– Вздор, вздор! Что ты себе вбил в голову? Только ты один был в жизни Аннетты, только ты. С Джо они были, как брат и сестра, именно так. Так что не глупи! Во всяком случае, сейчас тебе нужно немного отдохнуть. Я уступаю место сиделке, а уж она-то возьмет тебя в ежовые рукавицы.

Почему люди говорят такие глупости? Дэниел махнул сыну рукой и добавил:

– Я еще загляну перед тем, как поехать в больницу. Может, ты захочешь написать Аннетте записку?

– Да, я напишу… Так я и сделаю… Двадцатью минутами позже, когда Дэниел уже собирался выходить, к нему подбежала Мэгги.

– Я тут подумала, раз Фло не приедет в субботу навестить Уинифред, тебе стоило бы дать знать об этом в больницу. Уинифред, вероятно, будет ждать прихода Фло – единственной посетительницы, которой она рада.

– Да, да, нужно позвонить туда. – Дэниел кивнул. – Можешь это сделать? Мне сейчас нужно идти, а после больницы я вернусь, и весь оставшийся день у меня свободен.

– Хорошо, я позвоню. – Мэгги открыла ему дверь и воскликнула: – Ну и ну! Начинается снегопад, и это в такое-то время… Береги себя.

Дэниел улыбнулся ей:

– Только ради тебя.

Они обменялись долгими взглядами, и Дэниел вышел. Закрыв за ним дверь, Мэгги взяла телефон, набрала номер лечебницы и попросила позвать сестру-хозяйку, объяснив, что ей нужно поговорить насчет одной пациентки, миссис Кулсон. На это ей ответили, что сестра-хозяйка на собрании, но что рядом с телефоном находится сестра Претт из палаты миссис Кулсон. Мэгги согласилась поговорить с ней.

– Я просто хотела предупредить вас, – обратилась Мэгги к сестре Претт, – что миссис Джексон не приедет повидать миссис Кулсон в эту субботу. Дело в том, что у нее в этот день свадьба.

– Очень хорошо. Я передам миссис Кулсон. Ей будет интересно узнать об этом.

– И еще. Не могли бы вы осторожно сказать ей о том, что она теперь бабушка? Ее невестка родила сегодня утром малышку.

– Да это же чудесно! – воскликнул голос на другом конце провода. – Конечно, я передам ей. Как вы меня и предупредили, осторожно. До свидания.

– До свидания.

С минуту Мэгги молча смотрела на телефон. Не было ли в словах медсестры иронии, когда она повторила ее „осторожно"? Но нет, скорее всего, нет. Сестра говорила очень вежливо.

Мэгги снова отправилась на кухню. Тяжелая же выдалась неделя! Казалось, события наслаиваются одно на другое. Жаль, что Фло и Харви скоро уедут из страны, ей их будет очень не хватать. Они прибавили света в этом доме, хотя ножа Харви вовсе не была светлой. Занятная мысль. Хотелось, чтобы произошло что-нибудь, что внесло бы свет и в ее жизнь. Тогда ей будет так легко подниматься вечерами по этой лестнице, к нему. А может, разрешать ему спускаться в ее комнату…

Да, она думала так и знала, что ждать больше не может. Ее беспокоило то, что им в конце концов придется сойтись в этом доме. Она не понимала, почему это так ее беспокоит, ведь с самого первого дня, стоило ей прийти сюда ухаживать за Стивеном, она невзлюбила Уинифред. Временами та вела себя, как настоящая стерва. И Мэгги часто приходилось прикусывать язык, чтобы не высказать этой женщине все, что она о ней думает, и в первую очередь, что она выскочка. Так почему же Мэгги так сопротивлялась Дэниелу? Может, в ней говорила совесть?

С годами Мэгги немного устала от этого слова. Дом, в котором она жила, был католическим – за исключением Мэгги. И казалось, что иметь совесть – это привилегия католиков. Но Мэгги знала, что у нее чувство совести было острее, чем у любого из членов этого семейства. Хотя у Дэниела тоже болела совесть, но на то были особые причины. Мэгги никогда не могла винить Дэниела за что-то, что он сделал или мог бы сделать. Она любила его так долго и так безнадежно, что сейчас их воссоединение должно было бы приводить ее в восторг, но почему-то она не чувствовала радости. Все проходило слишком скрытно, и она не могла даже допустить мысли о том, что это станет известно еще кому-то. Но когда-нибудь это все равно произойдет. Да, произойдет… когда-нибудь.


Дэниел снова сидел рядом с Доном. Дэниел был в халате. И Стивен – тоже. Стивен лежал на соседней кровати, читая комиксы, и поминутно отрывался от своего чтения, чтобы улыбнуться отцу и брату.

Дэниел улыбался в ответ и вполголоса говорил Дону:

– Удивительные перемены произошли в этом малом за последние несколько месяцев. Ты заметил?

– Да, да. Он выглядит поумневшим.

– Это все из-за его чувств к тебе и… – Дэниел не стал продолжать: „и из-за того, что он наконец-то освободился от матери". Стивену это освобождение было нужно не меньше, чем Дону. Но одному свобода помогла, а вот другому… Дэниел оборвал свои мысли. – Знаешь, ты сегодня отлично выглядишь.

– Я и чувствую себя отлично, папа. Я даже могу глубоко вздохнуть. – Дон засмеялся и продемонстрировал это. Но улыбка быстро исчезла с его лица, и он тихо заговорил: – Знаешь, бывали дни, когда мне не хотелось просыпаться вовсе. Но когда я узнал вчерашние и сегодняшние новости, что с Аннеттой все в порядке, что она уже может сидеть, смеется и щебечет, как птичка, все чудесным образом переменилось. За весь день у меня не было ни одного приступа. И я принял только одну порцию таблеток, а вот этого вообще не пил. – Он показал пальцем на боковой столик, где стоял стакан, наполненный коричневой микстурой. – Если так пойдет и дальше, я наконец смогу засыпать естественным образом. А то от снотворного у меня по утрам так болит голова. Папа, когда я чувствую себя, как сегодня, я задаюсь вопросом: а может, человек способен управлять своей болью? Ведь с тех пор, как я услышал о ребенке и Аннетте, я чувствую себя совсем по-другому. Если боль начнется опять, я не стану прибегать к помощи таблеток. Если я выдержу так один день, то смогу обходиться без них и в другие.

– На твоем месте, дружок, я бы принимал таблетки. По мере того как ты становишься крепче, боль будет уменьшаться.

Дон посмотрел на отца и повторил:

– Становишься крепче… Папа, мы ведь обманываем друг друга. Сегодня был лишь проблеск. А завтра утром, как всегда, эти умные мысли о том, что можно усилием воли управлять болью, исчезнут.

– Не говори так. Чудеса случаются.

– Папа! – Дон нетерпеливо повел плечами. – Ради Бога, не надо этих благочестивых слов. Единственное чудо, которое может со мной случиться, это то, что я продержусь еще столько, что увижу, как мой ребенок ползает вокруг меня на кровати. Ну, ну, не расстраивайся! Только с тобой и с Джо я могу говорить откровенно. Кстати, почему ты отправил его вместо себя? Ты же так хотел сам увидеть свадьбу Фло.

– Не знаю. Множество причин. Я хотел быть рядом с тобой и с моей внучкой, – Дэниел состроил веселую рожицу. – И я знал, что, как только я доеду туда, мне тут же захочется рвануть обратно. Что касается Джо, то он любит путешествовать.

– Тут дело даже не в том, что Джо любит, а в том, что он делает для других. Нам повезло, что у нас есть Джо. Ты сам знаешь.

– Да, знаю.

– И Мэгги.

Дэниел почувствовал на себе пристальный взгляд сына. „Нет, нет", – подумал он и чуть было не пробормотал „Боже мой!", когда услышал следующие слова Дона:

– Она хорошая женщина, эта Мэгги. Но я не понимаю, что удерживало ее здесь все эти годы. А ты, папа?

На мгновение Дэниел почувствовал, что вопрос поставил его в тупик, но затем он нашелся:

– Ну, у нее нет своей семьи. Она считает нас своей семьей.

Ему снова пришлось выдержать пронизывающий взгляд сына. Дон медленно отвернулся от него и сказал:

– Знаешь, что я сейчас буду делать? Буду читать, пока не засну, как этот здоровенный олух вон там. – Он показал большим пальцем в сторону Стивена, и тот закричал:

– Хочешь какой-нибудь из моих комиксов, Дон?

– Нет, не хочу я твоих комиксов. Оторви-ка от кровати свой ленивый зад и принеси мне книжку с того стола, третью в стопке.

– В голубой обложке, Дон?

– Да, эту. Давай ее сюда.

Стивен положил книгу на постель. Дэниел наклонился, посмотрел на ее название, затем на Дона и произнес:

– „Диалоги" Платона? Углубляешься в дебри философии? Для чего ты это читаешь? Хотя от этой штуки тебе точно захочется спать.

– Тебе стоит прочесть ее, папа. Я читал Платона, когда заканчивал школу, и ничего тогда не понял, кроме того, что там содержится много правды. Теперь я понимаю. Это история человека, готовящегося к смерти.

– Мальчик мой, ради Бога…

Дэниел вскочил на ноги, но Дон движением руки остановил его.

– Нет, папа, тут не то. Она совсем не мрачная.

– Не то? Но почему ты читаешь именно эту книгу?

– Она лежала наверху среди моих книг, и я постоянно заглядывал в нее, потому что там очень много говорится о человеческой природе. И недавно я попросил Аннетту принести ее сюда. Я чувствовал, что в этой книге есть что-то важное для меня. И я нашел это: размышления о том, как умереть достойно.

– Боже Всемогущий! Мальчик мой…

– Не воспринимай это так, папа. Неужели ты хочешь, чтобы я лежал тут и корчился в ожидании своего конца? Ты должен сам прочесть эту книгу, ты многому научишься. Хотя бы перестанешь бояться людей. Я всегда боялся людей, с самого детства. Любой из них был лучше, умнее, выше, глубже меня… Особенно Стивен. Я любил Стивена, но временами и ненавидел его. Эта книга о человеке некрасивом, не производящем на окружающих благоприятного впечатления, но тем не менее завоевавшем величайшее уважение даже среди врагов. Страх – не противоположность любви или уважению, он просто вызывается завистью к этим качествам. Отец, не смотри так. Сегодня я счастливее, чем когда-либо, поверь мне.

Взглянув на него, Дэниел подумал: да, так оно и есть. Странно, но это так. Но как же изменился Дон: он был все так же молод, а говорил, как старик.

– Пойду выпью чего-нибудь, – сказал Дэниел. – А ты, Стивен, – он обернулся к смеющемуся парню на другой кровати, – не смей засыпать, пока я не вернусь. Слышишь меня?