Шагнув вперед, Эдит строго сказала:

— Одрис, прекрати эти глупости. Ты слишком игрива. Разве ты не видишь, что у сэра Хью не было возможности даже разоружиться. Он очень устал и промок в пути. Иди пока к себе, а я помогу гостю расположиться.

Сэр Оливер посмотрел на жену. Он был слегка удивлен ее поведением и строгостью по отношению к Одрис. А вскоре выбросил это из головы. Женщины всегда отличались умением влиять «утонченными манерами» друг на друга, а также, если это было возможно, и на мужчин. Это были мелочи, не стоящие его внимания. Он кивнул Хью и сказал:

— Я оставляю тебя на попечение моей жены, — и вышел.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь, тетя? — спросила Одрис. — Кроме того, — добавила она весело, — я думаю, что в долгу у сэра Хью. Он ведь так великодушно согласился опекать меня целую неделю. Многие мужчины…

— Одрис! — прервала ее Эдит. — Не испытывай моего терпения. Сэр Хью провел в пути много дней среди пыли и грязи. Он захочет вымыться. Все готово, и слуги ожидают его. Я просила тебя выйти.

Краска залила щеки Одрис. Она бросила взгляд на Хью, повернулась и выбежала. Эдит пристально посмотрела ей вслед. Она была поражена реакцией Одрис, ее поведение не поддавалось никакой критике. Когда Эдит обернулась и посмотрела на Хью, он уже привел в порядок свои чувства и мог их контролировать. Голова все еще кружилась от просьбы сэра Оливера сопровождать Одрис в ее прогулках. Но он чувствовал, что это продлится недолго, и ее дядя попытается прекратить их. В то же время она сама постоянно наносила ему удары. Во-первых, поддразнивала его, когда он согласился сопровождать ее. Но это было и не удивительно. Одрис точно знала, что сэр Оливер собирается попросить его об этом. Хью тешил себя мыслью, что она как-то вынудила своего дядю сказать это. И еще взгляд, который она ему подарила, когда, краснея, выбегала из зала. Она, как молодая кобыла, которая покусывает и подталкивает жеребца, а затем убегает.

Леди Эдит жестом пригласила следовать за ней, и Хью шел, смутно понимая и едва слыша, как она что-то говорила об игривости и неосторожности Одрис. Он, конечно же, не знал, что, обычно молчаливая леди, сейчас говорила больше и громче.

— Она, как ребенок, — заключила Эдит, наконец, и провела его в комнату, которая была специально приготовлена. — Это потому, что ей не приходилось еще заботиться о муже, детях, вести хозяйство. Я надеюсь, что вы поняли ее правильно. Это было не больше, чем вежливость.

— Миледи, я не заблуждаюсь на счет того, что имела в виду демуазель Одрис, — заверил ее Хью. Его лицо не выражало никаких эмоций. — Бруно очень много рассказывал мне о ней.

— Ах, — воскликнула Эдит. Она почувствовала, что все встало на свои места. — Но, если Одрис узнает, что Бруно — ваш друг, она к вам привяжется и будет обращаться с вами, как со своей собственностью. Она просто боготворит Бруно и превозносит его над всеми окружающими.

Хью не ответил на этот намек. Он никогда не лгал. Должно быть, все сказанное им ввело ее в заблуждение. Но они оба были правы. Между тем согласие с тем, что Эдит ему сказала, уже означало ложь, а ее объяснение странного поведения Одрис убеждало Хью, что опасения по поводу того, что он не понимал Одрис, были не напрасными. Ведь на самом деле ее поступки были противоположны ее словам. Они производили впечатление чего-то необъяснимого, и Хью не был уверен, что она так благосклонно относилась к нему только потому, что он был другом Бруно.

Но сейчас Хью хотел быть подальше от кого бы то ни было, особенно от тех, с кем нужно быть учтивым. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Не хотелось ему и думать, что делать с Одрис. В голове была полная неразбериха, которая могла оказать плохую услугу. А кроме того, в течение последних двух суток он не мог думать почти ни о чем другом, но так и не пришел к какому-либо решению. Поэтому Хью вздохнул с облегчением, когда леди Эдит не вошла за ним в комнату, в которой у небольшого камина стояла лохань с водой, от которой шел пар. У леди Эдит не было необходимости сопровождать его. Он не был ни графом, ни принцем, которым она сама прислуживала в знак своего почтения. А для простого рыцаря то внимание, которое оказали ему слуги, и предложение вымыться были проявлением учтивости.

Но Хью был удивлен неестественно бурным приемом, оказанным ему сэром Оливером. Выбросив все мысли из головы, он с удовольствием оглядел комнату, в которой будет жить целую неделю. У него никогда прежде не было такой комнаты, если не считать того, что в этой комнате он уже провел ночь в свой последний приезд в Джернейв. Только тогда он был так далек от того, чтобы замечать окружающие его вещи. Конечно, ему были знакомы те небольшие комнаты, которые находились за толстыми стенами башни. Эта почти не отличалась от остальных. Она освещалась только светом, проникающим в открытую дверь в переднюю, где было окно, выходящее во двор замка, а на стенах крепились смоляные факелы.

В комнату была внесена широкая скамья и две бараньи шкуры, которые служили матрасом. Скамья стояла напротив двери. У стены, отделявшей комнату от зала, был расположен сундук, а рядом с ним табурет. В стене, выходящей во двор замка, был встроен камин, над которым была щель для выхода дыма. В камине на плоских каменных плитах ярко горел небольшой огонь. Какая роскошь! Он продвигался дальше, рассматривая комнату. По сравнению с залом, она была теплее, уютнее и светлее. И как бы то ни было, у Хью никогда еще не было собственной лохани. В Хелмсли он мылся в общем строении, предназначенном для этих целей, где он и его друзья окатывали друг друга водой из бадьи. Посмотрев на лохань, Хью на мгновение засомневался, а поместится ли он там. Поднимающийся пар указывал, что вода была теплая. Рядом с лоханью лежала согретая у огня материя для вытирания. И все это убедило Хью, что всю эту роскошь нужно обязательно испытать.

Эдит, почувствовав, что Хью понял ее опасения, пошла искать Одрис. Она увидела племянницу, закрывавшую за собой дверь во двор замка. И первый же слуга, к которому она обратилась с вопросом, с благоговением, предназначенным только Одрис, ответил, что девушка ушла на кухню.

Эдит криво усмехнулась. Хотя она и была хозяйкой Джернейва, ее порой просто не замечали, даже когда она проходила по двору. Но Одрис всегда легко можно было найти. Она нашла племянницу, как и ожидала в сарайчике, предназначенном для сушки и хранения трав, мыла и других необходимых вещей домашнего обихода. Девушка выбирала растения благовоний, что было ее обычным делом, она ухаживала за крепостным садом, и в ее обязанности входило решать, какому растению и где произрастать. Одрис также определяла количество и состояние собранных трав.

Эдит была довольна тем, что застала племянницу одну, и поэтому, как бы извиняясь, сначала заговорила, что не собиралась обидеть или смутить Одрис перед другом Бруно, а потом назидательно отчитала девушку, говоря, что ее поведение по отношению к Хью может быть им расценено совершенно неправильно, а это могло бы причинить молодому человеку боль.

Одрис спокойно ее выслушала и сказала:

— Я обязательно буду осторожнее, тетя. Я обещаю тебе.

Эдит осталась очень этим довольна. Она знала, что Одрис не любила обижать кого бы то ни было, поэтому выбросила все происшедшее из головы и направила свои мысли в сторону кухни. Эдит вспомнила, что надо бы посмотреть достаточно ли готовили там еды, чтобы накормить еще пятьдесят ртов. Она пошла на кухню, а Одрис еще несколько минут продолжала выбирать травы и затем, молча, вышла. Она несла узелок с травами, которые разминала, гнула, ломала руками до тех пор, пока сухие хрупкие стебли и листья не превратились в крупный порошок. Великолепный запах исходил от этого мешочка, не очень красивого, но чистого и душистого.

Легкая улыбка тронула ее губы, когда она поднималась по темной, крутой лестнице главной башни. Ей везло больше, чем она ожидала. Тетя никогда не понимала ее. Она ведь убежала не потому, что ее бранили, а потому, что, когда тетя предложила Хью помыться, то внезапно представилось его нагое тело. Настоятельное желание тела — прилив тепла, тяжесть в паху и необычно приятное пульсирование между ногами — удивило ее и заставило убежать. Так она очутилась в кладовой, не зная, что делать дальше. Острый аромат ее узелка помог ей. Она вспомнила, что Эдит часто просила ее приносить травы, чтобы сдобрить ароматом воду, в которой купались влиятельные гости. Теперь она знала, зачем пришла в кладовую. Входя в зал, Одрис замедлила шаги и подумала, благоразумно ли входить в комнату Хью, и не расскажут ли слуги об этом Эдит? И не покажется ли странным ее поведение? Особенно, после того как тетя ее предупредила, чтобы она не сбивала Хью с толку, проявляя к нему внимание. Здравый смысл подсказывал вернуться в свою башню и находиться там, пока не позовут к столу. Но желание подгоняло ее, а ноги несла вперед. Улыбка, которую погасили сомнения, вновь озарила ее лицо. Одрис надеялась, что слуги ничего не скажут тете. Но даже, если они сделают это, она сможет оправдаться тем, что вошла только на одно мгновение, чтобы отдать травы. И Эдит подумает, что это еще одно проявление ее великодушия.

Хью не ощущал усталости, пока не окунулся в теплую воду. Его одолевали и беспокойство о Тарстене, и желание Одрис. Хью боялся этого желания, но оно наполняло все его тело. Сейчас он просто, закрыв глаза, прислонился к стенкам лохани, успокоенный действиями слуг, и смутно слыша их тихий разговор. Но все было настолько безразлично, что он не прилагал никаких усилий, чтобы понять, о чем они говорили на своем гортанном языке, хотя Хью мог воспринимать английский язык, когда пытался это делать. И тем не менее этот шепот добавлял комфорт, и когда он внезапно прекратился, Хью открыл глаза и вздрогнул. На пороге комнаты стояла Одрис. В руках у нее был пряничный мешочек, который она протягивала, как будто хотела предложить его слугам. Девушка ничего не говорила, но Хью видел, что ее глаза были устремлены на него. Он не заметил, как отпрянули слуги, как будто они были удивлены или напуганы. Они в ожидании смотрели на Одрис, и у него не было времени удивляться их странному поведению. От взгляда Одрис бросало то в жар, то в холод. Хью охватила нервная дрожь. Ее замешательство могло бы показаться вполне естественным, если бы длилось не так долго. Одрис просто опешила при виде его нагого тела.