– Мам, абсолютно все дамы хотят разделить со мной ложе.

– Хартли! – Я шлепнула его по руке, и его мать рассмеялась.

– У меня кровать размером с Массачусетс. Я не шучу, – сказал он мне, потом повернулся к матери: – Ты не уговоришь меня спать на той мерзкой кушетке. – Хартли поцеловал ее в щеку. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – сказала она.

– Помочь тебе с чем-нибудь, пока мы с Бриджером здесь?

Она склонила голову набок.

– Было бы неплохо поменять масло в машине. Можете заняться этим на выходных. Сэкономите мне сорок баксов.

– Будет сделано, – сказал он.


***


Большую часть приготовлений перед праздничным ужином Тереза уже сделала: индейка почти приготовилась, а на стойке остывали два пирога.

Тем не менее, Хартли повязал на талии фартук, потом вылил в миску кварту густых сливок, достал из ящика венчик и начал энергично наворачивать им в миске овалы.

– В чем дело, Каллахан? Никогда раньше не видела, как парень взбивает сливки?

Я стряхнула с себя удивление.

– Просто не ожидала, что ты умеешь готовить.

– Я всего лишь помощник. – Хартли удвоил скорость, так что венчик стал размытым пятном, потом взял сахарницу, отсыпал немного в миску и снова начал взбивать.

Я заставила себя оторвать глаза от аппетитного вида на верхнюю часть его тела, занятую активным трудом.

– Так чем я могу помочь? – спросила я. – Готовить, хм, я не умею, но достаточно неплохо выполняю инструкции.

– Все нормально, мы управимся сами, – сказала Тереза, хотя казалось маловероятном, что в два часа дня в праздничный день для меня нет ни единого дела.

– Мам, – сказал Хартли. – Каллахан начинает психовать, когда ей кажется, что с ней нянчатся. Если хочешь, чтобы в королевстве был мир, поручи ей какую-нибудь работу.

Его мать рассмеялась.

– Извини, Кори. Просто я к этому не привыкла. Не все друзья Хартли положительно относятся к работе на кухне.

– Класс, мам, – сказал Хартли. – Не упускаешь случая подколоть ее, даже когда она на другом континенте.

Я указала на пакет с картошкой на стойке.

– Не надо ее почистить?

– Обязательно. – Тереза открыла ящик и достала картофелечистку.

Я сунула пакет с картошкой подмышку и поковыляла к кухонному столу, а там усадила себя на стул. Тереза смотрела, как я расстегиваю замки на коленях и поворачиваюсь к столу. Потом мне дали газету для очистков и миску. Чистка картошки была занятием долгим, однако я была вовсе не против.

– Адам, как проходит твоя терапия? – спросила Тереза.

– Нудно, – ответил он, еще занимаясь сливками. – У нас с Каллахан один врач. Прапорщик Пат.

– Мне терапевты напоминают дантистов, – сказала я. – Никто не стремится к ним на прием. Или, может, мы с тобой просто вредины.

– А может, все дело в Пат, – предположила Тереза.

– Нет! – решительно возразила я. – Я жутко недолюбливала всех своих терапевтов, а их было немало. – Я бросила еще одну картофелину в миску. – Хотя с возрастом я, похоже, смягчилась. С Пат я не такая злобная, какой была с остальными.

– Почему? – спросил Хартли.

– Ну, самые первые мои физиотерапевты учили меня надевать носки и пересаживаться из кресла в кровать. И меня дико бесило, что для обучения таким банальным вещам мне теперь требуются специальные люди.

– Понимаю, – сказала Тереза.

– Хотя они знают много ловких приемов. Когда они что-то показывают – например, как подняться с пола и снова сесть в кресло, не опрокинув его, – становится очевидно, насколько тебе необходима их помощь. И от этого становится только хуже. Ты ненавидишь процесс обучения, но понимаешь, что обойтись без него невозможно.

– Засада, – сказал Хартли.

– Вы можете предположить, что я должна была превратиться в образцового пациента, раз столько лет потратила на спортивные тренировки, однако вы ошибетесь, – сказала я им. – Так, ладно. Прекращаю ныть, – сказала я, бросая в миску картошку.

– Каллахан, ты никогда не ноешь, – великодушно возразил Хартли. – За исключением тех случаев, когда проигрываешь мне в «Реальные клюшки».

– Что случается крайне редко, – сказала я, и Тереза расхохоталась.


***


По дому поползли чудесные ароматы. Дана с Бриджером пошли накрывать на стол, поклявшись, что в данный момент моя помощь им не нужна. Так что я села на диване в гостиной и стала листать учебник по экономике – приближались экзамены.

Передо мной с пачкой карточек в руках появилась Люси.

– Ты умеешь играть в «Уно»?

– Конечно. – Я закрыла книжку. – Хочешь сыграть?

– Ага! Ты умеешь тасовать? А то у меня не выходит. – Она плюхнулась на пол и разделила колоду на две половины.

Я отстегнула свои скобы и бросила их на пол. Потом без какой бы то ни было грации соскользнула с дивана и, приземлившись на зад рядом с Люси, расправила с помощью рук свои ноги и забрала у нее колоду. Пока я тасовала и раздавала карточки, Люси протянула руку и осторожно коснулась моей ступни.

– Каллахан? – Она посмотрела на меня с вопросом в глазах. – Ты правда совсем ничего не чувствуешь?

Я покачала головой.

– Правда. Клянусь богом. – Я смотрела, как ее палец обводит верхнюю часть моего носка. С тем же успехом она могла трогать ногу постороннего человека.

– А что чувствуешь, когда ничего не чувствуешь? – У Люси был высокий тоненький голос, приятный и звонкий. Если б такой вопрос мне задал кто-то другой, я, наверное, вся ощетинилась бы. Но ее личико светилось бесхитростным любопытством, и испытать неловкость было попросту невозможно.

– Ну, ты просто совсем ничего не чувствуешь – вот и все. Только так могу объяснить. Если я сейчас ущипну твой хвостик, ты, наверное, и не заметишь. Или ощутишь легкое натяжение, но не в том месте, где я ущипну. Вроде того.

Люси поразмыслила над моими словами.

– Как-то жутковато немножко.

Я рассмеялась.

– Так и есть. Иногда я смотрю на свои ноги и пытаюсь уговорить их пошевелиться. В больнице я занималась этим дни напролет. У меня просто в голове не укладывалось, как они могут не двигаться. И я говорила: «Ну давайте, же, ноги! Ведь у всех остальных получается».

Люси хихикнула.

– Ты скучаешь по тому, чтоб нормально ходить?

– Ну… конечно. Но в большинстве случаев у меня получается попасть, куда надо. Пусть с лестницами мне и непросто. Коньки – вот, по чему я скучаю больше всего.

Люси нахмурилась, и ее эльфийское личико наклонилось ко мне.

– Мне нравится кататься на коньках, – сказала она. – Но я вечно падаю. Не то, что Бриджер. Вот он катается быстро.

– Продолжай заниматься, и тоже начнешь быстро кататься. Это так здорово, – сказала я ей. – Ты словно летишь. Мне до сих пор снится, как я катаюсь. Наверное, почти каждую ночь. – Я еще никому в этом не признавалась. И рот Люси не распахнулся, как от расстройства распахнулись бы рты у моих родителей, скажи я об этом им.

– А мне снится, как будто я катаюсь на лошади, – сказала Люси, разбираясь со своими карточками. Потом повернула подбородок к двери. – Что, Хартли? Ты тоже хочешь сыграть?

Я быстро подняла взгляд, но Хартли уже отворачивался. Сколько он там простоял?

– Ужин через пятнадцать минут, – сказал он хрипловатым голосом, уходя.


***


За столом нас было шестеро, и, пока мы передавали по кругу блюда, Тереза зажгла свечи.

– Не надо, – заспорила Люси, когда брат положил ей на тарелку фасоль.

– Съешь хотя бы три штуки, – отпарировал Бриджер. – Хартли, угадай, что на будущий год запретили в лагере?

– Дай-ка подумать, – сказал Хартли, вывалив себе на тарелку горку пюре. – Скалодром?

– Бинго, – ответил Бриджер. – Страховая компания заставила их его разобрать. Ну не бред ли?

Хартли передал своей матери блюдо с индейкой.

– Пока не объявили вне закона хоккей, жить можно.

– Вообще, я слышал, что опять пошли разговоры об ужесточении штрафов, – пожаловался Бриджер. – Что глупо. На льду люди практически никогда не получают серьезные травмы.

На этом месте я чуть не подавилась индейкой.

– Разве в прошлом году кто-то не сломал себе оба запястья? – спросила Тереза.

– Это была нелепейшая случайность, – сказал Бриджер. – Но серьезно… вы посмотрите, что творится в футболе. Кто у нас зарабатывал повреждение мозга, как там?

Дана откашлялась.

– Тереза, все очень вкусно. Огромное вам спасибо. – Я чувствовала, что взгляд моей соседки устремлен на меня.

– Не за что, дорогая.

– В том смысле, что пара переломов не идет с этим ни в какое сравнение, – рассуждал ни о чем не подозревающий Бриджер.

Напряжение на лице Даны привлекло внимание Хартли. Он перевел взгляд с нее на меня, потом посмотрел на Бриджера. И на его лице проступило понимание.

– Бридж? – сказал Хартли, и его голос был резким. – Ты не мог бы принести с кухонной стойки вино?

Люси соскочила со стула.

– Я принесу!

– Меня тошнит, когда говорят, что хоккей – только для костоломов, – продолжал Бриджер. – Это такое вранье.

– Чувак, – раздраженно прервал его Хартли. – Заткнись уже, а?

Бриджер оглядел наши лица. Когда его взгляд дошел до меня, его рот сам собой распахнулся.

– О, господи.

На лице мамы Хартли, сидевшей с ним рядом, застыло выражение неприкрытого ужаса.