И вот настал день похорон.

Утром Пэнси снова возникла из небытия. Она приехала с Хоббсом, который оставил на мосту белый «роллс-ройс» Мейсфилда.

Когда Хлоя и Элен заглянули к ней, она запихивала в чемоданы свои пожитки, а Хоббс выуживал упакованные чемоданы из хаоса, который царил в комнате Пэнси.

Пэнси оторвалась от работы и улыбнулась девушкам. На ней было простое серое платье, она заметно похудела, в очаровательном личике появилась некоторая взрослость. Это ей шло. Они по очереди обнялись, и без слов было понятно, что эта встреча не повод для веселья.

– Сегодня похороны, – сказали девушки Пэнси.

– Я знаю. Поэтому я сюда и приехала. Можно я поеду с вами? Я, конечно, могла бы попросить Хоббса, чтобы он меня отвез, но… – Пэнси жестом дала понять, что машина слишком показушная, и в этом на мгновение вновь промелькнула прежняя, веселая, не признающая никаких авторитетов девчонка.

– Хорошо, поедем все вместе, – тихо проговорила Хлоя.

Они инстинктивно попытались перевести разговор – если уж не мысли, так хотя бы разговор! – в другое русло, чтобы отвлечься от печальной обязанности, которую им предстояло выполнить сегодня днем.

– Где ты пропадала? – спросила Хлоя.

– В Лондоне. В основном сидела одна. Знаете, я много думала об Оливере…

Пэнси действительно горевала о нем, горевала по-своему, и отчасти это выражалось в том, что она делала это в одиночестве, по секрету от всех остальных. Элен, как уже не раз бывало, задумалась о том, что Пэнси похожа на айсберг… интересно, насколько большая его часть скрыта под водой?

А Пэнси беспечно продолжала:

– Еще я поработала со Скотом. Мы с ним прочитали сценарий «Молл Фландерс».

Она вдруг раскраснелась от воодушевления, что было на нее совсем непохоже.

– Он блестящий режиссер! Я так горда, что он пригласил меня поработать с ним! Нет, тут дело не в том, что я буду сниматься в кино, и не где-нибудь, а в Голливуде! Я горжусь тем, что буду работать со Скотом. И знаете, чем я горжусь больше всего? Тем, что я добилась этого сама, а не потому что Мейсфилд проталкивал меня или требовал услуги за услугу. Нет, я сама, сама всего добилась! Что вы на это скажете?

Они улыбнулись.

– Я думаю, ты добьешься головокружительного успеха, станешь ужасно знаменитой и больше не захочешь иметь ничего общего ни со мной, ни с Элен.

– О нет! – Пэнси сразу посерьезнела. Она обхватила подруг за плечи. – Я никогда не забуду этот год. И то, как, несмотря на все мои выходки, наша дружба уцелела. Что бы потом ни случилось, я всегда буду считать вас своими лучшими подругами.

Для Пэнси это был очень длинный, серьезный монолог, и они ей поверили.

Ее слова всколыхнули мутные потоки памяти, и они снова увидели перед собой Оливера.

Когда пришла пора собираться, они оделись, в темных траурных платьях дома было невыносимо жарко.

Девушки пошли вниз по пологой лестнице, и вдруг навстречу им вышла Роза. Они давно ее не видели, потому что она закрылась в своей комнате и предавалась отчаянию. Теперь они были потрясены ее ужасным видом. Широкое лицо было в багровых пятнах, маленьких глазок почти не было заметно. Спутанные волосы вылезали клоками, на черепе серели проплешины. Роза надела тяжелый черный плащ и молча смотрела на девушек, которые приближались к ней по ступенькам.

Хлоя тронула ее за локоть.

– Вы не хотите поехать с нами? – спросила она.

Роза покачала головой. В ее ответе промелькнула злоба, которая служила ей средством самозащиты.

– Нет, я поеду с Джерри. Мы ведь родственники Оливера и поедем на приличной машине. Плевать нам на то, что нас предпочитают не замечать!

Элен удивилась: как это Дарси не распорядился прислать за ними машину и отвезти на похороны? И потом вряд ли Джерри способен сейчас управлять автомобилем. Он целую неделю пил, не просыхая.

Однако выйдя на улицу, где так некстати светило солнце, они увидели, что у моста стоит большой черный автомобиль, в котором сидит водитель, одетый во все черное. Джерри стоял, слегка прислонившись к машине. Поравнявшись с ним, они увидели, что он практически трезв. Его черный костюм был ему тесноват, да и скроен по моде десятилетней давности, но безукоризненно чист и отутюжен. Он кивнул каждой девушке в отдельности, и они увидели, что он рыдает.

– Оливер был бы рад, что вы пришли попрощаться с ним, – пробормотал он с сентиментальностью, характерной для пьяниц.

Когда они отошли подальше, Пэнси процедила сквозь сжатые губы:

– Я думаю, Оливер просто бы посмеялся над всем, что сейчас творится.

– Это неважно, – устало откликнулась Элен. Она задыхалась от тоски.

«А что сейчас ощущает Том? – спросила себя она. – Ну, почему она такая дура, почему она не с ним?..» Его лицо маячило перед ней так отчетливо, словно это была галлюцинация.

Она не с Томом, потому что не хочет предавать Дарси.

А Дарси она вовсе даже не нужна!

Они ехали в Мер по знакомой дороге, природа представала перед ними во всей своей красе. Просторные поля золотились или сочно зеленели, по краям их росли дубы и вязы с пышными кронами. По пастбищам бродили коровы, вкусная трава доходила им до брюха. В открытые окна до Элен долетал запах петрушки и шиповника, росшего вдоль ограды. Она опустила глаза на свою черную юбку. Ей было слишком больно смотреть на красоту вокруг и спокойно размышлять о медленной смене времен года: ведь для Оливера все это было уже кончено.

Они не спеша ехали по поселку Мер, Элен заметила, что во многих домах занавески на окнах задернуты. В местном кабачке вывеска, на которой был изображен фамильный герб Мортиморов, была закрыта черной тканью. В конце поселка высилась квадратная колоколенка саксонской церквушки. За ней тянулась серая линия невысокого особняка, отгороженного от залитого солнцем холма тисовыми деревьями.

Они молча вышли из машины и прошли в ворота. Вдоль дороги безмолвно стояли селяне, среди них было много крестьян, лица у них были загорелые, а лбы удивительно белые – ведь они обычно ходили в фуражках, а сейчас держали их в руках. На колокольне звонил всего один колокол, печальные отзвуки замирали в тихом, ароматном воздухе, а потом с новой силой возобновлялись.

Когда на лицо Элен легла тень от крытых ворот, она подняла глаза и посмотрела на южную дверь, ведущую в церковь. На крыльце стоял Дарси. У него находилось несколько слов для каждого, кто медленно проходил мимо него. Элен побрела, волоча ноги, по тропинке, миновала старое тисовое дерево, росшее у ворот, и замшелые могильные камни давно забытых арендаторов, работавших когда-то на земле Мортиморов.

Завидев Элен, Дарси сурово улыбнулся, и его губы коснулись ее щеки.

– Спасибо тебе, – тихо произнес он и повернулся к Пэнси и Хлое. Он каждой из них сказал какие-то слова, и они вошли в полутемную церковь.

Там было полно народу. Вперед вышло два церковных служителя, и Элен растерянно осознала, что ее отделили от Пэнси и Хлои. Пожилой человек повел ее по проходу между сидевшими на скамьях людьми в трауре. У самого алтаря, словно в нескольких милях от всех остальных, стояла резная скамья с высокой спинкой, отгороженная крученым красным шнуром. Служитель нагнулся, откинул медный крючок и посторонился, давая Элен пройти.

Фамильная скамья Мортиморов…

Невеста Дарси должна молиться здесь. Элен встала на колени в пустом пространстве, отгороженном с трех сторон резными стенками, и ощутила, как одиночество сгущается вокруг нее, будто тучи.

Когда она снова подняла глаза, то увидела в восточном окне бледно-розовые гвоздики и фиалки, медный крест, поблескивавший в полутьме, и восковые белые лилии по обеим сторонам креста. Она медленно повернула голову. У подножия алтаря стоял гроб, у каждого угла горела белая свеча в высоком подсвечнике. На большой темной крышке лежал один-единственный венок из лилий.

Элен вновь отвела взгляд и посмотрела на свет, просачивавшийся сквозь средневековые витражи. Здесь ничто: ни сильный запах лилий, ни приглушенная органная музыка – не имело отношения к Оливеру. Его тут нигде не было.

Раздался длинный аккорд, и органная музыка стихла. Люди тихонько перешептывались, потом в проходе показалась леди Монткалм, которую поддерживали под руки муж и сын. Она шла еле-еле, вдруг резко состарившись… ее рука, лежавшая на черном рукаве мужа, была узловатой и старчески-окостенелой. Лицо было наполовину скрыто черной вуалью. Когда они подошли к скамье, лорд Монткалм взглянул на Элен из-под седых бровей. Горе вымыло из его глаз вместе со слезами весь аристократизм. Дарси зашел вслед за матерью и слегка приподнял ее, помогая встать на место. Элен склонила голову, ей было печально видеть, как они сникли. Неужели она когда-то их так боялась?

Пастор местной церкви подошел к алтарю. Он начал читать древние, величественные слова погребальной молитвы. Элен опустила глаза и помолилась о том, чтобы эти слова утешили родных Оливера.

После короткой заупокойной службы Дарси снова вышел в проход и встал в изголовье гроба. И тут же к нему подошли пятеро мужчин, готовые взять гроб себе на плечи. Элен увидела, что у двух из них головы той же формы, что и у всех Мортиморов. Наверное, это были кузены Оливера. Двое других были шумные молодые аристократы, которые с раннего детства общались с Оливером и были частью его жизни.

Шестым был Том. Дарси любезно включил его в этот список.

Стоило Элен взглянуть на его темный профиль, и ее сердце зашлось от любви. Глядя прямо перед собой, Том нагнулся вместе с остальными, и они водрузили гроб себе на плечи. Потом медленно зашагали в ногу по проходу, в последний раз вынося Оливера на солнечный свет. Лорд и леди Мортимор шли за ними, теперь их головы были высоко подняты. Люди в траурной одежде вставали со скамеек. Элен приотстала, и ее поглотила толпа, неторопливо продвигавшаяся вперед. Они вышли из прохладной церкви на свет, солнце уже начало заходить, тени, падавшие на надгробья, становились длиннее. Белые бабочки порхали над полевыми цветами, окаймлявшими церковный двор.