Спрашиваю, как она познакомилась с Ником Элиотом. Выясняется, что он снимал комнату пять лет назад и с тех пор не забывал подавать о себе весточки.

Соледад что-то говорит мальчику по-испански. Роберто прожевывает, потом переводит:

— Мистер Элиот — ваш жених?

— Нет, — отвечаю.

— Да! — со смехом настаивает Роберто.

После обеда спрашиваю, можно ли принять ванну, и Соледад вручает мне полотенце и маленький кусочек мыла. Сквозь дверную щель видны Роберто и Мария, сидящие на полу перед телевизором, и ноги Соледад, которая покачивается в кресле. Ванна старая, но безупречно чистая; так приятно отмокать в ней после долгого путешествия.

После ванны прошу у Соледад разрешения позвонить. Набираю номер Уиггинса; после третьего гудка трубку берет женщина.

— Посольство США, — говорит она, своим тоном намекая на чрезвычайную занятость.

— Мне нужен Уиггинс, — говорю и чувствую себя глупо. Больше ничего не знаю. Ни должности. Ни имени. Просто Уиггинс.

Пауза, шуршание бумаг.

— Сейчас соединю.

Слышится мужской голос:

— Слушаю.

— Мне нужен Уиггинс, — повторяю.

— Он уехал.

— А когда вернется?

— Месяца через два. Кто его спрашивает?

Рассказываю все, буквально выпаливаю одним духом: исчезновение Эммы, поиски, след, который привел меня в Коста-Рику.

— ФБР не закрыло это дело? — спрашивает мужчина.

— Пока нет, но полиция уже прекратила расследование.

Произнеся это, чувствую, как все буквально рассыпается.

— Мне жаль, но такого рода случаи вне нашей юрисдикции. Мы сможем вам помочь, только если получим указание из ФБР.

— Но Ник Элиот сказал позвонить Уиггинсу.

— Ник Элиот? Не знаю такого. Послушайте. Если вы найдете девочку — позвоните нам, и мы сделаем все, что сможем.

— Пожалуйста, — прошу, — наверное, вы в силах сделать что-то уже сейчас!

— Позвоните через два месяца, когда вернется Уиггинс. Удачи.

Связь обрывается. Чувствую себя одинокой, как никогда, и одновременно — еще более решительной. Может быть, Джейк прав. Может быть, я действительно ставлю слишком много на незначительные подробности и подгоняю факты под теорию? Но моя уверенность в том, что парочка из желтого «фольксвагена» — последняя надежда найти Эмму, крепка, словно железобетон. Это последняя не изученная мной зацепка. По-моему, все сходится: женщина в ресторане «Шале», которая во все глаза смотрела на Эмму, время их отъезда с Ошен-Бич, наклейка со словом «Тико» на бампере, доска. Иначе просто не может быть.

Лежа в постели, открываю путеводитель. По выходным автобусы из Сан-Хосе в Плайя-Эрмоса отправляются в девять часов утра. Стараюсь заснуть, но не могу. Впервые после исчезновения Эммы я искренне зла на Джейка. Ему следовало бы находиться здесь; вместе мы могли бы добиться большего. Он не должен был сдаваться.

Наверное, Джейк не понял бы меня, скажи я ему, что здесь, в Коста-Рике, все как будто началось с чистого листа. Наконец удалось вырваться из порочного круга, в который волею злых судей оказалась заключена моя жизнь в Сан-Франциско, — ежедневная вахта на Ошен-Бич, бесчисленные возвращения на одни и те же улицы… У психологов есть теория, объясняющая всем знакомое ощущение, когда мы словно что-то знаем, но никак не можем припомнить — как говорят, «на языке вертится». Этот феномен называется «блокировкой»; усиленно стараемся припомнить какие-то события и факты, но незаметно отходим все дальше и дальше от действительно нужного, приходя в итоге к чему-то другому. Искомое по-прежнему хранится в памяти, но мы не можем его воспроизвести, потому что сбились и пошли по неверному пути.

Возможно, я ошибаюсь, думая, будто Коста-Рика освежит мою память и здесь, в этом незнакомом месте, удастся преодолеть все «блоки»?

Когда просыпаюсь на следующее утро, в семь, в доме витает аромат кофе. Дети сидят перед старым телевизором, смотрят американские мультики и пьют шоколадное молоко. Соледад возится на кухне, ее мясистые руки так и мелькают над плитой. Сцена кажется привычной и бесконечно милой, и я не просто надеюсь, а от всей души верю в то, что Эмма действительно находится в этой стране.

— Доброе утро, — говорит Соледад, глядя через плечо. — Хорошо спали?

— Да.

Хозяйка ставит передо мной тарелку — целая груда риса и бобов, залитых яичницей. Пока ем, Соледад стоит у стола, уперевшись руками в бедра, и наблюдает.

— Хорошо? — Она вытирает руки о передник.

— Хорошо.

— В Калифорнии нет такого завтрака.

— В Калифорнии нет ничего подобного, — легко соглашаюсь.

Помогаю вымыть посуду и расплачиваюсь — всего двадцать долларов. Благодарю радушную тетку, прощаюсь с ребятишками и жду на улице такси. Водитель помогает убрать сумку в багажник.

— La estación de autobuses?[13] — спрашивает он.

— Si, por favor[14].

— Куда едете?

— В Плайя-Эрмоса.

— Там красиво. Вам понравится.

На автовокзале беру билет до Эрмосы. В четверть десятого уже в пути. В окна автобуса врывается теплый ветер. Продолжаю думать о словах Ника: «Чтобы увериться в возможности счастливого исхода поисков — нужно найти хоть что-нибудь. Не найти ничего — значит отчаяться». Верю в то, что я на правильном пути. Эта мысль единственная, что меня поддерживает.

Глава 63

Плайя-Эрмоса. Домик на пляже. Одна-единственная лампочка без колпака, две грязные кровати. Стенка такая тонкая, что слышно, как храпят соседи. Длинное узкое зеркало без рамы висит на стене рядом с дверью. В зеркале вижу нечто жуткое: выпирающие мослы на бедрах, темные круги под глазами.

По железной крыше стучит дождь. Сначала один «тук», потом второй, затем все быстрее и быстрее, пока не начинается равномерный барабанный бой, дробью отдающийся в голове. Вскоре снаружи уже бушует буря, которая усиливается с каждой минутой. В комнате пахнет дождем и морем; одновременно тут витает противный сладковатый запах грязного белья. Выключаю свет и лежу одетая на кровати, прислушиваясь к вою ветра. Сквозь крошечное занавешенное окно видны вспышки молнии.

Что-то в звуках дождя напоминает Алабаму. За несколько месяцев до того, как исчезла Эмма, мы втроем ездили в Шорес. Джейк никогда прежде не забирался так далеко на юг, и ему очень хотелось посмотреть места, где я выросла. Поселились в одной из лучших гостиниц на Оранж-Бич. Вечером первого дня сидели на песке и наблюдали за тем, как над заливом заходит солнце. Потом на целую неделю зарядил дождь.

Утро проводили в крытом бассейне отеля, а потом шли в кафе. Эмма пила молочные коктейли, а мы с Джейком — сладкий ледяной чай и пиво. Сидели в прокуренном ресторане и смотрели, как молнии раскалывают небо пополам. Они приводили в восторг Эмму, привыкшую к ровной погоде Сан-Франциско. Сильнее всего я скучала именно по этим безумным — ливням и рокочущему грому. Бури в Сан-Франциско такие скромные, что их вообще трудно назвать бурями.

— Здесь странно пахнет. — Эмма сморщила носик. — Как будто небо горит.

— Озон, кислород и оксид аммиака. — Джейк всегда готов прочесть лекцию. Очень забавно смотреть на мир его глазами — это как вернуться в начальную школу, когда для всего имеется научное объяснение и на каждый вопрос есть ответ.

Было очень приятно вернуться на родину, хотя обстоятельства оказались не самыми располагающими. Как-то вечером я повела Эмму в сувенирный магазин, где у входа стояло чучело гигантской акулы, — в магазин, куда сама сотни раз заходила в детстве. Позволила ей набрать уйму футболок и безделушек в подарок друзьям. Но самым лучшим сувениром стала фотография, изображающая нас троих на пляже. Хорошо помню человека, который сфотографировал, — пожилого мужчину, очень смуглого, в рубашке с надписью «Алабама навсегда».

К концу недели Эмма устала и начала капризничать, а мы остались такими же бледными, как и в день приезда.

— Представлял себе Алабаму несколько иначе, — шутил Джейк в самолете на обратном пути. Решили следующий отпуск провести в более экзотичном месте — на Таити или в Коста-Рике. Даже не представляла себе, что приеду сюда одна.

Есть девочка, зовут Эмма. Мы шли по пляжу. Я отвлеклась. Прошло несколько секунд. Когда обернулась, она исчезла. Продолжаю думать о секундах, о неумолимо расширяющейся окружности. О том, что именно из-за меня началась эта цепная реакция. И я обязательно должна исправить свою ошибку.


На следующий день брожу по пляжу, битком набитому американцами — спортсменами и туристами. Высматриваю доску Розботтома, желтый «фольксваген» и его владельцев. Перемещаться по Коста-Рике на машине не так-то просто, но почему бы и нет? Дома прочла в Интернете несколько статей о том, как проехать через Сонору и нагорье Оаксака в Гватемалу, Гондурас и Никарагуа. Границу у Пенас-Бланкас охраняют кое-как, поэтому человек с не вызывающей подозрений внешностью может спрятать ребенка в багажном отсеке и провезти его без документов. Как сказал Джейк, здесь слишком много «если», еще больше «возможно», но все-таки это лучшее на данный момент.

В тот же день снимаю домик на пляже за триста долларов в месяц — куда лучше и дешевле, чем тот, где ночевала накануне. Маленький и чистый, без излишеств, с жестяной крышей и крохотным окошком, выходящим на море. Решаю разместить тут свой поисковый штаб, мое временное пристанище.

Чтобы вжиться в ритм пляжной жизни, уходит немного времени. Нет смысла рано вставать, все еще закрыто. Моя единственная надежда — это люди (преимущественно серфингисты), а самый простой способ поговорить с ними — зайти вечером в бар или ресторан. Большинство обитателей Эрмосы — приезжие; живут здесь два-три месяца или пока не закончатся деньги, а потом возвращаются в Штаты. На второй день пребывания в Эрмосе обнаруживаю маленький бар по соседству. Весь персонал там — мои соотечественники. Вскоре всех их знаю по именам. С каждым днем увеличиваются познания в испанском, и серфингисты, к счастью, склонны мне доверять, но я по-прежнему ни на шаг не приблизилась к Эмме.