Внезапно тишину нарушил стук каблучков: кто-то взбегал по ступенькам. Стефан вскинулся и метнулся к порогу, на губах его уже играла улыбка. Пэнси стояла в дверях, яркая, как пламя. Она ворвалась в комнату и поздоровалась, не делая между Хлоей и Стефаном никаких различий.

– Ах вот как?! Значит, вы тут без меня веселитесь? Мне уйти или остаться? – Пэнси запоздало чмокнула Стефана в затылок, но, когда он потянулся к ней, уже отвернулась.

– Ну, конечно, оставайся! – сказали они ей.

– Не спрашивайте у меня, как все прошло, – приказала Пэнси. – Я не буду об этом говорить, пока сперва сама все не выясню. Но… – на ее лице заиграла обворожительная улыбка. – Я счастлива!

– Ты что, поехала в таком виде? – спросил Стефан.

На Пэнси была коротенькая юбочка – два ряда алых оборок, ее ноги в таком наряде казались просто бесконечными. Под облегающей голубой маечкой с люрексом на плечах четко вырисовывалась грудь. На веках тоже были блестки, а волосы Пэнси на лбу взбила торчком, а на затылке прилизала. Она выглядела как невинная девочка, изображающая шлюху, – невероятно соблазнительное сочетание. Стефан с трудом проглотил слюну, у него пересохло в горле.

– Конечно! Меня же не хранителем в Британский Музей приглашают. Или читать лекции по палеонтологии.

Хлоя не знала, где была Пэнси, но ясно было одно: ее мечты уже устремились за тесный оксфордский горизонт. В высказываниях Пэнси звучала лишь ласковая насмешка над академическим миром Стефана. Как только она заарканила своего оксфордского преподавателя, он уже был не в состоянии надолго ее удержать. По лицу Пэнси было заметно, что Стефан начинает ее раздражать. Но когда он заключал ее в объятия, она пока что сдавалась. Ее гибкое тело прижалось к нему, руки Стефана скользнули по ее спине к алым оборкам. Хлое стало понятно, что отчасти Стефан еще владеет своим сокровищем. Она резко отвернулась, вспомнив, что и ей его ласки доставляли удовольствие. Даже сейчас, после всего, что случилось, ей было неприятно представлять себе, что он делает то же самое с Пэнси.

– Нам пора, – хрипло проговорил Стефан.

Хлоя молча следила за ними. На лице Пэнси появилось такое знакомое, довольное выражение. Они пробормотали «до свидания» и пошли по гулкой галерее. Дверь, которая вела в комнаты Пэнси, торопливо захлопнулась.

В лице Хлои появилась решительность – это было что-то новое – и она села за письменный стол Мысли ее ненадолго задержались на Пэнси: Хлоя подумала, что Пэнси всегда будет именно так, как сейчас, идти по жизни. Она будет упорно, целеустремленно добиваться желаемого, потом, добившись своей цели, в полной мере наслаждаться достигнутым. А потом… потом ее внимание непременно привлечет еще что-нибудь, то ли другой любовник, то ли неизвестное дело. Пэнси всегда будет сопутствовать успех, в этом нет сомнений, ведь Пэнси всегда всего добивается. И ее на самом деле не волнует, что она оставляет за своей спиной разбитые человеческие судьбы.

Хлоя посмотрела на свою работу и отвлеклась. Пэнси и Стефан были забыты, Хлоя постепенно с головой ушла в занятия.

Элен тоже была поглощена книгами. Она все глубже погружалась в мир, созданный поэтами елизаветинской и прозаиками викторианской эпохи, он казался ей куда привлекательней ее собственного.

Каждое утро она просыпалась в угнетенном настроении, потому что ее мучил один и тот же вопрос, но всякий раз она отмахивалась от него.

«После экзаменов! – твердила себе Элен. – Когда все останется позади, тогда и посмотрим. Но сейчас не надо об этом, пока еще рано».

Вместо этого она все больше увлекалась чтением и допоздна засиживалась под зеленым библиотечным абажуром, с особенным усердием делая выписки. Элен хорошо работалось, даже лучше, чем она думала, и она упорно погружалась в эту холодную атмосферу мира науки. Здесь, в этом бесстрастном мире, эмоции были надежно спрятаны за книжными обложками. Элен знала, что с каждым днем сумбур в ее жизни только увеличивается, и в глубине души презирала себя за трусость. И все же она надеялась, что в нужный момент она поймет, что ей предпринять, и как это сделать, не причиняя боли. Так пронеслись май и первые солнечные июньские дни…

Терпение Дарси унижало и раздражало ее. Он никогда не жаловался на то, что она столько времени тратит на занятия, и проявлял удивительный такт, всегда появляясь вовремя, зная, когда ее следует оставить наедине с собственными мыслями, а когда развлечь веселыми разговорами. Он приносил ей, словно больной, гостинцы: прозрачные ломтики копченой лососины, которую ей присылала в подарок миссис Мейтленд, или полбутылки сладкого десертного вина, которое они выпивали, сидя вдвоем у реки под ивами.

Только однажды, когда они сидели в тени, на белой скамейке, где они часто устраивали пикники, Дарси повернулся к Элен и сказал:

– Ты не очень-то счастлива, да?

По реке промчалась моторная лодка, оставлявшая на воде бело-зеленую полосу, от которой расходились длинные волны, касавшиеся берега.

В душе Элен вспыхнули вместе любовь, страх и даже слабый оптимизм. Может быть, не все еще потеряно?

– Я пытаюсь быть счастливой, – робко пролепетала она. – Мне очень жалко, что это удается с таким трудом.

Дарси по-прежнему не отрывал глаз от реки, но взял руку Элен и переплел ее пальцы со своими.

– Ты хочешь что-нибудь изменить?

Солнце припекало ей голову и плечи, и оттого холод охватившей Элен неуверенности казался еще страшнее.

– Нет, – прошептала Элен, надеясь, что говорит правду.

Дарси повернул голову и посмотрел ей в глаза.

– Поедем на уик-энд в Мер.

«Докажи! – говорил он этим. – Докажи, что у нас с тобой все в порядке».

Но Элен еще не успела ему ответить, а на его лице уже появилась мрачная тень.

– Я еще не могу. Пока не могу, Дарси! Обычно Элен глядела на часы и говорила, что ей пора снова приниматься за работу. Но теперь первым поднялся Дарси. Поднялся и начал собирать вещи, оставшиеся после пикника. Он молча отвез Элен в библиотеку и на прощание поцеловал, еле прикоснувшись к ее щеке. Но ей показалось, что поцелуй прожег ее кожу насквозь.

Однако на следующий день он снова ждал ее, и между ними снова установились ласковые, доверительные отношения.

Элен начала, вся сжимаясь от горестного предчувствия, считать дни, оставшиеся до экзаменов. Сперва оставалось одиннадцать, потом семь, потом только четыре…

За все это время она лишь один раз видела Тома. Она написала ему церемонную коротенькую записку, благодаря за картину и ни словом не обмолвясь о ярмарке или о том майском утре. Том не отреагировал, а картину Элен сняла со стены и убрала подальше, чтобы она не служила ей напоминанием об его отсутствии и в то же время неотступной близости. И вот в последнюю неделю перед экзаменами – роковой чертой, которую провела перед собой Элен – она пошла побродить по улицам. Замкнутое пространство библиотеки начало вдруг давить на нее. Проходя мимо музея современного искусства, Элен внезапно зашла туда, подумав, что, может быть, созерцание картин поможет ей избавиться от ненужных мыслей. Слово «картины» пробудило тревожный, почти зловещий отклик в ее душе, но Элен отмахнулась от дурных предчувствий.

По галерее разносился оживленный шум приглушенных голосов: она попала на вернисаж. Элен повернула назад, и вдруг кто-то лениво протянул за ее спиной:

– Что, уже уходишь?

Том резко возник перед ней, и ее так неудержимо повлекло к нему, что моментально исчез шум, словно отгороженный стеклянной стеной.

– Я бы на твоем месте еще немножко задержался. Картины вполне приличные, стоит посмотреть, да и вино неплохое.

Том протянул ей бокал, но Элен покачала головой. Она боялась, что у нее будут дрожать пальцы и ноги станут, как ватные.

– А что ты тут делаешь? – глупо спросила она.

– Жду.

Как только Том это сказал, с него слетела маска. Он заглянул в простодушные серые глаза Элен, посмотрел на густые, курчавые черные волосы, которые она сурово завязала на затылке. В ее облике была какая-то хрупкость и в то же время трогательная решительность. Том неуклюже протянул к ней руку, и ему показалось, что в ее лице вспыхнуло ответное желание. Они двигались, словно роботы в пустом пространстве, а ведь в зале было полно народу! Она тоже вытянула вперед руку, но не притянула его к себе, а оттолкнула.

– Не надо! Не надо ничего ждать, слышишь?

Это было так похоже на нее! Сплошной парадокс: сдержанная англичанка отвергает свою чувственную натуру… это как огонь, пылающий в мраморной чаше. Тому стало смешно, он чуть не расхохотался. Но тут же страшно разозлился на ее упрямство. Они оба резко выпрямились и почти с ненавистью посмотрели друг на друга.

– Улитка! Спряталась в свою раковину! – насмешливо сказал Том.

– Оставь… меня… в покое! – решительно отрезала Элен, голос ее отсекал слова, словно острый нож.

Она повернулась и пошла прочь. Плечи ее были расправлены, спина гордо выпрямлена. Даже Том не догадывался, до чего же ей было трудно идти.

Три дня, два…

Вся работа была выполнена. Элен знала, что теперь ей нужно отдохнуть, накопить энергию, чтобы хватило сил пять дней подряд писать шестичасовые экзаменационные работы. Пять коротких дней, которые будут кульминацией трехлетней учебы… Элен молча сидела в комнате Хлои, глядя на золотистый фасад Крайст-Черч, без конца подливая себе кофе и стараясь ни о чем не думать.

Хлоя тоже волновалась, но она скрывала это даже от Элен. Это было в ее стиле: шутить и делать вид, что экзамены за первый курс – это чепуха, и никому, кроме самой себя, не признаваться в том, что ей на удивление страстно хочется сдать их на «отлично».

В предпоследний день Дарси заехал к Элен, чтобы пожелать ей удачи. Они уже договорились, что всю экзаменационную неделю она будет одна дескать, так ей легче сосредоточиться. Элен, конечно, знала, что это не единственная причина, но она гнала прочь угрызения совести.