А Лаура… Интересно, что бы сделала эта обманщица, если бы он, презрев понятия чести, стал умолять ее остаться с ним в роли любовницы? Вот уж трудно бы ей пришлось!

Неожиданно дверь распахнулась, и перед графом предстала его жена. Фата ее сбилась на бок, и она нервно теребила подол.

Граф тяжко вздохнул. Она снова преследовала его — как тогда, когда была маленькой девочкой.

— Убирайся, — сказал он с угрозой в голосе, и Лаура ас поняла: муж в ярости.

— Алекс… — пробормотала она.

— Не смей обращаться ко мне, — перебил граф. — Не говори со мной. Избавь меня от своего присутствия и сама найди себе место, где будешь скрываться. Я не желаю ни видеть тебя, ни слышать.

— Прошу тебя, Алекс… — Она протянула к нему руки.

— Просишь меня, — усмехнулся граф. — О чем же? О том, чтобы я тебе поверил? С чего бы? Чтобы я проявил милосердие? Тоже — с чего бы? О чем ты можешь меня просить, моя хорошенькая маленькая лгунья?

Лаура потупилась. В комнате царил полумрак, но она все же заметила, что граф в ярости сжимает кулаки. Отступив на шаг, она едва не упала, наступив на шлейф. Алекс невольно рассмеялся.

— Если не хочешь пострадать от последствий собственных действий, убирайся, Лаура… Или Джейн — как тебе в данный момент будет угодно!

Она была в отчаянии. Как объяснить ему? Как объяснить, что все начиналось с невинного желания достучаться до него, убедить его в своей любви. Ведь она стала жертвой собственного обмана!

— От каких последствий я могу пострадать, Алекс? Я и так уже столько страдала… Ты выбросишь меня из своей жизни? Что ж, однажды ты уже сделал это. Ты откажешься говорить со мной? Годы проходили, а от тебя — ни одного письма. Да, я обманула тебя и умоляю простить меня. Алекс, я поступила так, потому что люблю тебя.

Он снова засмеялся, и этот смех едва не разбил ей сердце. Так и не закрыв за собой дверь, она подошла к столу. Она не заметила того, что волосы ее растрепались на сквозь. Еще миг, и фата, сорванная ветром, упала на пол.

Он внимательно посмотрел на нее. Затем, не торопясь, зажег стоявшую на столе свечу. Пламя трепетало, однако не гасло.

— Ты сказала, что любишь меня, — проговорил граф, усаживаясь на стул. — Значит, благородная леди Блейк… о, простите, леди Уэстон… Так, значит, любишь меня? Думаю, что нет, дорогая. Я думаю, ты просто захотела узнать, что получаешь. Решила сыграть роль жены, дабы выяснить, соответствует ли будущий муж твоим требованиям. Ведь Лаура всегда получает только то, чего хочет, не так ли? Испорченная и избалованная мисс, любимица дядюшек, которой всегда во всем потакали!… Что же касается меня… Вероятно, ты не могла спать спокойно, пока не заполучила этот экземпляр для своей коллекции.

— Неужели ты все видишь в таком свете?

— Нет, миледи, это еще очень деликатное изложение того, что я думаю о вас. Полагаю, что вы — весьма капризная дама, думающая исключительно о себе, не способная на подлинные чувства. Тебе хотелось сладенького — ты получила, что хотела. Ты, не задумываясь, прибегаешь ко лжи для осуществления своих целей. Вот каково мое представление о вас, леди Уэстон. Вы лгунья и прирожденная развратница.

Лаура не могла произнести ни слова. Бледная как полотно, она молча смотрела на графа. Да, он был в ярости — именно этого она и ожидала. Сейчас ей даже стало немного легче; ужас происходящего мешал проникнуться чувством реальности, и она воспринимала ситуацию как бы со стороны — казалось, все это происходило вовсе не с ней. И еще: нарыв наконец-то вскрылся… Теперь ей уже нечего было бояться.

Упершись ладонями в стол, она вдруг наклонилась к графу и улыбнулась, глядя на него с нежностью в глазах.

— А как же еще я могла добраться до тебя, если ты заперся в своей башне и никого к себе не пускал — играл роль великомученика.

— Вы меня в этом обвиняете, миледи?

— Да, я притворилась служанкой, — продолжала Лаура, по-прежнему улыбаясь. — Притворилась, потому что ты отгородился от тех, кто любит тебя, и у меня просто не оставалось выбора. Я не помню, чтобы ты отказался от того, что было предложено, Алекс. В такие игры в одиночку не играют. Ты должен об этом знать.

Лаура выпрямилась и, скрестив на груди руки, с вызовом посмотрела на графа. Он молчал, и она вновь заговорила:

— Кстати, о лжи. Сдается мне, ты тоже забыл кое о чем упомянуть.

— Ты выговариваешь мне за то, что я не сообщил тебе о предстоящем венчании? Едва ли это подходящая тема для беседы, когда тебя обольщают. Ты ведь этого не станешь отрицать? Знаешь ли, я собирался дать тебе мешочек золота в тот день, когда ты исчезла. Ну разве не смешно?

Он заметил, что она покраснела. Она злится или смущена? Как бы там ни было, румянец на щеках делал ее еще прекраснее, и это еще больше его раздражало. Черт возьми, не надо смотреть на нее! Не надо любоваться очертаниями ее бедер и огромными глазами — чудесными зелеными озерами…

— Разве я плохо разыграла для тебя шлюху, Алекс?

Лаура окинула его надменным взглядом, и граф невольно отметил, что она держалась с необыкновенным достоинством.

Он рассмеялся.

— Знаешь, почему я намеревался отослать тебя из Хеддон-Холла? Меня мучила совесть. Я не хотел, чтобы моя дорогая Лаура страдала. Не желал изменять моей будущей жене!

Она пристально на него посмотрела и снова одарила своей обворожительной улыбкой.

Граф встал из-за стола и подошел к ней вплотную.

— Вы считаете, что я разыгрываю из себя мученика, леди Уэстон?

— До сих пор именно так я и думала.

Он не спеша развязал сначала один узел маски, затем другой. Потом пододвинул подсвечник поближе к Лауре, так что пламя свечи едва не обожгло ее, и приблизил свое лицо вплотную к ее лицу. В следующее мгновение маска упала на пол.

— Этого не достаточно, чтобы иметь желание спрятаться от людей? — прошептал граф.

Лаура по— прежнему улыбалась. Улыбалась все так же ласково и обворожительно. Если бы он не наблюдал за ней так внимательно, то, пожалуй, решил бы, что она умело скрывает отвращение, которое, несомненно, должна была испытывать в этот момент. Но нет, в глазах ее была лишь нежность. Ни страха, ни отвращения. Одна лишь нежность, но эта нежность острыми кинжалами пронзила его сердце.

Он поспешно отступил, но Лаура по-прежнему не отрывала глаз от лица человека, которого привыкла считать прекрасным, как Аполлон. Руки ее дрожали, а сердце билось, как птица в клетке.

Один глаз Алекса затянулся бельмом, а глазницу пересекал уродливый глубокий шрам — будто раскаленный шомпол оставил свой след. Лоб его был испещрен множеством мелких шрамов — словно в него вонзились сотни раскаленных игл.

— Ну, ты по-прежнему считаешь, что это не причина? — осведомился граф.

Она перевела взгляд на его выразительные губы и волевой подбородок. Только подбородок и губы остались прежние. Все остальное изменилось до неузнаваемости.

Кожа на правом виске приобрела малиновый оттенок и была тонкой, как бумага. Кожа на левой щеке напоминала воск, оставшийся от догоревшей свечи, — вся в наплывах. Нос же — бесформенное месиво.

Лаура молча смотрела на него, и сердце ее разрывалось от боли.

Она боялась, что не сможет этого вынести — его боль стала ее болью. Но все же он оставался Алексом, и для нее не важно, в шрамах он или нет.

— Нет, это не причина, — проговорила она наконец.

Он попятился, ошеломленный нежностью, струившейся из ее глаз. Может, она действительно слабоумная? Или это он лишился рассудка.

Он помотал головой, словно пытался избавиться от наваждения.

Лаура подошла к нему, и он увидел, что в глазах ее стоят слезы.

Она провела пальцами по его изуродованному лицу и поцеловала.

Нет, она не стала целовать его в губы, почти не пострадавшие, но прикоснулась губами к его лбу — там шрапнель сожгла кожу. Затем скользнула губами по впадине, оставшейся от выжженного глаза, и поцеловала в переносицу — там почти не осталось мяса.

Граф почувствовал на щеке ее слезы и опустил голову.

— Избавь меня от своей жалости, — прошептал он.

Но Лаура уловила в его словах скрытую нежность и боль.

— Я люблю тебя, Алекс, люблю всю жизнь! — воскликнула она со слезами в голосе. — Да, всю жизнь… Неужели ты думаешь, что я могу чувствовать к тебе лишь жалость? Если так, то ты плохо меня знаешь.

— Жалость, сочувствие, сожаление — какая разница? Все ми чувства означают примерно одно и то же, — сказал он, он отстраняясь.

Алекс отвернулся, поднял с пола маску и снова надел ее.

Она не сводила с него глаз, и под ее пристальным взглядом ему стало не по себе. Не так он все себе представлял. Лаура не убежала в ужасе и не упала в обморок — она смотрела на него своими огромными зелеными глазами, полными слез. Боже, как ему не хватало этих глаз!

— Из-за шрамов ты не стал для меня хуже, Алекс, — сказала она, положив руку ему на плечо.

Он отстранил ее руку, но не мог спрятаться от взгляда — в зеленых глубинах ее глаз появился знакомый блеск.

— Шрамы — это мелочи по сравнению с другими твоими недостатками, — усмехнулась она. — Ты упрям, прямолинеен и лишен чувства юмора. А маску свою носишь… как щит, защищаясь от окружающего тебя мира. Тебе следует проявлять больше гибкости, дорогой Алекс.

— Теперь, миледи, вы взялись оценивать мой характер?

— Естественно, Алекс. Кому, как не мне, дать ему верную оценку? Уж я-то знаю тебя лучше, чем другие. Все тебя боятся, а кто не боится, у того не хватает ума делать выводы.

Она приблизилась к нему вплотную и прижала ладони к его груди. На губах ее снова появилась улыбка.

— Ты обвиняешь меня в избытке гордости, драгоценная супруга? Выходит, я должен еще и поблагодарить тебя за твою ложь?

Лаура вздохнула. Алекс действительно был слишком гордым… Но к черту его гордость! Она любит Алекса, и только это имеет значение.