– А что еще мне остается, черт побери?

– Но акции Хенка не продаются.

– Я в этом не сомневался, – нетерпеливо сказал Донал, как бы говоря: «За кого вы меня принимаете?»

«Да, он не дурак, – думал Поль. – Но не любит, когда ему противоречат, и запомнит того, кто осмелился это сделать».

– Помните о сердце Дэна, – продолжил он. – Когда вы будете торговать с немцами, я надеюсь, что это не дойдет до него.

Опять в глазах вспыхнуло презрение.

– Свои дела я держу в голове.

– Прекрасно. Это хорошее место для них. Донал, не теряя времени, надевал плащ и перчатки.

Потом сказал:

– Извините мой неожиданный визит. Обычно это не в моих правилах.

Поль понял намек. Надо соблюсти приличия. Так лучше.

– Все в порядке. Передайте привет Мэг. Она когда-нибудь бывает в городе?

– Она сейчас здесь, в магазинах. – Донал слегка поклонился. – Приветы домочадцам.

Дверь закрылась с легким скрипом. «Не хотел бы я находиться рядом с ним, когда он отбрасывает в сторону приличия», – подумал Поль.

Из окна он увидел, как Донал быстро шагал под проливным дождем. «Этот человек – мой враг», – подумал Поль.

Тот же проливной дождь бил в витрины под позолоченными буквами: «ЛИ». За стеклом два манекена в белых льняных одеждах и соломенных шляпах с маргаритками возвещали о наступлении курортного сезона.

Мэг постояла минутку, глядя в окно, как прохожие борются с ветром, выворачивающим их зонты. Потом вернулась к большому зеркалу.

Ли обошла ее, рассматривая каждую складку; ее круглые глаза сощурились от напряжения, и наконец она сказала:

– Да, это. Оно для тебя. В нем есть изюминка, и оно красивое.

Мэг увидела в зеркале женщину в черном бархатном вечернем платье. Юбка едва доходила до колен. Широкая лента из розового стекляруса, пришитая к платью, образовывала большой плоский бант спереди.

– Тебе нужны черные бархатные туфли, – сказала Ли. – И сумка из розового стекляруса.

Мэг вздохнула.

– Кто будет бегать в поисках всех этих вещей? У меня четверо детей. О, говорят: «Расслабься, у тебя есть няня», но это мои дети, и я не могу… – Почувствовав, что жалуется, она замолчала.

– Я могу подобрать тебе сумочку. Видела одну на прошлой неделе, – с готовностью предложила Ли. – Прислать ее?

– О, пожалуйста. Теперь все?

– Кроме шляпы для зеленого костюма. Пошли в примерочную.

В небольшой комнате вдоль стен, обитых серебряной парчой, висели платья.

– Мне кажется, я скупила весь магазин, – заметила Мэг в пустоту: Ли успела куда-то исчезнуть.

Она вернулась с охапкой велюровых колпаков, из которых кроятся и шьются шляпы.

– Я принесла тебе примерить одну модель. Мы сделали ее для постоянной клиентки ярко-розовой, но болотно-зеленый цвет потрясающе подошел бы к твоему костюму. Примерь.

Мэг подчинилась, и опять на нее из зеркала посмотрело лицо: глаза утонули в темной тени под полями колокола, которые доходили до бровей; щеки вытянулись – с каждым ребенком они все больше вытягивались.

– Не понимаю, что в ней хорошего, – пробормотала она, – выглядишь так, словно нет лба.

– Ты выглядишь прелестно. Тебе надо привыкнуть к ней, – произнесла Ли, с одобрением глядя на Мэг. Она погладила зеленый колпак. – Потрогай материал, ну разве это не роскошь? Шелковистый, как мех. Конечно, французский.

Ли действительно любила все эти тряпки. Сколько энтузиазма! Сколько энергии! Интересно, откуда это в ней.

– Так, мы сметаем шляпу, и ты сможешь примерить ее на следующей неделе. Пока ты не купила бархатные туфли, почему бы тебе не приобрести бронзовые лайковые бальные туфельки? Знаешь, такие с квадратными пряжками? Они чудесно подошли бы к зеленому костюму. И длинные янтарные бусы.

Мэг сняла шляпу, открыв короткую стрижку, и только сказала:

– И зачем только столько хлопот с перманентом, если шляпа все примнет.

– Что поделать. C'est la vie!

Мэг улыбнулась. Ли нравилось вставлять замечания на только что выученном французском.

– Ну все, – сказала Мэг, снимая через голову бархатное платье и отдавая его Ли. – Дай мне одеться и выйти отсюда.

Ли перекинула через руку ворох платьев.

– Ты уверена, что не хочешь взглянуть еще раз на шарнез?[3]

– Нет, я возьму бархат, этого хватит.

– Ты так много выходишь. Театры и ночные клубы. Тебе нельзя надевать одно и то же слишком часто. – Помолчав, Ли добавила: – У женщин, в обществе которых ты бываешь, тонны платьев!

Мэг представила ночные клубы, кабаки, джаз, блюз, гарлем. Скользские мужчины с жестким взглядом, немногословные мужчины. Их раболепные женщины в дорогих нарядах. Три часа утра. Спишь в машине по дороге домой. Однажды Донал признался, что тоже очень часто скучает в этом мире. Но приходится соблюдать приличия.

– Я не такая, как эти женщины, – произнесла Мэг. Ли с нежностью посмотрела на нее:

– Мэг, дорогая, я совсем не давлю на тебя.

– Боже, я понимаю! Я не это имела в виду…

– Просто вчера позвонил Донал и продиктовал целый список того, что ты должна купить. Три костюма, два вечерних платья, плащ, спортивное пальто для скачек, вот – я все записала. Это он, а не я.

– Не понимаю, зачем мне нужны все эти тряпки, когда через пару месяцев я опять забеременею.

Казалось, Ли проигнорировала последнее замечание. Она позвала продавщицу и дала ей указания:

– Лотти, будьте добры, заверните эти платья и отнесите в машину миссис Пауэрс. Коричневая машина слева от нашей двери. О, проверьте, чтобы заказ миссис Лемминг был закончен, – она собирается в Европу и должна получить его до десяти утра. И попросите Аннетт сделать копию этой шляпы для миссис Пауэрс – вот из этого зеленого колпака, нет, не этот, болотный. Спасибо.

Мэг уже переоделась.

– Знаешь, я так восхищаюсь тобой, Ли. Ты создала это место, сделала себе имя, занимаясь любимым делом. Это должно быть чудесно. Я читала о тебе в Vogue, когда ты была в Париже.

Ли пожала плечами, скрывая свое удовольствие от похвалы.

– Мне всегда нравилось шить, еще когда я была бедной девчонкой. Правда, я много работала, я и сейчас много работаю, и мне повезло. Деньги Бена были совсем не лишними, по крайней мере до тех пор, пока у меня не появились собственные.

– Даже так! Все это, – Мэг махнула в сторону салона, в котором через открытую дверь примерочной были видны бежевый ковер на полу, обитые шелком стулья, букет огненно-рыжих лилий в черной фарфоровой вазе, – ты создала, окончив всего лишь городскую школу, в то время как я училась в частной школе и колледже, получала почти одни отличные оценки, и я ничем не занята.

– Ничем? Четверых детей ты называешь ничем?

– Я не это имею в виду. Конечно, они чудесные. Мальчики – прелесть. Они все хотят знать, особенно Томми. Ты же знаешь двухлетних малышей. И девочки становятся очень хорошенькими, у них уже волнистые темные волосы, как у Донала.

– Что же тогда ты имеешь в виду?

Мэг села. Она не могла бы описать слабость, охватывающую ее иногда, какое-то опустошение и страх… И она вздохнула, словно не могла больше сдерживать свои чувства:

– Я знаю, что не смогу заниматься делом и оставлять детей на целый день. Я не похожа на тебя, я не могла бы управлять делом. Нет, – оправдывалась она, боясь обидеть Ли, – тебе легче – у тебя один ребенок.

Она помолчала. Что-то она хотела узнать и робко спросила:

– Это потому, что ты больше не могла иметь детей, Ли? Ничего, что я спрашиваю?

– Ничего, а ответ такой – я не хочу больше.

Вот так просто женщина могла сказать: «Я не хочу больше».

Мэг продолжила:

– Ты никогда не думала, что это плохо – не хотеть больше детей?

– Ну, это мое тело и моя жизнь, не так ли?

Ли села и пристально посмотрела на Мэг. На переносье появились две вертикальные складки, когда она нахмурилась.

– Так вот в чем проблема, да? Хочешь рассказать мне?

Вопрос был слишком личный. Он касался только ее и ее мужа. Как только эта интимность кем-то нарушается, разрушается таинство брака. Ее замужество было безупречным: их любовь отвергала посторонних.

Нельзя разрешать кому бы то ни было совать нос в этот совершенный мир.

– Нечего рассказывать. Забудь мои слова. Мне грех жаловаться, имея столь многое. Кажется, я просто устала. Люди говорят глупости, когда устают.

– Я понимаю, что тебя угнетает мысль о новой беременности. – Ли смотрела открыто и доброжелательно. – Это так? Подними голову. Подними голову и посмотри на меня.

Мэг неохотно подняла глаза и ответила:

– Да, наверное.

– Тогда зачем это делать?

– Донал хочет.

Вот она и произнесла это. Первое проявление нелояльности.

– О, да черт с ним, с Доналом! Ему ведь не приходится ходить с огромным животом девять месяцев!

Мэг вскочила:

– Ли, нас услышат…

Ли захлопнула ногой дверь.

– Сейчас нет клиентов, девушки в мастерской, и кроме того, ты говоришь так тихо, что я напрягаю слух, чтобы тебя расслышать. Послушай, ты хочешь сказать, что Донал не предохраняется?

Мэг бросило в жар.

– О нет! Он даже не мыслит об этом!

– Почему? Я могла бы понять, если бы вопрос касался религии. Но он ведь никогда не ходит в церковь, правда?

– Нет, – прошептала Мэг.

– Тогда из-за чего?

И опять она вздохнула.

– Просто существуют вещи, которых он придерживается. Привычка, наверное. Обычаи.

– Обычаи! Привычка!

– Возможно, какие-то убеждения. У его бабушки было девять детей.

– Боже! Он что, ожидает, что у тебя тоже будет девять детей?

– Не знаю. Полагаю, что могла бы иметь. Я очень плодовита. – И тихим прерывистым голосом она повторила – Наверное, я могла бы.

– Тебе нужна диафрагма, – сказала Ли.

– О нет, я бы не могла это сделать. Я даже не знаю, куда обратиться.