– Надеюсь, что да, – тихо прошептала Элен. – Я очень, очень хочу, чтобы он еще появился.

Она была слишком поглощена своими мыслями и не заметила, с какой тревогой взглянула на нее Хлоя.


Просидев час с Розой в ее кухне, где царил вечный кавардак, Оливер беспокойно вскочил. Он допил остаток темно-коричневого хереса, налитого в стакан, и скорчил гримасу. Роза бесстрастно продолжала шить, не глядя на него.

– Пока ты не ушел, – негромко произнесла она, – объясни, пожалуйста, что ты сделал с малюткой, поселившейся у меня на верхнем этаже?

Оливер, не ответив, надел куртку, повернулся к дверям, но затем, словно спохватившись, послал Розе воздушный поцелуй.

– Ровным счетом ничего, дорогая Роза! Все ее сокровища, как ты, наверно, догадалась, под замком. Тоска зеленая! Ладно, au revoir,[3] а то я опоздаю на репетицию.

Оставшись одна в кухне, Роза едва заметно улыбнулась и снова принялась за шитье.

Оливер вышел в туман, влажной завесой окутывавший город. На мосту угадывались очертания большого автомобиля; поднявшись по ступенькам и очутившись на мостовой, Оливер увидел, что перед ним белый «роллс-ройс». Человек в фуражке доставал тяжелый чемодан. Трое других людей стояли, сбившись в кучку, и в оранжевом свете уличных фонарей капельки сгустившегося тумана посверкивали бусинками на их волосах и одежде. Мужчина, высокий и тучный, был в дорогом пальто. Одна из женщин с обожанием прижималась к нему, держа его под руку.

Однако внимание Оливера привлекла другая особа.

Вид у нее был очень юный. Ангельски невинное лицо, обрамленное белоснежным мехом, казалось высеченным из мрамора, настолько оно было невозмутимо-прекрасно. Оливер замер как вкопанный. Это лицо мгновенно врезалось в его память. Он знал, что никогда раньше не видел его, однако оно было ему знакомо, знакомо даже слегка удивленное выражение, притаившееся в глубине огромных глаз. Девушка тоже взглянула на него, губы ее слегка приоткрылись, капельки росы, дрожавшие на ворсинках меха, ярко вспыхнули, когда на них попал свет фонаря, и стали похожи на бриллианты.

Тучный мужчина раздраженно хмыкнул, и Оливер прекратил разглядывать девушку.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – вежливо поинтересовался он.

Мужчина указал пальцем в сторону массивного темного особняка.

– Это Фоллиз-Хаус?

– Совершенно верно.

– Господи, да вы только взгляните на эти ступеньки! – у него был выговор жителя Атлантического побережья, однако в нем безошибочно угадывались отголоски ист-эндского лондонского диалекта. – Хоббс, как вы думаете, вам удастся благополучно снести вниз все наше барахло?

Шофер перегнулся через парапет.

– Да, мистер Уоррен, надеюсь, удастся.

Вторая женщина еще теснее прижалась к мужчине.

– О, Мейсфилд! Тут так сыро… Моя прическа…

Ее спутник без лишних слов открыл дверь автомобиля и усадил женщину в «роллс-ройс». Хоббс наклонился и снова поднял чемодан. Девушка стояла, не шевелясь, и глядела на Оливера. Туман, казалось, поглощал все звуки, и люди двигались в какой-то жуткой, сверхъестественной тишине.

– Я могу вам помочь? – опять спросил Оливер.

Но мужчина, мельком взглянув на него, буркнул:

– Спасибо, не надо.

Девушка в белом опустила голову и пошла за своим отцом вниз по ступенькам. Хоббс снова нагнулся к чемодану и неуклюже затопал вслед за ними. Сидевшая в лимузине женщина смотрела прямо перед собой и приглаживала волосы.

Оливер пошел дальше, он направлялся по улице Сент-Олдейт к колледжу Крайст-Черч. По дороге он вновь принялся насвистывать все тот же забытый мотив. Теперь он знал, кто эти люди. Мужчину звали Мейсфилд Уоррен. А девушка в белом была Пэнси, его дочь. Ее широко распахнутые, удивленные глаза были ему знакомы по фотографиям, сотни раз мелькавшим на страницах светской хроники. Пэнси Уоррен отличалась не только изумительной красотой, она была еще и наследницей своего отца, чьих миллионов уже никто не мог сосчитать.

Когда Оливер проходил под Башней Тома, он неожиданно вспомнил забытый мотив.

2

В следующий раз Оливер зашел за Элен в воскресенье утром. По воскресеньям в Оксфорде всегда звонят колокола, а в то утро они звонили еще громче и мелодичнее, чем обычно. В первые дни после начала занятий все время лили дожди, а теперь небо прояснело. Листья уже облетели с деревьев, и оттого колокольный перезвон приобрел хрустальную чистоту.

Элен собиралась позаниматься в библиотеке, из окон которой открывался вид на лужайки и башни.

«Сегодня воскресенье, – сказала она себе, складывая книги. – Ты должна ради мамы и Грэхема трудиться как можно упорней, но не вечно же твоя жизнь будет такой скучной!»

Элен вышла из дверей Фоллиз-Хауса и тут же увидела Оливера. Он стоял, опершись о парапет моста, и глядел на нее. Оливер не шелохнулся, наблюдая, как Элен поднимается по ступенькам и подходит к нему, чувствуя себя ужасно неуклюжей в тяжелом пальто, с кипой книг. Но едва она поравнялась с ним, он улыбнулся. Элен была поражена тем, как улыбка преобразила его лицо, и оно вдруг перестало казаться современной копией парадных портретов его знаменитых предков, а моментально приобрело индивидуальность, сделалось неповторимым. Оливер шагнул вперед, загородив ей дорогу.

– Сегодня никакой работы! – твердо сказал он. – Разве ты не знаешь, что сегодня воскресенье! – Оливер взял у нее по одной все книжки. – Лучше пошли со мной.

Он не уговаривал, а просто сказал ей, что она должна сделать.

– Мы можем поехать, куда захочешь. Весь мир у твоих ног.

Элен покорно отдала ему книги, она была не в состоянии воспротивиться и убедить его, что ей нужно работать.

– Ох, уж эти мне книги! – весело воскликнул Оливер. – В прошлом семестре меня определили в группу к преподавателю, которого зовут Стефан Спарринг. Он попытался заставить меня ходить на какие-то унылые семинары, где собирались озабоченные девушки из колледжей, о которых я и слыхом не слыхивал…

– Такие, как я? – Элен невольно рассмеялась.

– Нет. Совсем не такие. Ты же не ходишь на семинары и не принимаешь марксистскую интерпретацию «Зияющих высот»?

– Отчего же? Постоянно хожу. Ты, наверное, не знаешь, но Стефан Спарринг пользуется очень большим авторитетом.

– Тогда прекрати немедленно!

Оливер встал перед Элен и, приподняв ей подбородок, заставил посмотреть ему в глаза. Он поглядел на девушку с шутливой серьезностью, а затем усмехнулся и убрал руку.

А ей захотелось воскликнуть: «Сделай это еще раз!»

– От таких семинаров один только вред! – продолжал Оливер. – Надо же, кто у вас пользуется авторитетом?! Харт, между прочим, выяснил, что Спарринг входит в какой-то «совет старейшин», надзирающий за постановкой нашего спектакля. Вот зануда!

Так уничижительно отозвался Оливер о звезде английского факультета.

«До чего же он, – подумала Элен, следуя за ним, – самоуверен».

Оливер небрежно бросил книги девушки на заднее сиденье своей открытой машины. Она стояла у бровки тротуара и показалась Элен слишком низкой и вызывающе блестящей. Элен частенько видела Оливера в этой машине. Но сейчас она сказала:

– Какая замечательная машина! Что это за марка? Оливер распахнул перед ней дверь, помог сесть на кожаное сиденье, а затем впрыгнул на свое место, даже не открывая двери.

– Это «ягуар», – с удовольствием ответил он, поглаживая ореховую кожу сидений, – «ягуар ХК-150». Очень старая и редкая модель.

Мотор хрипло взревел, и Оливер просиял.

– За ней ухаживает один человечек с Ботли-Роуд. Он обожает копаться в старинных машинах. Представляешь, какое везенье? А у меня – ну, никакого интереса ко всяким там шестерням и смазкам. Мне хочется только ездить на ней, и чем быстрее – тем лучше! Так что у нас троих – включая машину – прекрасные взаимоотношения.

Элен смотрела на него завороженно. Ей впервые встретился человек, настолько довольный жизнью и уверенный в своих силах. И куда подевалась погруженность в себя, задумчивость, пленившая ее в тот вечер, когда Оливер сидел у окна и глядел на темный Кентерберийский Двор, и Элен показалось, что он идеальный романтический герой?!

Машина неслась по широким, обсаженным деревьями улицам Северного Оксфорда, на тротуарах которого кружились золотые листья. Редкие прохожие проскальзывали мимо, кое-где хозяева выгуливали собак, резвившихся в кучах опавших листьев.

– Куда мы едем? – спросила Элен.

– А куда ты хочешь? – откликнулся Оливер. – У тебя есть какие-нибудь пожелания?

– Нет.

– Ну, тогда предоставь выбор мне. Сначала мы пообедаем. После встретимся с одним человеком, мне с ним надо поговорить о собаке.

Элен больше не задавала вопросов. Она откинулась на спинку сиденья, и ветер унес с собой все, кроме ощущения чуда, возникшего у нее этим утром.

Она прикрыла глаза и увидела пляшущие пятна, светлые и темные – блики солнечных лучей в тенистых деревьях. Когда же она их открыла, то увидела перед собой длинный черный капот машины, оставляемые позади окраины города и Оливера рядом. Он вел машину очень небрежно: одна рука на руле, другая на полированном деревянном набалдашнике переключателя скоростей. Они неслись, плавно лавируя между автомобилями на весьма перегруженной трассе, а затем вдруг очутились за городом. Элен почувствовала, как ее вдавливает в сиденье: машина резко рванулась вперед. На ее лицо все чаще набегали тени, ветер трепал волосы.

Оливер искоса взглянул на нее. Знай Элен его получше, она, вероятно, распознала бы эту еле заметную, тайную усмешку: он поздравлял себя с тем, что все идет гладко, как по маслу. Когда Элен снова посмотрела на Оливера, усмешка уже исчезла, и он небрежно спросил:

– Тебе не холодно? Там, сзади, лежит моя куртка. Если хочешь, можешь укрыть ею ноги.

Эта была та самая коричневая лётная куртка, которую он надел тогда вечером. Элен инстинктивно запахнула свое поношенное шерстяное пальто.