— На что?

— На все выше перечисленное.

* * *

В клинике царила дружелюбная атмосфера. Мы стояли в самом конце коридора, когда я заметил на стене табличку. Надпись на ней гласила:


Достичь душевного величия может каждый, потому что помогать могут все. Для этого не требуется ученая степень или звание. Для этого не требуется устное или письменное согласие. Для этого требуется лишь сердце, способное сопереживать и сострадать. И душа, в которой живет любовь.

Мартин Лютер Кинг, младший.


— Мне нравятся эти слова.

— Мне тоже, — согласилась Карисса, — но моя любимая цитата у него другая: «Мы не всегда можем отплатить добром тому, кто был добр к нам, зато мы можем вернуть долг, помогая другим».

— Очень верно.

Пока мы шагали по одному коридору и сворачивали в другой, Карисса на ходу рассказывала о моих правах в качестве волонтера.

— Знайте, что, отдавая нам свое время, вы можете рассчитывать на некоторые права. — Она начала загибать пальцы. — Клиника обещает вам зачисление на должность волонтера, захватывающую работу, обучение, сознательное участие в ее деятельности, наблюдение и руководство, уважение, использование вашего времени наилучшим образом, безопасные и благоприятные условия работы и признание вашего труда.

— Вот это да! Как вы все это запомнили? — пошутил я.

Она рассмеялась.

— Признание? — заметил я. — Неужели людей волнуют такие вещи, когда они решают стать волонтерами?

Она пожала плечами.

— Никто из тех, кого я знаю, об этом даже не задумывается.

* * *

После недельного обучения и подготовки меня наконец допустили к детям. Поначалу я читал двум подросткам, шестнадцати и семнадцати лет, конец которых был уже близок. Оба находились под действием успокоительных и пребывали в лечебной коме. После каждой страницы я поднимал голову, чтобы взглянуть на их реакцию. Ее не было. Не обращая внимания на пожирающую мои собственные внутренности боль, я продолжал читать, надеясь, что на каком-то незримом уровне мое присутствие приносит им хотя бы небольшое утешение.

Я приходил в клинику, если позволяло состояние моего здоровья, что бывало отнюдь не так часто, как хотелось бы. Впервые после того, как у меня диагностировали эту страшную и жадную болезнь, сила воли начала отступать под натиском раковых клеток, множившихся в моем теле.

Мне трудно описать эти симптомы. Мне случалось несколько раз болеть гриппом, когда все тело ломит, на лбу выступает холодный пот, озноб сменяется лихорадочным жаром, хочется прилечь там, где стоишь, и свернуться клубочком. Так вот, это все пустяки, не стоящие внимания, по сравнению с раком. Клетка за клеткой мое тело умирало, отказываясь функционировать.

Прошло две недели, прежде чем медицинские сестры и сиделки познакомили меня с несколькими маленькими детьми. Эти простодушные и непосредственные создания задавали порой очень странные вопросы.

— А почему у тебя такой большой нос? — спросил у меня маленький человечек.

— Он достался мне в подарок от отца.

— А что тебе нравится больше — леденец на палочке или ириски с кукурузным сиропом?

— Я еще не встречал конфет, с которыми не мог бы подружиться.

— Для чего ты сюда приходишь?

Хотя ответ был мне известен, дался он нелегко.

— Чтобы заставить тебя улыбнуться, — сказал я, но правда была чуточку более эгоистичной. В глубине души я прекрасно сознавал, что прихожу сюда, чтобы взглянуть в лицо паническому страху смерти и как-то примириться с ним. Это представлялось мне вполне разумным. Эти дети только что сошли на землю из рая и теперь возвращались домой. «Кто может ближе к Господу, чем они?»

Всякий раз, приходя в клинику, я врачевал собственную душу, спрашивая себя при этом, почему не вошел в эту дверь много лет назад. И каждый следующий день был не похож на предыдущий.

Я познакомился с десятилетней девочкой, страдающей неоперабельной опухолью головного мозга. Она носила разноцветный клоунский парик, подаренный ей кем-то из членов Общества благородных мистиков.

— Если людям так уж нужно смотреть на меня, то пусть они видят что-нибудь веселое, — пояснила она.

Еще никогда в жизни я не испытывал такой гордости при виде силы духа другого человека.

На следующий день я увидел маленького мальчика, который, захлебываясь слезами, умолял:

— Пожалуйста, мамочка, сделай так, чтобы я не умер!

Я почувствовал, что ноги отказываются держать меня, и оперся о стену, чтобы не упасть.

Из палаты вышла сестра Пинакер и, заметив выражение моего лица, прошептала:

— Он еще не готов.

— Наверное. Мне пятьдесят семь, и я тоже не готов.

— Возраст не имеет значения, — ответила она. — Душа знает, когда приходит ее время.

* * *

Однажды утром, в ничем не примечательный вторник, я вошел в сияющую улыбку маленькой девочки. Она сидела в дальнем конце дневной комнаты и играла с куклой. Когда она увидела меня, ее голубые глазки просияли. Я почувствовал, как сначала сжалось, а потом растаяло мое сердце. Судя по темному пушку на голове, когда-то у малышки были черные волосы. Бледность кожи девочки подсказала мне, что ее жизнь клонится к закату. Я подошел и протянул руку.

— Привет, меня зовут Дон, — сказал я. — А как зовут тебя, маленькая красавица?

— София, — отозвалась она и отложила куклу, чтобы пожать мне руку.

Несколько мгновений мы сидели молча, потом она повернулась ко мне и сообщила:

— У меня рак.

— У меня тоже.

— Мой называется лимфома.

Я кивнул.

— Тебе страшно?

Я колебался, не зная, что ответить и стоит ли говорить правду. Но девочка избавила меня от необходимости отвечать, вложив свою ладошку в мою.

— Не надо бояться, — сказала она. В ее глазенках светились понимание и взрослая, не по годам, мудрость. — Мы ведь никогда не остаемся одни… никто из нас.

Она обладала знанием и щедро делилась им с окружающими.

У меня не было иного выхода, кроме как поверить ей. Я полюбил свою новую подружку, маленькую девочку по имени София.

* * *

Поскольку знание — это сила, я провел свои обычные изыскания и узнал, что София сражается со злобным чудовищем. Лимфома — которую иногда еще называют раком крови — классифицируется как болезнь Ходжкина или не-Ходжкина. В случае с Софией раковые клетки поразили костный мозг, прежде чем проникнуть в кровь, откуда быстро попали в лимфатические узлы. Хотя лимфома не-Ходжкина была шестой, наиболее распространенной в США разновидностью рака, шанс заболеть в ее возрасте составлял один к ста тысячам. И она выиграла в эту жуткую лотерею. Какая удача…

После нескольких встреч София доверительно сообщила мне:

— Единственное, что меня беспокоит, так это то, что я потеряла волосы. — И печаль в ее голосе резанула меня по сердцу ножом. — А раньше они были вьющимися.

Я кивнул, испытывая чувство вины. Мне ведь не делали радиационную или химиотерапию, так что мои каштановые кудри остались при мне. И тогда я принял решение. «Последний раз я стригся наголо во Вьетнаме, — сказал я себе, — так что самое время попробовать, каково это, снова. А вдруг мне понравится?»

* * *

Когда я закончил и вытащил вилку машинки для стрижки из розетки, в ванную вошли Белла и Райли.

— Ты у нас такой красивый мужчина, папа, — сказала моя дочь, и ее глаза увлажнились.

Я в ответ лишь покачал головой.

— Я в этом совсем не уверен. Зато у меня очень красивая дочь.

Белла подошла, погладила меня по голове и поцеловала.

— И очень красивая жена, — добавил я.

* * *

На следующее утро София во все глаза уставилась на меня, когда я вошел в игровую комнату, но не произнесла ни слова. Я присел перед ней на корточки и улыбнулся.

— Ты меня не узнала? — спросил я.

Она покрутила головой.

— Я узнАю тебя где угодно! — воскликнула девочка, и глазенки ее засверкали. — Но что ты с собой сделал?

Я подмигнул ей.

— Это всего лишь волосы, верно? Да кому они нужны!

Она бросилась мне в объятия.

— Зато мы с тобой сэкономили на шампуне, — шепнул я ей, из последних сил стараясь не расплакаться.

* * *

Хотя собственный смертный приговор висел надо мной дамокловым мечом, именно ему я обязан несколькими лучшими днями в своей жизни — теми, которые провел с Софией. Я навещал девочку так часто, как только мог. По большей части мы ни о чем не разговаривали, просто держались за руки. Хотя я надеялся, что помогаю ей, в глубине души я знал правду. Целительная сила ее прикосновения не была похожа на то, что мне доводилось испытывать раньше.

Связавшись со знакомой в фонде «Загадай желание», я рассказал ей историю Софии, не подозревая, что позвонил слишком поздно.

* * *

Был вечер среды, уже начинало темнеть, и — хотя тогда я этого еще не знал — мы с Софией разговаривали в последний раз.

— Если бы тебе пообещали исполнить одно желание, что бы ты загадал? — спросила она.

По спине у меня побежали мурашки. Я ведь только что звонил насчет нее в фонд «Загадай желание», а в такие совпадения я не верю!

Задумавшись на мгновение, я ответил:

— Я хотел бы, чтобы в тот день, когда я предстану перед Господом… чтобы Он улыбнулся мне. А если бы тебе пообещали исполнить одно желание, что бы ты загадала? — тут же спросил я.

София взглянула мне в глаза и, не раздумывая ни секунды, ответила:

— Чтобы твое желание исполнилось.

Я едва не рассмеялся, но тут же понял, что она говорит серьезно. Мы долго сидели с ней в тот вечер, взявшись за руки. Во всяком случае, долго по нашим с ней меркам.