– Ну и не нужен мне Павел! На свете полно других мужчин. Между прочим, мне сказали, что у Лизки и Шелаева ничего нет. Ее хитрая мамаша там интриги плела: то больной прикинется, то еще что-то… Ах, Клим, не мог бы ты сопровождать Лизу? – приторно произнесла Лера. – И Лизка рада стараться, она по нему давно сохнет. А Шелаев, конечно, все понимал, но ему вообще все равно, кого сопровождать, да и с отцом этой дуры Клим знаком. Мне Танька рассказала – подружка Акимовой. Обе гадюки, друг друга ненавидят и дружат.

Я уже была не в состоянии воспринимать какую-либо информацию, поэтому быстро распрощалась с Лерой и пошла на кухню к Нине Филипповне.

Тетя старалась держаться, однако ее глаза покраснели, она постоянно звонила Льву Александровичу в надежде, что появились новости. Но, как сказал мне Бриль, ничего хорошего уже не будет – травмы серьезные.

* * *

Три дня я не ездила в университет, Симка сказала, что лучше пока не появляться – народ гудит, и наверняка многие начнут задавать вопросы. «Ну их, зачем тебе это все, возьмешь потом лекции у меня», – подытожила она, и я с ней согласилась. Мне не особо хотелось удовлетворять чье-то любопытство, к тому же я чувствовала себя развалиной, вековым замком без окон и крыши, с рассыпающимся кирпичом, и на это было много причин.

Славка вытащил меня в кафе в четверг. Он хотел попрощаться перед отъездом, и я была ему очень благодарна за это. Аппетит у меня теперь отсутствовал напрочь, так что я ограничилась сладким чаем. «Тебе нужно есть», – ворчал Славка и постоянно предлагал то одно, то другое. Я клятвенно обещала начать хорошо питаться с завтрашнего дня, подозревая, что и правда теперь похожа на тень одуванчика. Так про меня говорила Мария Ильинична, при этом она хмурила брови и поджимала губы: «Не пойдешь гулять с Максимилианом и Кристофером: тебя унесет ветер, собаки сгинут, а Серафима меня потом убьет».

Славка уехал в Краснодар, и некоторое время я пребывала в грусти. Но работа спасала от всех терзаний и дум, я заходила в салон, шла к своему шкафчику, переодевалась в униформу и отправлялась в зал – к людям. Матвеев приезжал каждый день и часто стоял рядом с дверью служебного входа – он поглядывал на меня, наверное, тоже опасался, что меня сквозняком сдует.

Каждый день я надеялась на то, что Максим позвонит Симке, но тот не звонил. Матвеев подходил ко мне, мы разговаривали. Я знала, что он часто общается с Брилем и в курсе всех последних новостей об Эдите Павловне.

– Сейчас беседовал со Львом, – сказал Максим в пятницу, – завтра близким родственникам можно будет навестить Эдиту Павловну. К сожалению, твоя бабушка еще разговаривает с трудом, но уже хорошо, что она в сознании и всех узнает.

– Да. Лев Александрович мне звонил утром. Нина Филипповна хочет поехать, и я, наверное, с ней.

Я собиралась навестить Эдиту Павловну, но не знала когда это лучше сделать: сейчас или позже. В моей душе не было обиды, я словно отделилась от семьи Ланье и существовала в параллельном мире. Получив портрет мамы, я как-то успокоилась, в душе все встало на свои места. Все, за исключением Клима. У него просто не было конкретного места – куда бы я ни пошла, о чем бы ни вспоминала, везде появлялся он… Мысли о нем согревали, я все чаще вынимала из сумки кольцо-цветок и смотрела на него, но почему-то не надевала.

– Я разговаривал с Климом, – Матвеев заложил руки за спину, сделал несколько шагов и остановился напротив меня. – Он беспокоится о тебе, я сказал, что у тебя все в порядке.

– Спасибо. – Я бросила на Матвеева быстрый взгляд и переключила внимание на витрину. Плетеный браслет из белого золота, тонкое ожерелье с тремя жемчужинами, еще одно ожерелье – гораздо шире, серьги… Мне было что рассмотреть и на что отвлечься.

– Хочешь, я расскажу тебе тайну? – Максим улыбался, в его голубых глазах играли огоньки.

– Да, – во мне вспыхнуло любопытство.

– Но ты же никому не расскажешь?

– Нет, обещаю, – торжественно произнесла я.

– Когда случилась авария, срочно потребовалась донорская кровь. Семен Германович отказался, Кора в этот день принимала алкоголь и потому сдать кровь не могла. Кровь сдал Клим.

– Как?

– Конечно, в больнице есть определенный запас крови, и им тоже пришлось воспользоваться, но факт остается фактом – теперь по венам Эдиты Павловны течет кровь ее злейшего врага. Бриль сообщил о трагедии, а Клим посчитал нужным предложить помощь. Лев смеется, говорит, что такая гремучая смесь вытащит с того света любого. Черный юмор врача… – Матвеев развел руками. – Вот такая штука жизнь: родственники выполнить свой долг не в состоянии, на помощь приходят враги.

– Почему же Лев Александрович мне не сказал?

– Настя, мы решили проблему, не волнуйся, а тебе нужно хорошо кушать и побольше отдыхать.

Я догадалась, что и Бриль, и Матвеев тоже в этом поучаствовали. Мне нестерпимо захотелось, чтобы Максим еще что-нибудь рассказал про Клима, и я, не удержавшись, спросила:

– А как он… Как у него дела?

Максим сразу понял, о ком я.

– Хорошо. Сейчас Клим в командировке – улетел на два дня, возвращается сегодня вечером.

Догадывался Матвеев о моих чувствах или нет? Наверное, догадывался, потому что я качнулась на пятках, мои щеки явно порозовели, а руки опять превратились в ветки. Он долго смотрел на меня, будто что-то взвешивал и о чем-то размышлял, а потом пожелал хорошего дня и, не надевая куртки, поспешил на улицу. Я видела, как Максим расхаживал перед дверью и окнами: остановился, опять пошел, потом достал из кармана мобильный телефон и набрал чей-то номер. Он нервничал, несколько раз проводил рукой по светлым волосам, его шаг делался то коротким, то длинным. А потом он убрал мобильник в карман, поднял голову и посмотрел на дождливые серые тучи – на его лице сияла улыбка.

Через полчаса, ведомая интуицией и обострившейся надеждой, я устремилась к своему шкафчику и дрожащими руками вынула телефон из кармана сумки. Два вызова от Симки и эсэмэска от нее: «Почему, почему ты не берешь трубку?.. Да, я знаю, что ты на работе, знаю. Он мне позвонил! Он мне позвонил! Это ты дала ему телефон? Боже, как я люблю тебя и его!!! Наверное я стала какой-то психической или сентиментальной…» Прислонившись спиной к шкафчику, я разрыдалась от счастья и, лишь немного успокоившись, чтобы Симка не подумала, что я совсем чокнулась, стала набирать ее номер.

– Он сказал… все его мысли только обо мне. И уже очень давно – с первой встречи. Понимаешь? Он так и сказал, честное слово. Еще говорил, что поймет, если я занята и не могу с ним встретиться… Ну, не совсем так, я не помню… Смысл такой. Будто он не хочет ставить меня в неудобное положение, если я против с ним встретиться… Почему, почему я не запомнила каждое его слово?! Наверное, потому что у меня был шок… У меня и сейчас шок! Зачем он так говорил? Он что, не понимает, как я его люблю?

– Э-э… думаю, пока нет, – улыбнулась я, подпрыгивая от счастья до небес. Симка превратилась в такую маленькую, трогательную и ранимую, что мне опять захотелось плакать.

– А теперь, пожалуйста, расскажи, как Максим взял у тебя номер телефона, – попросила она, сгорая от нетерпения. – Мне еще как-то непривычно называть его по имени, нервничаю почему-то… Разве так бывает?.. Да, бывает.

И мне пришлось в мельчайших подробностях несколько раз рассказать эту историю, что я делала с великим удовольствием.

* * *

Бриль проводил нас в палату – Нина Филипповна шагала впереди, я следом, а Лев Александрович завершал шествие. Внешне тетя казалась спокойной, но в ее глазах все же присутствовало волнение, я ловила его, когда она оборачивалась. Эдита Павловна нас позвала сама, что можно было считать добрым знаком. Я-то ладно, но мне хотелось, чтобы она помирилась с Ниной Филипповной и узнала о том, что через несколько месяцев на свет появится очаровательный малыш. Я сильно подозревала, что впервые ребенок, родившийся в семье Ланье, станет носить другую фамилию – Бриль, но пока было неясно, обрадуется этому Эдита Павловна или нет. Если она сожалеет о том, что вычеркнула дочь из жизни, в таком случае над Москвой еще могли прогреметь гром и молния… Не сейчас, попозже.

Нина Филипповна была в брюках и вязаной тунике бежевого цвета, которая прятала еще лишь немного округлившийся живот.

Эдита Павловна лежала на широкой кровати неподвижно, с закрытыми глазами, чуть приоткрыв рот. Она была бледна, на лбу виднелся большой пожелтевший синяк, изборожденный глубокими морщинами. Бабушка похудела, но все равно выглядела так же величественно, как и всегда. Длинные седые волосы занимали часть подушки и подчеркивали трагизм беспомощного положения Эдиты Павловны. Мне стало жаль ее, очень жаль.

– Мама, – позвала Нина Филипповна, бабушка медленно открыла глаза и посмотрела на нас. – Мы приехали.

Тетя села на стул и осторожно коснулась руки Эдиты Павловны. Бриль встал рядом, положив ладонь на плечо Нине Филипповне. Я тоже пристроилась рядом.

– Добрый день, как самочувствие? – бодро спросил Лев Александрович, словно он находился в своей клинике и обращался к давнему пациенту. Собственно, почти так и было, бабушка лечилась у него много лет, вот только сейчас лежала в больнице.

Губы Эдиты Павловны пошевелились, и она еле слышно сказала:

– Хорошо.

Нина Филипповна стала гладить ее руку и говорить, что все плохое пройдет, нужно лечиться, слушаться врачей и обязательно принимать лекарства. Бабушка посмотрела на дочь, перевела взгляд на меня, а затем повернула голову вправо и что-то произнесла.

– Настя, Эдита Павловна просит тебя тоже сесть, – объяснил Бриль, подошел к окну, взял стул и поставил его близко к кровати, я послушалась.

Бабушка произнесла:

– Да, – а затем медленно и хрипло добавила: – Я ждала вас. Нина… Настя… Как у вас…

– Нормально, – ответила я, встретив одобрительный взгляд Бриля. – Я учусь, все как обычно.

– Ты должна учиться, – протянула Эдита Павловна, и в ее слабом голосе промелькнули знакомые властные ноты, что в данном случае являлось добрым знаком – пока бабушка правит миром, она жива и со всем справится, в этом можно было не сомневаться.