– Да ладно тебе. Не выдумывай. – Джо похлопал Дэниела по плечу.

– Нет, на самом деле не любит. Я такие вещи чувствую. И еще я чувствую себя самозванцем. Мы все в этом доме чужаки. Хотя, казалось бы, перед лицом войны все равны… Но эти старые дома, словно замшелые сельские консерваторы, всегда поставят тебя на место. А мое место, увы, не здесь. – Впервые за все время разговора Дэниел улыбнулся. Он выглянул в окно, затем сказал: – А помнишь наш первый настоящий дом, у подножия Брэмптонского холма? Как там было замечательно: уютный дом, прекрасный сад, в котором невозможно заблудиться. Помнишь его?

– Да еще как помню, – кивнул Джо.

– Ну а все-таки, нынешний дом тебе нравится?

– Конечно. Хотя в детстве его название – „Усталый лист" – всегда меня озадачивало, но этот дом мне все равно нравился. Однако я понимаю, что ты имеешь в виду. Одно могу тебе сказать, папа. Тебе повезло, что нам хватает пятерых человек, чтобы управляться с хозяйством. И внутри, и снаружи. А когда Блэкбурны, предыдущие хозяева, жили здесь, одним только домом занималось двенадцать слуг. А у них ведь было трое сыновей и дочь.

– Три сына, и всех убили на войне.

– Ладно, папа, не горюй. Я тебе вот что скажу. – Джо снова похлопал отца по плечу. – Иди-ка и спроси у Дона, девственник ли он.

Джо затрясся от смеха. Глядя на него, Дэниел тоже усмехнулся. С характерной для него гримасой он произнес:

– Чтоб у меня глаза лопнули! Я, наверное, этого не переживу… Ты-то сам как думаешь?

– Понятия не имею. Хотя… думаю, что да.

– Просто ума не приложу, что делать. Кстати, где он?

– Последний раз я видел его в бильярдной. Он проигрывал Стивену очередную партию. Дон вообще очень добр к Стивену.

– Да. И этого она тоже не может перенести. Того, что Дон, ее единственное сокровище, всегда находит время для первенца, этого неполноценного калеки… Ладно, пойдем.

Они пошли по коридору и спустились по лестнице. Джо распахнул дверь бильярдной и почти закричал игрокам:

– Я так и знал, что вы здесь! Опять забываете о времени! Закругляйтесь, – он взглянул на часы, – через двадцать минут приходят гости.

– Джо, Джо! Я выиграл, я опять его обставил!

Джо обогнул огромный бильярдный стол и подошел к высокому, как и он, мужчине тридцати лет, прекрасного телосложения, с большой копной темных непослушных волос. Однако лицо его, казалось, принадлежало маленькому мальчику. Симпатичному мальчику. Да только выражение глаз намекало на то, что с ним что-то не в порядке. Глаза были голубые, как у отца, но это был бледный, дрожащий оттенок голубого цвета. Словно они хотели охватить разом весь окружающий мир. Иногда эта дрожь в глазах прекращалась – в те короткие мгновения, когда ему удавалось сконцентрировать на чем-то свое внимание.

– Ну что, Дон, – продолжал радоваться Стивен, – как я тебя обыграл!

– Действительно? – обратился Дэниел к Дону. – Раз так, значит, плохи твои дела.

– Да он лучше меня играет. Это несправедливо – он всегда выигрывает!..

– Я… я дам тебе выиграть в следующий раз, Дон. Ты выиграешь! Ты выиграешь! Уж я тебе обещаю: ты выиграешь. Честное слово.

– Я запомню это.

– Конечно, Дон. Конечно.

Стивен сдвинул галстук на одну сторону и сказал отцу:

– У меня от него болит шея, папа.

– Что за чушь! – Дэниел подошел к нему и поправил галстук.

– Папа?

– Слушаю тебя, Стивен.

– Можно я пойду на кухню к Мэгги?

– Ты же знаешь, что Мэгги готовит обед.

– Тогда я пойду к Лили.

– Не сейчас, Стивен. Не будем опять об этом говорить. Ты же знаешь, какой у нас обычай. Ты здороваешься с Престонами, Боубентами, и, конечно, с тетей Эллисон и дядей Эллисоном, и с Энни, то есть с Аннеттой. Затем, поговорив, как обычно, с Аннеттой, ты поднимешься наверх, и Лили принесет тебе обед.

– Папа, – позвал Дон, подбрасывая дрова в камин. Дэниел подошел к нему. – Пусть он лучше идет, у него только что была неприятность.

– Что-нибудь серьезное?

– Нет, просто мокрое. Но он нервничает. – Дон приподнялся и сказал, посмотрев на отца: – Ведь это тяжело для него. Я не понимаю, почему ты заставляешь его терпеть их.

Дэниел бросил в огонь еще дров.

– Ты прекрасно знаешь почему. Я не собираюсь прятать его, как будто он идиот. Мы-то знаем, что он не идиот.

– Это несправедливо по отношению к нему, папа. Пусть он лучше идет. Мама расстроится, если у него сегодня будет еще одна неприятность. Тем более при гостях. Один раз так уже было.

– Но это было давно. Он сейчас уже научился.

– Ну, папа, пожалуйста…

Отец и сын молча смотрели друг на друга. Стивен не мог их слышать, так как разговор заглушался раскатами голоса Джо. Тот специально создавал своего рода шумовую завесу. Видя, что молчание затянулось, Дон сказал:

– Расценивай это как еще один свадебный подарок мне.

– Да разве тебе мало того, что ты уже получил?

– Ну что ты, папа. Я ведь уже говорил: просто не могу поверить. Свой собственный дом, и такой великолепный! Да еще и на приличном расстоянии отсюда.

– Да, дружище, на приличном расстоянии. Но одно я должен тебе сказать, хоть мне и не хочется. Не бросай мать совсем, приглашай ее к себе почаще и приезжай к ней сам, когда сможешь.

– Конечно, я так и буду делать. И вот еще что. Спасибо тебе, отец, за то, что ты помог мне преодолеть все трудности.

Ему не нужно было объяснять, какие трудности, а Дэниелу не нужно было спрашивать. Оба они знали.

Развернувшись, Дэниел зашагал к Стивену.

– Все в порядке. Ты опять меня убедил. Ты не только в бильярд хорошо играешь, но и умеешь разговаривать с людьми. Будь по-твоему. Иди к себе наверх, а я скажу, чтобы Лили поднялась к тебе.

– Не нужно, папа, не нужно. – Джо обнял Стивена за плечи. – У нас тут возник один спор. Стивен защищает „Сандерлэнд", а я – „Ньюкасл". Ты слышал что-нибудь подобное? Пошли, давай обсудим. – И с этими словами братья вышли из комнаты.

Теперь, когда Дон и его отец были предоставлены сами себе и у них появилась возможность поговорить наедине, казалось, что они исчерпали все темы для разговора. Наконец Дон спросил:

– Сыграем, папа? У нас есть пятнадцать минут. Наши гости всегда приезжают секунда в секунду, и никогда раньше.

– Нет, Дон, спасибо. Я лучше проберусь на кухню и узнаю у Мэгги, может ли она отправить что-нибудь наверх до начала обеда. – Дэниел повернулся и вышел из комнаты.

За дверью, обитой сукном, располагались лабиринты кухни. В свое время Дэниел обновил весь ее интерьер, оставив лишь древнюю плиту с духовками, которые до сих пор использовались для выпечки прекрасного хлеба. Это была очень приятная кухня: длинный деревянный стол, полка с дельфтским фаянсом, напротив – буфет, двойная раковина, широкое окно, из которого была видна конюшня. Имелась там и кладовая с мраморными полками. Дверь из нее вела в деревянный амбар, а затем к застекленной террасе, где хранились верхняя одежда и обувь.

На кухне царила суматоха. Мэгги Догерти, женщина тридцати семи лет, украшала уже готовый торт разрезанными пополам ягодами клубники и вишнями. Она взглянула на Дэниела и улыбнулась:

– Гости скоро будут здесь.

– Да, скоро… С виду торт отличный. Надеюсь, что и на вкус он так же хорош.

– Еще бы, ведь он сверху донизу пропитан хересом.

– Но мы же не скажем об этом Мадж Престон?

– Скажи ей, что это кулинарный херес. Это ведь совсем другое дело.

– А будет ли сегодня утка?

– Да, с апельсиновой начинкой и всяким таким.

– А суп какой?

– Вишисуаз.

– Да? Этим можно похвастаться.

– И еще креветки.

– Бетти Боубент останется довольна.

Он немного постоял, глядя на то, как Мэгги доводит свой торт до совершенства, и сказал:

– Сегодня я отправил Стивена наверх. С ним не все было в порядке. Проследишь, чтобы он перекусил?

Мэгги подняла глаза.

– Зачем ты все время хочешь выставлять его напоказ, одному Богу известно. Ему же невыносимо тяжело с посторонними. Как ты можешь так поступать?

– Мэгги, мы все уже обсуждали. Это ему только на пользу.

Торт был готов. Мэгги взяла со стола влажную салфетку и вытерла руки.

– Мэгги, ради всего святого, не выводи меня из себя, – тихо проговорил Дэниел. – Сегодня и без того трудный день. Я только что вышел еще из одной битвы.

Она опять посмотрела на него. Взгляд ее смягчился.

– Тебе виднее.

Мэгги повернулась и позвала молодую женщину, только что вошедшую на кухню:

– Пэгги, накрой поднос для господина Стивена и отнеси наверх. Ты знаешь, что он любит. Кстати, все ли готово для обеда?

– Да, миссис Догерти, – ответила Пэгги Дэниш. – Лили только что подала на стол главное блюдо. Выглядит замечательно.

– Пойду-ка я проверю это сама. – Мэгги улыбнулась девушке, сняла белый передник и, пригладив волосы, вышла из комнаты. Дэниел последовал за ней. В проходе они вдруг остановились.

Мэгги нельзя было назвать ни дурнушкой, ни красавицей, но лицо ее прямо-таки лучилось мягкой добротой. Дэниел взглянул на Мэгги и сказал:

– Извини меня. От всего сердца прошу, извини.

– Не глупи. Я ждала очень долго и не стыжусь говорить это.

– Да, Мэгги, но это после тех двадцати лет, когда я был тебе как отец…

– Ха! Я никогда не думала о тебе, как об отце, Дэн. – Она слегка улыбнулась. – Забавно называть тебя просто Дэном.

– Значит, ты не пойдешь на свадьбу?

– Нет. – Она отвернулась, посмотрела в глубину коридора. – Я думала об этом и поняла, что не смогу. Мне же придется следить за своей речью и манерами. Это будет тяжело. Ведь когда она относилась ко мне свысока, я уже хотела было развернуться и уйти. Не знаю, что меня тогда удерживало. – Мэгги опять взглянула на него. – Потом-то я поняла, что я здесь надолго. Но никогда не думала, что это затянется на двадцать лет. Раньше, бывало, воображала себе, что я здесь из-за Стивена, потому что он был такой беспомощный и нуждался в любви. И до сих пор нуждается, – она кивнула Дэниелу, – больше, чем все мы.