Де Пайен яростно отражал удары виконта. Один из пехотинцев, видя, что его господину приходиться трудно, решил придти на помощь. Он резко присел на корточки и нанёс пехотинцу-амфисбене удар по колену. Тот покачнулся и упал на землю. Перескочив через него, пехотинец-грифон ринулся к де Монбельяру и нанёс удар по крупу его лошади. Та от резкой боли издала протяжное ржание и встала на дыбы. В этот момент бдительность де Монбельяра ослабла, чем не преминул воспользоваться де Пайен, применив запрещённый удар эсток[23].

Де Монбельяр покачнулся в седле. Почётный рыцарь устремился к нему. Не успел он накрыть голову «Амфисбены» покрывалом благорасположения, как тот обмяк и припал к лошадиной шее.

Де Мюлуз заметил, что из-под доспеха «Амфисбены» сочиться кровь. Увидев столь печальное обстоятельство, он громогласно произнёс:

– Меле закончен!

Пехотинцы, разгорячённые схваткой, не сразу поняли смысл произнесённых слов и, что один из рыцарей ранен.

К де Монбельяру подбежали слуги, стащили его с коня и тотчас унесли с ристалища. Матильда, не помня себя от волнения, бледная, пренебрегая всякими приличиями, бросилась вслед за виконтом. Баронесса и барон пытались удержать дочь, но напрасно.

Гербовый король встал с трибуны, дождался, когда раненого унесут с ристалища и обратился к де Пайену:

– Вы нарушили правила! Благородные рыцари не применяют эсток на турнирах!

Де Пайен снял шлем и отёр пот с лица.

– Право же мне очень жаль… Я не желал зла виконту…

– Однако вы ранили его! – в свою очередь холодно констатировал де Мюлуз. – Теперь вам придётся уплатить в пользу «Амфисбены» штраф.

– Я готов понести любые наказания… – с сожалением ответил виновник.

– Вашу участь решат судьи и граф Бургундский, – надменно заметил гербовый король. Судьи дружно закивали в знак согласия.

Трибуна со зрителями, особенно её женская половина пришла в несказанное волнение. Дамы сочувствовали красавцу виконту, вспоминая, как он оказывал знаки внимания юной Матильде де Понтарлье. А заметив, как девушка спешно покинула трибуну, бросившись вслед за своим кавалером, осуждали её за излишнее проявление чувств.

Барон де Понтарлье был крайне недоволен. Он прекрасно знал, что в подобных случаях на нарушителя турнирных правил накладывается наказание: тот должен отдать свои доспехи в качестве компенсации пострадавшему. Барону было жаль свой хаубержон и чешуйчатый нагрудник из иберийского металла, которые обошлись отнюдь не дёшево.

Он приблизился к де Пайену, пребывавшему в полнейшей растерянности.

– Как вы могли, Потон? – возмутился он. – Как вы могли применить эсток?!

– Простите меня, ваше сиятельство… В пылу битвы я забылся… – пролепетал бесстрашный рыцарь.

– Молите бога, чтобы де Монбельяр остался жив! – в ярости возопил барон, сожалея, что все его матримониальные планы рушатся.

…Виконта расположили в его шатре, разоблачили от доспехов и кольчуги. Лекарь приступил к осмотру раны.

Матильда, подобно вихрю, ворвалась в шатёр. Лекарь и прислуга виконта пришли в замешательство.

– Простите, сударыня, но сие зрелище не для женских глаз, – сказал лекарь.

Но Матильда и не думала покидать шатёр.

– Скажите мне, насколько опасна рана и я уйду… – пообещала она.

– Умоляю вас, Матильда уходите… – страдая от боли, произнёс виконт.

– Только после того, как лекарь скажет: что с вами! – решительно отрезала она.

Виконт, несмотря на боль, удивился её настойчивости. У него появилась надежда, что девушка к нему неравнодушна.

Лекарь, оставив попытки вразумить знатную девицу, продолжил осмотр раны и вынес свой вердикт:

– Рана не опасна. Жизненно важные органы не задеты.

Матильда осенила себя крестным знамением и удалилась. Выйдя из шатра, она столкнулась со своими отцом и матерью.

– Как ты могла так легкомысленно поступить? – возмутилась баронесса. – Нельзя выказывать свои чувства столь откровенно. Теперь вся Бургундия только и будет говорить об этом.

– Ну и пусть. Мне всё равно, – спокойно ответила девушка. – Главное – жизни виконта ничего не угрожает.

Барон внимательно посмотрел на дочь, подхватил её под руку и увлёк в сторону.

– Ты неравнодушна к виконту, дитя моё?.. – вкрадчиво поинтересовался он.

Матильда покраснела. Это и стало красноречивым ответом отцу. Барон оставил жену и дочь подле шатра, сам же зашёл внутрь.

– Признаться, всё наше семейство обеспокоено вашим здоровьем, виконт, – произнёс он.

Виконт натянуто улыбнулся, превозмогая боль в боку. Лекарь по-прежнему хлопотал над раной.

– Ничего страшного, уверяю вас, барон… Поверьте, я очень ценю вашу заботу… Особенно Матильды…

Виконт многозначительно воззрился на гостя. Он понимал, что девушка не побоялась публично выказать свои чувства по отношению к нему.

– Возможно сейчас не самый подходящий момент, но я намеревался просить руки вашей дочери… – виконт с мольбой воззрился на Понтарлье.

Тот просиял от удовольствия.

– Для меня это честь, виконт…

… Через три дня, когда виконту стало легче и рана начала постепенно затягиваться, в присуствии свидетелей: графа де Мюлуза, его юной супруги и сына от первого брака, а также многочисленного семейства виконта де Монтера, с которым барон сражался в Ломбардии, Матильда и Генрих обручились.

Спустя три месяца в замке Монбельяр состоялась свадьба, на которой присутствовали знатнейшие фамилии Бургундии. Матильда обожала своего мужа и чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.

* * *

Семь лет длилось семейное счастье четы де Монбельяр. Матильда родила двух детей, но, увы, они умерли. Виконт очень сожалел о смерти детей, но не терял надежды обзавестись наследником, ведь ему было всего тридцать семь лет, а Матильде – двадцать два года.

Но мечтам виконта не суждено было сбыться…

Папа Урбан II принял византийского посла императора Алексея I Комнина, просившего о помощи против мусульман. В том де 1095 году состоялся Клермонский Собор, на котором понтифик произнёс пламенную речь, призывающую европейских правителей, в первую очередь Франции и Бургундии, вырвать Святую землю и Гроб Господень из рук нечестивых турок:

«Всем идущим туда, в случае кончины, отныне будет отпущение грехов. Пусть выступят против неверных в бой, который должен дать в изобилии трофеи, те люди, которые привыкли воевать против своих единоверцев – христиан… Земля та течёт молоком и мёдом. Да станут ныне воинами те, кто раньше являлся грабителем, сражался против братьев и соплеменников. Кто здесь горестен, там станет богат…[24]»

Слушатели, вдохновлённые речью понтифика, поклялись освободить Гроб Господень от мусульман. Те, кто пожелал идти в поход, спешно экипировались и пришивали к своим плащам красные кресты. Крестовый поход начался…

Рено II, правитель графства Бургундия, и его братья Этьен и Гуго тотчас откликнулись на пламенный призыв понтифика. И объединили под своим знамёнами всю бургундскую знать, которая сочла своим долгом выступить в священный Крестовый поход.

Виконт де Монбельяр не мог остаться в стороне от столь знаменательного события. Он не испытывал религиозного экстаза, подобно другим рыцарям, ибо ему не хотелось покидать жену и роскошный замок.

Но чувство долга возобладало над любовью и он, объединившись с отрядом Персеваля де Понтарлье, родным братом Матильды, присоединился к Рено II.

Провожая мужа в Крестовый поход, Матильда даже не подозревала, что вскоре многие знатные дамы Бургундии останутся вдовами. Увы, ей также суждено будет сменить герб мужа, бесстрашную Амфисбену, на вдовий[25] …

Глава 3

1098 год

Пьер Жюиф имел торговое дело в Мюлузе. Его постоянными покупателями были богатые горожане, и даже сама графиня Беатрисса де Мюлуз, щедро тратившая деньги своего престарелого супруга.

Граф де Мюлуз сильно постарел, постоянно страдал от подагры и потому не почти не уделял внимания своей молодой жене, коей всего-то минуло двадцать шесть лет. И потому та находила удовольствие в трате денег, охоте, различных празднествах, которые она устраивала в замке с участием странствующих голиардов, дочери же она, увы, почти не уделяла внимания.

Её пасынок, виконт Анри де Мюлуз, рождённой от первой жены графа, печально покинувший сей бренный мир, был постоянным участником забав, устраиваемых мачехой. Но мачехой ли в действительности?.. Ведь Беатрисса и Анри были почти ровесниками и оттого имели много общего.

Графиня в очередной раз заказала у Пьера Жюифа миланские ткани, тот поспешил выполнить желание богатой госпожи. Он отправился в Ломбардию, в Милан, в сопровождении сына Ригора, дабы выбрать лучшие образцы, кои могли удовлетворить изысканный вкус знатной дамы.

Ригору, как всегда, пришлось сопровождать отца, но в душе его вовсе не интересовали ткани. Его утончённая натура жаждала отнюдь не этого, но – музыки и стихосложения. Господин Жюиф не одобрял наклонностей своего отпрыска, постоянно выговаривая ему, увидев с лютней в руках, что он – сын почтенного торговца, а не бродячий голиард.

Ригор соглашался с отцом, обещал с большим радением относиться к семейному делу, ибо он – единственный наследник, но при малейшей возможности уединялся с лютней, разучивая новые мелодии, или посвящал время написанию стихов. И в том и в другом Ригор преуспел. Его тонкие пальцы ловко извлекали из струн лютни нежные завораживающие звуки, в чём он не раз убеждался, исполняя свои скромные произведения дочерям мюлузских торговцев. Девушки пребывали в восторге… Некоторые влюблялись в Ригора, забрасывали любовными записками и подарками. Особенно в этом преуспела молодая вдова некоего зеленщика, безвременно оставившего сей мир.