огромными. Они увеличивают благосостояние и вес в обществе. Их девиз: благополучие и власть через союз.

— Это все очень цинично.

— И, тем не менее, мудро.

— Как же тогда люди, которые строят эти великие сооружения? Они ничего не значат?

— Они крайне важны. Они — кирпичики и камни, которые один за другим ложатся в башню могущества. Только объединение делает нас такими, какие мы есть.

— Моя мама ничего не внесла. Правда, когда-то и она была очень богата.

— И это пленило Дикона.

Он так любил ее, что взял без единого пенни… как я тебя.

— Но твой отец выполнил долг, женившись на моей матери. Я думаю, что она много сделала для увеличения благосостояния Эверсли.

— О да, конечно. Особенно в Лондоне. Банки… и все связанное с ними.

Мой отец много сделал для благополучия семьи и этим заслужил право жениться по любви.

— Ты самый циничный человек, которого я когда-либо встречала.

— Потому что я называю вещи своими именами, потому что я не развожу сентименты.

— Ты не любишь Миллисент.

— Мне нравится Миллисент. Она забавляет меня. Между нами будут споры, потому что она очень сильная дама и любит командовать. Она похожа на свою мать, которая честно переигрывает старого Петтигрю. Посмотри на леди Петтигрю, и ты увидишь Миллисент через тридцать лет.

— И это не беспокоит тебя?

— Конечно, нет. Я восхищаюсь леди Петтигрю. Я не хочу мягкой глупой жены. Споры больше возбуждают, чем надоедливые упреки.

— Возможно, упреки будут.

— Безусловно.

— Ты показал себя в очень плохом свете.

— Хотя я все еще не теряю надежды, что ты расположена ко мне, Клодина. Не так ли?

— Я думаю, что ты именно тот, кого называют обольстителем.

— Я польщен.

— Я видела тебя с дамами, с Миллисент… а как на тебя смотрят горничные и сегодня Матти. Это похоже на влечение полов.

Он засмеялся:

— Я люблю женщин. На них так приятно смотреть, а когда они умны, с ними так интересно разговаривать. Я люблю споры… словесные сражения.

— Ты любишь, флиртуя, поддразнивать, и здесь ты великолепен.

— Ты также, Клодина.

— Не могу понять, почему ты решил это.

— Потому что ты это хорошо делаешь. Люди всегда любят то, что они хорошо делают.

Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, и я, увидев сверкающую голубизну его глаз, подумала: «Нет, нет! Только не это. Это не должно снова произойти».

— Клодина, — сказал он серьезно. — Я люблю тебя и всегда буду любить, ты знаешь.

Он притянул меня к себе, и в этот счастливый миг я почувствовала, что снова поддаюсь ему. Я хотела быть с ним, опять хотела очутиться в той маленькой комнате. Он снова околдовал меня своими чарами, и что-то говорило мне, что он никогда меня не отпустит.

— Нам надо возвращаться.

— А не рано? На улицах полно народу. Церемония во дворце еще не закончилась. Слуги и подмастерья еще гуляют. Их трудно удержать в такой день.

Мы можем куда-нибудь пойти… побыть наедине… вместе.

На мгновение я почти поддалась на уговоры. Потом стыд наполнил меня.

— Нет, — сказала я строго, — больше это не повторится. Иногда я встаю ночью и думаю…

— Обо мне… о нас, — сказал он.

— О тебе и о себе, и я ненавижу себя. Твои правила не для меня. Ты скоро женишься. К свадьбе уже почти все готово.

И я замужем за Дэвидом, твоим родным братом.

Он такой хороший человек.

— Да, Дэвид хороший.