Я приказала себе молчать.

— Твоя мать считает, что тебе следует показаться доктору, — сказал он.

Я покачала головой:

— Нет, я совершенно здорова.

Я притворилась веселой, и, разумеется, мне удалось и на этот раз обмануть его.

В течение двух недель января Джонатан находился в Лондоне. Мне было легче, когда он не попадался мне на глаза, хотя к этому времени мои подозрения сменились полной уверенностью.

Итак, я забеременела.

Пока этого я никому не говорила. Как сказать Дэвиду, что у меня будет ребенок, который, возможно, не от него?

Две недели я сохраняла свой секрет. Временами ожидание ребенка заслоняло для меня все остальное, короче говоря, моя радость была безгранична, пока я не вспоминала, что не знаю, кто его отец.

Джонатан вернулся из Лондона. Он выглядел несколько озабоченным: очевидно, случилось что-то важное. Сразу по возвращении они с Диконом заперлись, а когда появились, Дикой казался очень серьезным.

В тот вечер за обедом Джонатан расспрашивал, как продвигается работа в Эндерби.

— В настоящий момент там полно рабочих, — лаконично сказала я.

— Мы не узнаем это место, — ответил он.

— Софи непременно хочет переехать в начале февраля, — сказала матушка. — Я думаю, это неразумно с ее стороны.

Ей следует дождаться весны.

— А как насчет прислуги?

— Ее нанимает Жанна. Сам Бог послал нам ее. Она делает большую часть работы. Ты был очень занят в Лондоне?

— Очень. — Он ухмыльнулся, как бы говоря: «Пожалуйста, больше никаких вопросов». Он взглянул на отца и сказал:

— Ты помнишь Дженингса, как его, Том или Джейк, — его сослали на каторгу за распространение бунтарской литературы.

— Сослали? Не может быть! — воскликнул Дикон.

— На семь лет в Ботани-Бэй.[6]

— Не слишком ли это строго?

— Ничуть, при нынешних обстоятельствах. Он превозносил Дантона и ругал французскую монархию, а также особенно напирал на права человека. Людовик и королева у него плохие, а Дантон с компанией герои.

— Тогда это подстрекательство.

— Можно сказать и так. Правильно.

Их всех необходимо выловить. Как раз такие люди и начали беспорядки во Франции — Но ссылка на каторгу! повторил Дикон.

— Это все-таки слишком. Надеюсь ты не собираешься больше ездить в Лондон? — проговорила моя мать.

— Пока нет, — успокоил ее Дикон.

— А ты, Джонатан? — спросила матушка.

Он пожал плечами, в то время как его глаза остановились на мне:

— Надеюсь удастся некоторое время пожить в домашнем уюте Эверсли.

— Как приятно, что ты любишь свой дом, — весело сказала мать.

— Да, это так, — ответил он, — я действительно люблю его.

Когда мы выходили из комнаты, я сказала ему:

— Нам надо поговорить.

— Когда? — спросил он нетерпеливо.

— Завтра. Утром, в девять часов, я поеду верхом на прогулку.

На следующее утро я выехала верхом одна и вскоре он поравнялся со мной.

— Как насчет нашего дома? Давай поедем туда.

— Нет, — быстро ответила я. — Я не намерена снова ехать с тобой в Эндерби. Более того, теперь это вряд ли возможно, даже если бы…

— Куда же тогда?

— Я хочу только поговорить с тобой, Джонатан.

— Ты понимаешь, мне пришлось уехать. Я ужасно не хотел расставаться с тобой. Но у меня были крайне важные дела.

— Совсем не в этом дело.

Мы свернули с дороги в поле и осадили лошадей.

— Джонатан, — проговорила я, — у меня будет ребенок.

Он в изумлении посмотрел на меня.

— Ничего удивительного, верно ведь?

— От Дэвида?

— Откуда мне знать?

Он уставился на меня, и я увидела, как его рот растянулся в улыбке.

Ты находишь это забавным? — спросила я.

— Выходит, не о чем волноваться, не так ли?

— Что ты имеешь в виду? Я не знаю, от тебя или от Дэвида, а ты считаешь, что не о чем волноваться.

— Ты замужем. Замужние женщины должны иметь детей. Я нахожу эту ситуацию довольно забавной.

— Ты никогда не принимал все это всерьез, так ведь? — сказала я. — Для тебя это всегда было всего лишь легкой интрижкой.

Полагаю, у тебя их было много.

Но здесь другой случай.

Жена собственного брата. Ты находил это довольно пикантным, не так ли?

Он молчал, а на его лице сохранялось выражение беспокойного удивления.

— Что мне делать? — спросила я.

— Что делать? Ты имеешь в виду, оставить или нет?

— То есть, ты полагаешь… Это мой ребенок. Кто бы ни был отцом, прежде всего это мой ребенок.

— Клодина, ты слишком драматизируешь положение, моя дорогая. Ты беспокоишься, хотя волноваться абсолютно не о чем.

— По-твоему, не о чем беспокоиться, если я беременна то ли от тебя, то ли от Дэвида?

— Ну, если он ничего не узнает, то о чем же ему печалиться?

Вот как он показал себя! Что я наделала? Я предала лучшего из мужчин ради какого-то донжуана.

— Джонатан, — сказала я, — ясно, что ты не понимаешь всей серьезности ситуации.

— Напротив, Клодина, я отношусь к тебе исключительно серьезно. Я просто говорю, что нам не о чем волноваться.

— Это обман! Это измена! Произвести на свет ребенка, позволив Дэвиду поверить, что он его, когда это не так.

— Громкие слова, — сказал он. — Однако, моя дорогая Клодина, давай посмотрим на факты. Нам абсолютно не о чем беспокоиться. Ребенок получит все. Он унаследует свою долю в Эверсли. Это очень удачно, все остается в семье, как и было.

Я отвернулась, и он положил руку мне на плечо.

— Клодина, — проговорил он с мольбой, — что за проклятие — все эти люди, работающие в Эндерби. Я так по тебе соскучился.

Но я изменилась, и это меня радовало. Его мольбы больше не трогали меня. Что превратило меня в другую женщину — то ли, что я, наконец-то, разглядела его или это уже сделал ребенок внутри меня?

Я мысленно ликовала: все кончено! Теперь он больше не имеет власти надо мной.

Но было уже слишком поздно. Я увидела, как выражение беспокойства на его лице сменилось покорностью, когда я повернула лошадь и галопом направилась домой.

* * *

Я была уже абсолютно уверена, но не решалась сказать о ребенке Дэвиду. Это казалось очень трудным. Я знала, что он придет в восторг, а меня будет мучить совесть.

Я пошла к матери в комнату. Она отдыхала, что было для нее необычно. Она лежала на кровати в ярко-синем пеньюаре и выглядела довольно томной и, как всегда, красивой, нет, более красивой, потому что она как бы излучала сияние.

— Я пришла поговорить с тобой, — сказала я. — Нет, не вставай. Я сяду сюда.

Я села на постель, а она внимательно посмотрела на меня.

— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать мне, Клодина.

— Знаешь?

Она кивнула:

— Я уже заметила некоторые признаки не так давно. Моя дорогая, я счастлива за тебя. У тебя будет маленький. Я угадала?

Я кивнула.

Вдруг она начала смеяться.

— Ты находишь это смешным? — спросила я.

— Очень.

Сейчас ты кое-что услышишь.

Я взглянула на нее с недоумением, прошло несколько секунд, прежде чем она снова заговорила:

— И я — тоже.

— Что?

— Я так счастлива, Клодина! Это единственное, чего мне недоставало, а теперь у меня тоже будет ребенок. Ну разве это не смешно, очень смешно? Ты и я, мать и дочь — обе в интересном положении.

Она села и прижала меня к себе. В эту минуту мы вместе затряслись от смеха. Наверно, мой смех звучал немного истерично, но она от радости не заметила этого.

Я думала: «Если бы только я могла поговорить с ней». Как говорится, разделенное бремя — уже половина бремени. Но справедливо ли перекладывать на других свои заботы? Я сама их создала, сама и должна решать. Не стоит впутывать в это мать. Нельзя омрачать ее счастье, которое видно по ее лицу.

— Ты, конечно, считаешь меня старой, — сказала она. — Но я еще не так стара. Оказалось, на что-то я еще способна.

Ты никогда не состаришься. Ты сохранишь вечную молодость.

Ты говоришь сейчас как примерная дочь то, что матери приятней всего услышать. Спасибо за комплимент. Но, увы, по правде говоря, я уже далеко не первой молодости.

— А что говорит Дикон?

— О, он в восторге. Ну, вообще, не совсем в восторге. Очень волнуется за ребенка, разумеется, но, подобно тебе, помнит, что я не так уж молода. По-моему, он преувеличивает и слишком суетится. Будет непривычно увидеть его в роли отца. Он уже сейчас смотрит на меня так, как будто я в любой момент могу рассыпаться.

— Это счастье, что у вас такая любовь.

— А разве у вас с Дэвидом не так?

Я не могла ничего сказать и только кивнула.

— Хорошо, что ты вышла за Дэвида, — сказала она. — Джонатан очень похож на отца… Дэвид совсем другой.

— А ты думаешь, Дикон безупречный человек?

— О, далеко нет. Я очень быстро разглядела слабости Дикона. Странно, что я полюбила их больше, чем добродетели других людей. Джонатан очень напоминает мне Дикона в молодости. Я думаю, они с Миллисент составят хорошую пару. Семья Петтигрю хочет этого. Их брак объединит финансовые интересы, а к тому же лорд Петтигрю, как мне кажется, тесно связан с другой их работой.

Ну ладно, поговорим о нас.

Две будущие мамы, да? А что говорит об этом Дэвид?

— Я еще не сказала ему.

— Как! Ты ему не сказала? Значит я первой узнала?

— Но ты мне не сказала первой, — упрекнула я.

— Честно говоря, меня это чуточку смущало… в моем возрасте и положении — взрослый сын и замужняя дочь.

Мне казалось, это как-то неловко.