Мишель Ричмонд - Год тумана

Несколько дней назад позвонила поздно ночью. Наверное, застала его врасплох, потому что он наконец ответил.

— Алло? — В голосе Джейка слышна нотка паники. На мгновение даже подумала, не вернулся ли он мысленно в прошлое. Может быть, в состоянии дремы подумал, будто это звонят с новостями об Эмме.

— Это я.

— Кто?

— Эбби.

Долгая пауза.

— Привет.

— Прости, что звоню ночью. Но до тебя трудно дозвониться.

— Был занят.

На линии никаких помех. Один лишь голос, спокойный и ровный, точь-в-точь такой, каким я его помню.

— Тебя так хорошо слышно, как будто стоишь в соседней комнате.

— Тебя тоже.

— Хотелось бы мне, чтоб ты и в самом деле находился в соседней комнате…

— Эбби…

— Просто знай, что я по тебе скучаю.

Он вздохнул.

— Где ты?

— В Тамариндо. Здесь красиво.

— С тобой все в порядке?

— Да. А как ты?

— Живу потихоньку.

Все те разы, когда я пыталась ему дозвониться, прекрасно знала, что именно скажу. Что я по-прежнему его люблю и все еще хочу создать с ним семью. Что я близка к возвращению. Но едва он взял трубку, все вылетело из головы. Мне слышно, как он встает, идет в туалет, поднимает крышку унитаза. Представляю себе ванную, крем для бритья и бритву, аккуратно лежащие на полочке над раковиной, синее полотенце, висящее над душем.

— Поговори со мной, — прошу. И тут же понимаю, что у меня нет никаких прав просить об этом, а наша совместная жизнь пришла к завершению в то мгновение на Ошен-Бич, когда я потеряла Эмму из виду. Теперь вижу отчетливо — его попытка к примирению за день до моего отъезда в Коста-Рику выказала Джейка куда более великодушным, нежели большинство мужчин.

— Извини, — говорит он. — Мне нужно немного поспать.

Связь обрывается. Перезваниваю, но Джейк не отвечает.

День триста четвертый. Плайя-Эрмоса. Длинный серый пляж, окруженный вулканическими скалами и тропическими лесами, стал для меня таким же знакомым, как Ошен-Бич. В телефонной трубке голос Аннабель:

— Когда вернешься?

— Скоро?

— Как скоро?

Крошечный песчаный краб бежит по полу телефонной будки.

— Тут кое-кто появился, — улыбаюсь, когда краб натыкается на мою ногу и начинает карабкаться по большому пальцу. — Помнишь, в детстве мы собирали на пляже крабов и держали в банках? Мы могли как угодно о них заботиться, но они всегда умирали через пару дней.

— Я беспокоюсь, — говорит Аннабель. — Здесь у тебя есть работа и любящие люди. Через восемь недель родится твоя племянница.

— Ты же знаешь, что я этого не пропущу.

— Нет, не знаю, — возражает Аннабель. — У меня такое чувство, будто ты отдаляешься. Мы почти перестали общаться.

— Сегодня я смотрела на календарь.

— Трудно представить, однако прошел уже почти год.

Целый год с тех пор, как Эмма без нас. Или мертва.

— Я уже все решила. Ненавижу себя за это, но я решила. Не знаю, что еще делать.

Аннабель издает сдавленный вскрик.

— Ого, пинается! Малыш такой беспокойный. Ты обязательно должна меня увидеть. Я похожа на елочный шарик.

— Вернусь после соревнований.

Словно наяву вижу, как Аннабель улыбается.

— Слава Богу.

Но даже пообещав сестре вернуться, продолжаю думать: «Что дальше?» Поиски сделались частью моего существования, и уже трудно вообразить себе, как можно жить день за днем, не гонясь бог весть за чем. Какую-то часть времени займет работа. Еда и сон — тоже. Не представляю себе, что у меня выдастся свободный часок и я проведу его каким-нибудь легкомысленным образом — в магазине, в кино, с друзьями в баре. Не представляю себе и часа без мысли о спасении Эммы, об этой пока недостижимой цели. Часа, в течение которого буду просто наслаждаться жизнью и заниматься повседневными делами.

День триста двадцать девятый. Снова пересекая мост к северу от Хако, испытываю больше страха, чем надежды. После Бока-Барранка мне некуда идти. Если не найду девочку там, то придется признать бессмысленность дальнейших поисков.

На въезде в Бока-Барранка висит огромный плакат, объявляющий о начале соревнований. Парень в гостинице оказался прав: в город приехало столько народу, что он стал неузнаваемым. Машины, автобусы, велосипеды. Повсюду царит атмосфера карнавала, громко играет музыка, торговцы предлагают всякие безделушки, местные девушки за три доллара делают желающим экзотическую прическу.

Водитель высаживает меня и десяток других пассажиров у входа в гостиницу. Около часа стою в очереди.

— Вы вернулись. — Служащий протягивает мне ключ. — Грешным делом думал, не приедете. Уже собирался снять броню.

— Вы мне так и не написали.

— Смотрел во все глаза, но нигде не видел людей с доской Розботтома. Хотя, может быть, вам еще и повезет. Постояльцев у нас рекордное количество.

Нахожу свой номер, переодеваюсь, беру фотоаппарат и иду на пляж. Соревнования начнутся только завтра, но на пляже уже полным ходом идет колоссальная вечеринка. Ревут громкоговорители, в тени навесов работают диджеи. В толпе бродят парни с лотерейными билетами, девушки в ярко-розовых бикини бесплатно раздают диски, продавцы всучивают туристам жареных цыплят, импровизированные бары торгуют пивом и тропическими коктейлями. Стоят две съемочные группы — американцы и местные, есть и несколько фотографов-одиночек.

Пробираюсь через толпу с фотоаппаратом в руках. Как всегда, наблюдаю и надеюсь, каждая клеточка моего тела настроена на возможное присутствие Эммы. Осматриваю людей и то и дело останавливаюсь, чтобы сделать снимок. Все уже изрядно выпили и потому общительны и дружелюбны.

— Ищу доску Розботтома, — говорю молодой серфингистке, которая собирается выступать в категории «классика». — Не видели?

— Нет. Только о соревнованиях и думаю.

Ко мне приближается еще один фотограф. Гавайская рубашка расстегнута до пояса, шорты просторные.

— Луис. — Он жмет мне руку.

— Эбби.

— Я из «Серфинг мэгэзин». А вы сами по себе?

— Нет, из «Ланли планет». Составляем путеводитель по лучшим пляжам мира.

— Серьезно? У меня несколько классных снимков с соревнований в Сиарго. Может быть, ваши заинтересуются?

— Позвоните им…

До конца дня то сижу на пляже, то брожу в толпе. Солнце садится, подходит все больше и больше серфингистов, вечеринка продолжается. Музыка становится громче, а публика развязнее. Все пьяны и фамильярничают, какие-то парни, до смешного молодые, угощают пивом, и я не отказываюсь. Извлекаю выгоду из их радушия и спрашиваю, не видел ли кто парня с татуировкой в виде волны на груди. Не попадалась на глаза маленькая девочка примерно вот такого роста, которая откликается на имя Эмма?

Часов в десять вечера парень, не старше двадцати двух лет, садится рядом на песок, открывает бутылку пива и протягивает мне.

— Откуда ты, сестренка? — заплетающимся языком спрашивает он.

— Из Сан-Франциско. А ты?

— Из Айдахо.

— Далеко забрался.

— Да и ты тоже. Не хочешь провести со мной ночь? У меня классный домик на пляже, совсем близко. Есть травка. И учти, я отличный любовник. Меня зовут Тор. Как викинга.

— Спасибо за предложение. Нет.

— Может, передумаешь? — Он придвигается ближе, ощущаю на лице его прохладное дыхание. Симпатичный, смуглый и стройный. Красивые губы.

Конечно, голова от пива слегка кружится, но не настолько, чтобы сделать глупость.

— Сколько тебе лет?

Он ухмыляется:

— Я уже большой.

— Уверена, ты вполне способен сделать женщину счастливой, но боюсь, мне пора. И тебе бы посоветовала лечь пораньше, если завтра собираешься выступать.

— Кататься на доске — это как водить машину, — возражает он. — Лучше всего в пьяном виде.

Встаю, собираясь уходить, и на прощание Тор хватает меня за лодыжку.

— Сестренка, не понимаешь, от чего отказываешься!

Вернувшись в номер, ложусь на жесткую кровать, застеленную несвежими простынями, и засыпаю тревожным сном. Завтра. Да, завтра.

В восемь утра пляж переполнен. Компании серфингистов собираются под разноцветными зонтиками. На плакатах написаны названия клубов. Несколько человек уже в воде и разминаются. Расстилаю полотенце неподалеку от вышки спасателей и сажусь. С собой у меня три бутылки воды, сандвич с сыром, фотоаппарат и бинокль, купленный в Плайя-Эрмоса. Вожу биноклем вдоль кромки воды, но люди движутся так быстро, что не получается как следует рассмотреть доски.

— Посмотри-ка вон туда, — говорит сверху спасатель. — Видишь, как волна расходится на две? Сегодня хороший день.

— Наверное, — отвечаю. — Когда начнутся соревнования?

— Через полчаса. Судьи только что собрались. — Он кивком указывает в сторону длинного стола, стоящего на песке метрах в двухстах от нас. За ним сидят трое полуголых судей, один — в ковбойской шляпе.

Жду и наблюдаю. Жара усиливается, солнце светит все ярче. К десяти часам пляж забит до отказа. Серфингисты всеми правдами и неправдами стараются занять место поудобнее. Приятели поздравляют друг друга, когда судьи объявляют очки. Во время второго заезда один из спортсменов показывает публике голый зад — буквально за секунду до того, как его сносит с доски.

Происходящее похоже на огромную студенческую вечеринку, после вчерашнего у всех трещит голова, но парни показывают высший класс. Если бы я приехала в Бока-Барранка по иной причине, искренне этим наслаждалась бы. Вспоминаю те дни, когда Рамон встречал меня неподалеку от школы и вез в Шорес. Мы проводили целый день на пляже, я возвращалась домой только к вечеру, обожженная солнцем и опьяневшая, и тихонько пробиралась к себе в комнату, дабы не попасться на глаза родителям. Даже тогда я осознавала, что это прекрасные дни, истинное сокровище. Глядя на родителей, делалось понятно — во взрослом мире любовь другая; в любви, объединившей моих отца и мать, проглядывало что-то злое и суровое. Потом Рамона не стало, и потекли годы ничего не значащих отношений, пока не появился Джейк. К моменту встречи с ним уже успела забыть, что секс может быть таким восхитительным, а разговор — таким простым.