Я оделся, рассматривая ведьму, хотя сейчас она меньше всего походила на оную – этакая пребывающая в сонной неге прожжённая блудница. Её женственная фигура была на восточный манер. Пышная, действительно большая и пышная грудь, что меня беспременно радовало, переходила в тонкий стан, на фоне которого в глаза бросались широкие белоснежные бёдра. Жаль, на спине лежит – нельзя лицезреть округлый привлекательный зад. Будто чувствуя мой взгляд, во сне она согнула в колене и отвела в сторону ногу, демонстрируя орошённое следами ночных соитий нежное лоно, отчего я чуть не застонал.



Пришлось отвернуться. Тряхнув головой, я выпустил пар, отдавая должное её ведьмовским чарам:«Чудо, как хороша, однако не сегодня, красотка. Спасибо за приглашение. Обещаю, позже я подолгу с тебя не буду слезать.»


Прежде, чем покинуть хижину, я накинул на маленькое оконце первую попавшуюся под руки тряпицу, не позволяя бесцеремонным лучам прикасаться к принадлежащей теперь мне женщине. И лишь на улице улыбнулся совпадению, что тряпицей было то самое ночное платье, которое Алекса швырнула мне в лицо в первый день нашего знакомства, чтобы я не видел её наготы.


Завидев во дворе волка, я подошёл к нему и присел:


- Пора прощаться, братец.


Волк в угоду ведьме всё это время терпел моё присутствие. Признавая право своей хозяйки поступать так, как считает нужным, о принятии хищником на своей территории другого для Севера и посула не могло быть. И всем видом он недвусмысленно демонстрировал это. Стоило протянуть к нему руку, зверь оскалился, глухо зарычал, шерсть на холке и спине встала дыбом. Будь его воля, зная, что проиграет схватку, он всё равно вцепился бы мне в глотку, но так пожелала его госпожа. Такая преданность Алексе не могла не восхищать. Что же, по крайне мере нимфа под надёжной защитой.


- Понимаю, парень, но придётся как-то ужиться. А пока… береги её.


Подмигнув Северу, я направился в южную сторону леса. Довольная улыбка ещё некоторое время была моим спутником, пока…



*****


Миля за милей увеличивалось расстояние между мной и маленькой ветхой хижиной где-то там, в густой безлюдной чащобе, и мысли о лесной ведьме вместе с пленительными воспоминаниями о прошедшей ночи, как бы я не сопротивлялся, тускнели и стирались, уступая место гнетущей тревоге. С каждым пройденным отрезком пути сквозь густые заросли можжевельника, колючие ельники, зыбкие болотистые торфяники, тихие и безветренные поляны она только усиливалась, утяжеляя мой шаг. Как грозовые тучи в преддверии бури закрывают собой ясное небо, так и предчувствие чего-то непоправимо пагубного стремительно разрасталось до стойкой в этом убеждённости, пока целиком не завладело мной.



Возвращаясь к событиям Килхурна, я осознавал, что беспокойство связано именно с произошедшим - битва с саксами, выигранная благодаря неожиданному появлению неизвестного племени демонов; погибшие друзья, Иллиам и зеленоглазый дьявол, в качестве платы за помощь похитивший командора и чуть не укокошивший меня - всё это было не раз мной обдумано, обглодано и обмусолено, вызывая огромную кучу дерьмовых вопросом. Таких, как, например, чем объяснить поступок госпожи Лайнеф, согласившейся остаться с потенциальным врагом наедине? Уверен, она и сама понимала, какой опасности себя подвергает, как велик риск получить удар ножом в сердце, или там же, на пустоши остаться без головы. Тогда почему пошла на заклание? Почему позволила себя оглушить и похитить? А странное поведение Иллиам, которая лишь стояла в стороне и не подумала этого пресечь?..



Смерть друзей в бою – тяжёлая утрата, но война – жестокий учитель. Все понимали, рано или поздно час придёт, и на место одного погибшего встанут новые. Так устроен мир. Но вот дальнейшие развернувшиеся события, связанные именно с демонами, конкретнее, с их вожаком, не поддавались никакой логике, если только… Как ни крути, какой стороной не подбросишь монету, выходило, эльфийки утаивали от меня нечто, что сыграло роковую роль в Килхурне, и уж коли я из-за этого чуть не отдал концы, имею полное право знать полный расклад.



Чёрт его знает! Возможно и стоило махнуть на всё рукой, вернуться к ведьме и зажить припеваючи. Мол, разгребайте свои авгиевы конюшни самостоятельно. Однако, Иллиам и Лайнеф на протяжении почти всей моей жизни были моей стаей. Семьёй, фундаментальная целостность которой для меня ещё не изжила своего основополагающего значения. Без командора мы оставались у разбитого корыта. И, если по прибытии в крепость я не застану её там, я уже принял решение отправиться на поиски. Возвращаясь к семье в крепость, я шёл за сокрытой от меня правдой, подозревая, что порой лучше оставаться в неведении.



Где-то после полудня я стал узнавать окружающий лес. Мне даже повезло обнаружить то самое место, где зазевался и позволил чёртову выродку нанести смертельное ранение. Не окажись поблизости того одноглазого типа, уж точно был бы мне каюк. Любопытно всё-таки, кто он. Стоило бы отблагодарить, только где ж сыскать то?


«Ловить» здесь было нечего, поэтому я не стал задерживаться. Истоптанная будто стадом бизонов территория ничего интересного рассказать не могла, разве только, что килхурнцы, теперь зная об особенности моей крови, будут шарахаться от меня в стороны, с опаской перешёптываясь, что в этого легионера вселился нечистый. Впрочем, такая реакция меня давно не удивляла. Скорее, устраивала, и даже немного забавляла, тем более, отчасти они были правы. Лишь отчасти ...



Наконец, лесной массив остался позади. Я вышел к плоскогорью. По левую сторону от него расположились холмистые горы, по правую – озеро Эйв, на берегу которого всё тем же мрачным монументом скупости всесильного цезаря громоздилась крепость. Но сейчас, в более удручающем состоянии, пережившая яростную осаду варваров, покалеченная взрывом, с почерневшими от копоти и залитыми кровью стенами, она напоминала мне обескураженного, забытого всеми зверя с дымящейся после схватки шкурой, вызывая сочувствие. Невероятным образом Килхурн, куда мы с госпожой Иллиам ещё месяц назад меньше всего хотели попасть, за короткий срок перестал быть мне чужим, как и усеянная телами павших земля, на которой стою.



Тщетно я высматривал среди мёртвых живых, цепляясь взглядом за малейшее движение. Чёрное беспорядочно каркающее вороньё, поднявшее гвалт, да голодные твари, не брезговавшие лакомиться разлагающейся плотью, были единственными встречающими. Зловоние стояло столь нестерпимое, что мне, привыкшему к смерти солдату, хотелось выблевать из легких этот смрад и поскорее убраться. Даже северные ветра, привлекая всё новые и новые орды крылатых падальщиков, не в силах были развеять гнилостный дух. По такому случаю в легионах предусмотрены специальные бригады, куда определяют новых рекрутов. Эти молокососы выискивают живых, хоронят убитых, добивают вражеских тяжело раненных солдат, чем одновременно учатся милосердию и жестокости. Очень давно я тоже был в строю одной из таких бригад и насмотрелся немало, но здесь, на плоскогорье Килхурна, где ещё недавно пахали землю, пасли стада, в тайне ото всех встречались любовники, предо мной развернулся огромный могильник под свинцовым небом, грозя распространением глобальной эпидемии. Проще и эффективней было всё сжечь к чёртовой матери, чем захоронить.



Я сомневался, что и за стенами крепости найду живых. Тем не менее нужно было убедиться наверняка, поэтому, подобрав один из лежавших на земле мечей, не спасший жизнь какому-то бедолаге, перешагивая и обходя останки, с тяжёлым сердцем я побрёл по дороге, ведущей к распахнутым центральным воротам, сопровождаемый впечатляющим эскортом из человеческих голов, насаженных на колья.


«Почему же бритты не сожгли?» - задавался я вопросом, всматриваясь в черты лиц почерневших, облепленных скопищем жигалок голов. В конце концов я получил исчерпывающий ответ, когда стал узнавать в наиболее сохранившихся мужские и женские лица жителей крепости. Вот эта голова принадлежала местному шуту, которого поколачивали мужики за похабные шуточки; вот кузнец, сильный был, неразговорчивый; а вот та самая деваха, что в день прибытия зазывно улыбнулась мне. Твою ж мать! Девку то за что?!


Некому было сжигать погибших потому, что вот они, перед моим носом, все бритты Килхурна!



- Сучье племя! – я кинулся прямиком к воротам, до хруста в костяшках пальцев сжимая меч. Краем глаза зацепил тела убитых стражников, уже потом, будучи внутри крепости, осознав, что потерял последних верных друзей из нашей турмы. Демоны вырезали всех, и мёртвые в моей голове наперебой взывали к мщению так же, как его жаждал я сам. Но, вместе с тем странное чувство, будто я уже был в подобной ситуации и говорил с мёртвыми, ранее слышал такие же их мольбы, не оставляло меня. Возможно, именно оно позволило сохранить ясность рассудка и как нельзя кстати обострило инстинкты... в какой-то момент я почувствовал на себе чужой взгляд. Кто-то был в Килхурне и, оставаясь невидимым, наблюдал за мной из окон главного здания.



Не колеблясь я направился туда, возле лестницы при входе обнаружив очередную страшную находку - бедолага Тасгайл, тело которого было выброшено за дверь, словно ненужный хлам. Ветер путался в его растрепанных седых волосах, казалось, старец устал и притулился возле первой ступени, но и беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, мертвее быть не могло.



Ворота вздрогнули и жалобно заскрипели, когда я вошёл в зал. Медленно привыкая к сумраку после дневного света, я обозрел зал. Наткнулся на потухший очаг, возле которого грелся с сослуживцами, череду неприбранных столов, когда-то ломившихся от яств, а ныне пустых, и наконец упёрся взглядом в кресло хозяйки замка, в которое декуриону так и не суждено было сесть. Но место не было вакантным: