Она продолжала с интересом рассматривать его — так рассматривают редкое произведение искусства. Он же смотрел на нее в замешательстве и даже с некоторой тревогой, ибо вдруг почувствовал странное стеснение в груди.

Они по— прежнему смотрели друг на друга, и в эти мгновения, превратившиеся в вечность, что-то между ними происходило… Казалось, воздух над ними сгустился и наполнился чем-то тяжелым, почти осязаемым… Однако Лаура, похоже, ничего не замечала -она радовалась долгожданной встрече. Граф же был более чем шокирован.

Наконец она снова улыбнулась и сделала еще один шаг в его сторону. Он тотчас взмахнул рукой, обтянутой перчаткой, взмахнул так, будто приказывал ей остановиться, будто намеревался оттолкнуть, если она осмелится к нему приблизиться. Ноги его были широко расставлены, будто он стоял не на земле, а на палубе корабля.

— Ступай займись своими делами, Симонс. — Он вновь посмотрел на дворецкого.

Симонс молча поклонился. Граф тут же развернулся и исчез в дверном проеме.

Лаура смотрела ему вслед.

Симонс решил: «Она, должно быть, слабоумная». И действительно: странно уже то, что девушка не завизжала, увидев одноглазого демона. Но чтобы смотреть ему вслед с улыбочкой на губах — разве так ведут себя нормальные люди?

Лаура сделала вид, что не замечает неодобрительного взгляда дворецкого. Пусть думает что хочет. У нее хватает своих забот. Впервые в жизни ей пришлось испытать такое жестокое разочарование.

А чего она ожидала? Что, едва увидев, Алекс примет ее в распростертые объятия? Что объявит, что любит ее так же сильно, как она его? Он даже не узнал ее. Может, новый Алекс, Алекс-отшельник, также мало подвержен ее женским чарам, как и юный красавец, каким он был раньше.

Откровенно говоря, надежды на успех маловато. Правда, есть одно обстоятельство: за четыре года ее женские чары значительно окрепли. Он уже не воспринимает ее как ребенка и если и отвергнет, то не как назойливую девчонку. Может, он и наводил ужас на других, но она-то не слепая и видела: Алекс не равнодушен к ее прелестям. От нее не ускользнули взгляды, которые он бросал на ее грудь. И он был чрезвычайно взволнован.

Что же касается собственной ее реакции… Заметив, что он смотрит на ее грудь, она почувствовала, как все тело наливается жаром, как кровь быстрее заструилась по жилам, как участился пульс… Даже грудь, казалось, увеличилась, а соски отвердели.

Наверное, Джейн была права: ее план — чистейшее безумие. Но это потому, что она не обдумала все в деталях. С одной стороны, он оставался все тем же Алексом, которого она помнила, с другой — был уже не тот. Он отгородился от мира невидимой стеной, невидимой, но едва ли преодолимой.

И все— таки надежда не покинула ее. Ведь если бы она своим приходом его раздосадовала, он, не задумываясь, прогнал бы ее.

«Придется действовать более дерзко», — решила Лаура и улыбнулась при этой мысли.

Заметив ее улыбку, Симонс возвел очи горе. «Неужели эта полоумная задержится здесь надолго?» — спрашивал себя дворецкий.

Глава 3

— Черт бы побрал эту миссис Вулкрафт с ее Академией для юных леди, — бормотала Лаура, выгребая пепел из очага на кухне.

Лаура всей душой возненавидела школу, где ей пришлось получать соответствующее ее общественному положению образование. И возненавидела не потому, что была ленивой или неспособной к обучению. Напротив, с десяти лет дядюшки обучали Лауру латыни и греческому, ботанике и садоводству, скотоводству и земледелию. Вместо того чтобы читать перед сном сказки, она штудировала учебники или, сидя с дядей Персивалем и дядей Бевилом в уютной гостиной, слушала их споры о будущем империи и даже сама принимала участие в дискуссиях. Когда на чердаке нашли огромный глобус, его тотчас перетащили в гостиную, и он стал служить Лауре наглядным пособием на уроках географии. Там же, за письменным столом, она решала при свечах задачи по математике.

Обладавший более практическим складом ума, чем его брат, дядя Бевил считал, что племянница должна многому успеть научиться, прежде чем по праву наследования станет владелицей богатого и обширного поместья.

Поэтому Лаура могла с точностью до пинты сказать, сколько пива производится ежегодно на ее пивоварне, расположенной недалеко от Лондона; могла подсчитать ежегодную прибыль от лесного хозяйства и доподлинно знала, какой доход дает каждый акр плодородной земли, пестуемой рачительными дядюшками.

Лаура считала, что полученное дома образование в достаточной мере подготовило ее к жизни. Но к Академии для юных леди она оказалась совершенно не готова.

В школе книги использовались не для чтения, а в качестве вспомогательного средства для выработки правильной осанки — ученицы часами ходили по кругу с книгами на голове. Лауре постоянно приходилось садиться и вставать, и постоянно ей делали замечания, добиваясь от нее изящества и легкости движений. Локти следовало держать прижатыми к груди, что придавало девочкам вид марионеток из кукольного театра. Ее учили, как следует вести беседу, но при этом не переставали напоминать, что настоящая леди не должна говорить ни о чем, кроме погоды.

Лаура полагала, что, вышивая на полотне глупейшие изречения, едва ли можно чему-то научиться. Тем более что для вышивания девушкам выдавали старые застиранные лоскуты. Результаты, по мнению Лауры, не стоили трудов. «Терпение есть достоинство», «Достоинство есть добродетель», «Достоинство и добродетель — лучшее приданое» — какие нелепые изречения! Они совершенно не походили на те, что выписывала себе в тетрадь Лаура. Например: «Знание — высшая ценность». Или: «Несчастья закаляют характер». Но эти образцы мудрости в стенах академии никого не могли вдохновить.

Лаура не умела петь красиво, зато пела громко. После нескольких безуспешных попыток выработать у Лауры музыкальный слух миссис Вулкрафт сдалась. Лауру освободили не только от пения, но и от всех прочих музыкальных занятий, поскольку девочки жаловались, что после Лауры инструменты приходится снова настраивать.

Учениц миссис Вулкрафт обучали также искусству оформления интерьера, так что теперь Лаура могла отличить стул, сделанный в мастерской Томаса Чиппендейла (Английский мебельный мастер (1718-1779). Стилизовал мебель под китайскую, греческую и т.д.), от более старых образцов. К сожалению, миссис Вулкрафт считала, что искусство интерьера — это не только теория, но и практика, и девушкам предстояло научиться шить подушечки, изготавливать ламбрекены и прочее.

И вот теперь, после стольких лет обучения, Лаура оказалась в весьма затруднительном положении. Одно дело — учиться управлять домашним хозяйством, отдавать распоряжения слугам и совсем другое — самой выполнять обязанности прислуги. Именно это, то есть обязанности прислуги, ей и предстояло изучать в огромной кухне Хеддон-Холла.

Лаура была в полной растерянности. Впервые в жизни она столкнулась с подобными трудностями. Едва ли долгие беседы с дядюшками о философии и политике могли подготовить ее к чистке тяжелых чугунных котлов. Едва ли лекции миссис Вулкрафт о том, как сервировать стол и вести беседу, могли подготовить ее к мытью полов и чистке очага.

Лаура ужасно боялась, что ее прогонят с позором, и страх этот был вполне оправдан.

В детстве Лаура часто забегала на кухню погреться. Сидя на коленях у кухарки, она с удовольствием уплетала имбирное печенье, намазывая его взбитыми сливками. Однако весьма сомнительно, чтобы кому-то пришло в голову забегать в поисках уюта в огромную кухню Хеддон-Холла; к тому же здесь были слишком высокие потолки — даже для такого просторного помещения.

К кухне примыкали прачечная, пивоварня и кладовая. А выше — нужно было подняться по черной лестнице — располагались каморки для слуг, в том числе та, в которой поселили Лауру (домоправительница, миссис Седдон, заявила, что слуги рангом повыше живут в «старом крыле»). Над комнатками слуг, на крыше, стояла громадная бадья с водой — воду отсюда брали не только для нужд дома, но и для поливки сада и цветников.

Миссис Седдон оказалась весьма неприятной особой. Она совершенно не походила на добрую и ласковую домоправительницу Блейкмора. Да и кухарка встретила новую служанку не очень-то приветливо.

В первый же день из-за небрежности Лауры погас очаг, а когда она попыталась разжечь его, то оказалось, что это ей не по силам. Лаура могла бы с легкостью процитировать Платона и Аристотеля, не говоря уже о Шекспире, могла в уме сложить целую колонку трехзначных цифр, но чтобы развести огонь, ей пришлось обратиться к кухарке!

Что— то проворчав себе под нос, кухарка взяла из рук Лауры короб со щепками и в мгновение ока развела огонь. После чего отправила одну из горничных к графу -сообщить, что завтрак задерживается из-за неумелой новой служанки.

И кухарка, и поварята с нетерпением ожидали развлечения — они полагали, что Симонс придет выгонять глупую девчонку.

— Милорд не желает завтракать, — в некоторой растерянности сообщил дворецкий.

Однако Симонс умолчал о том, что граф, терпеливо выслушав его жалобы, решил: новой служанке необходимо дать время, чтобы она смогла освоиться. Слова навели Симонса на мысль, что хозяин заинтересовался глупой девчонкой.

Кухарку снисходительность графа отнюдь не привела в восторг. И она велела Лауре помешивать какое-то зелье, булькавшее в котле над очагом. Очаг был настолько широк и глубок, что там легко могли бы поместиться несколько котлов. За очагом высилась железная решетка, украшенная геральдической эмблемой Кардиффов, а поперек громадного зева протянулась толстая дубовая балка с множеством рычагов и блоков, позволявших перемещать тяжелые котлы. Разумеется, кухарка не стала объяснять Лауре назначение рычагов, и у девушки на ладонях вскоре появились кровавые мозоли. В конце концов один из поварят сжалился над ней и показал, как пользоваться этими механизмами.

Целый день ей не позволяли выйти из кухни. И следующий день был не лучше. Ей, как было заявлено, невозможно доверить ответственное дело, так что приходилось выполнять самую черную и грязную работу.