Маргарита Южина - Гнездо для купидона

И она сделала шаг к двери.

– Да ладно тебе… ну уж… ежели ты так хочешь, то и… я тоже себе день рождения справлю. Но только у меня в январе. А ты до января потерпеть не можешь?

Маша даже не стала отвечать. Пусть Капитолина подумает, хватит уже с ней нянчиться. И ведь из-за чего?! Из-за Павла Петровича! Да разве можно из-за мужчины потерять стыд настолько, чтобы с соседкой ссориться? Нет. Пусть думает.

Маша брела домой по темным улицам, и на сердце было гадко.

А ведь как все славно начиналось! Все такие веселые были… с этим… с Глебом на «ты» перешли. А потом… он прямо как с ума сошел! Ну все можно понять, но чего уж так на несчастную старушку кидаться? Можно подумать, у него, значит, мама, а Капитолина вообще ничейная! И заступиться за нее некому! И ведь знает, что некому… только Маша. А он еще ей показался… приятным…

Было грустно. Она чувствовала себя почему-то обманутой. Почему?.. Она вдруг поймала себя на том, что сегодня на вечере ей было хорошо так, как… как когда-то давно-давно. Когда еще не было никакого мужа и Саньки с Зоей тоже. А она сама, девчонка, с такими же девчонками и знакомыми ребятами собиралась на праздниках у тех, у кого родители в отъезде. И готовились, и ждали чего-то необычного, и шили себе платья из уцененных отрезов, и красили ресницы так, что на них запросто можно было уложить карандаш. А потом сидели за столами, бросали стыдливые взгляды на тех, кто нравился и без кого, казалось, жизнь не имеет смысла… И сами ловили такие же взгляды… И чувствовали себя желанными, любимыми, настоящими звездами… ну пусть не звездами, но женщинами, которые могут любого свести с ума, и верили в свои силы, и знали, что впереди еще целая жизнь, наполненная непременно одним только счастьем и сжигающей любовью… А потом танцевали, и замирало сердце… почти как сегодня. Почему? Маша уже давно знает, что мешки со счастьем ее нигде не ждут, а уж сжигающая любовь… она и вовсе придумана только для фильмов, чтобы рейтинги повышать… Так почему же сегодня так замирало сердце? Может быть, она просто почувствовала себя женщиной?.. Может быть… А потом ее же и мордой об стол! Вот это и коробило, и саднило…

Маша шла по темным улицам, совсем забывая бояться. Опомнилась, только подходя к своему подъезду.

– А еще проводить обещал… мужчи-и-и-на…

Было уже одиннадцать, и все же, несмотря на неранний час, в квартире находились не только домашние.

– И где это вы, сударыня, шатаетесь? – вышла к ней в прихожую свекровь. – Дома черт ногу сломит, а она по ночам шарахается!!

– Она не шарахается, она работает, – пробурчала Маша.

Одного скандала ей, видимо, было мало.

– Ты уж хоть бы не врала – с работы! – не успокаивалась Авдотья Пантелеевна. – С работы-то люди в шесть приходят!

– А некоторые на нее и вовсе не ходят, – кивнула Маша. – Ваш сынок, например.

– А ты на сынка-то не кивай!! – все больше заводилась свекровь. – Ты ему всю карьеру загубила!! Ишь, на работе она! По хахалям, наверное, бегала!! Вон как раскрашена, как матрешка! Даже губы намазала! А Ромку моего в Москву не отпускаешь! А он ведь не бабам подолы задирать едет, а на вас же и зарабатывать! И ведь надо-то… Ромка! Сколько тебе надо-то? На дорогу?

– Ой, мам, да всего ничего. Тысяч четырнадцать на самолет, да там пожить… тысяч десять… Тридцать тысяч получается, – быстренько подсчитал супруг. – И ведь, мам, у нее ведь подруга есть, у которой деньги прямо с неба падают, девать некуда! А она для меня-то даже занять не хочет!

– А чего не хочешь? – снова свела брови на переносице свекровь. – Язык, что ль, отвалится? Гордость свою порушить боишься? А у мужика, может быть, талант гибнет! Я ж сама слышала, как он песни-то поет! Слышала!

– Да я ей тоже пел. Мам… вот, слушай… «Дун-дари, дун-дари, тра-та-та…»

– Ой, да не вопи ты в самое ухо! – отмахнулась от таланта Авдотья Пантелеевна. – Так чего ж ты? Голову склонить не можешь? Попросить за мужа не хочешь?

Маша молча сняла сапоги, потом скинула пальто, выпрямилась и склонила голову:

– Склоняю. Авдотья Пантелеевна, займите вашему сыну деньги на Москву. Поскольку у него талант, а у вас деньги есть, вы себе на шубу копите. Он вам скажет – сколько.

Свекровь минуту беззвучно хлопала ртом, а потом не удержалась:

– А… почему у меня? У меня ж на шубу!

– Ну так шубу зимой и купите. Сейчас ведь поздняя осень, – наивно хлопала ресницами Маша. – А он этим временем поедет, проявит свой талант и привезет нам целую тележку денег! И мы сразу же отдадим все долги! Даже десятку сверху добавим.

– Ха! Десятку!! Да какой дурак ему тележку-то даст? – нервно усмехнулась свекровь. – Он промотает мои денюжки, а я потом… с кого я потом требовать-то буду? Ты ж мне не отдашь!

– А я и не беру. Сын ваш и отдаст… когда заработает, – пожала плечами Маша и направилась в кухню.

Свекровь семенила за ней.

– Так он тридцать-то тысяч до пенсии не заработает! Он же… у него ж руки из… в общем, хорошие у него руки, нормальные, но… дураку достались.

– То есть я должна занять деньги у подруги, потом сама же отрабатывать их, пока ваш сынок будет по столицам разъезжать? Я же и так прихожу домой… Сейчас сколько?

– Так нарисовалась черт-те во сколько, – вскинулся муж. – Мы уж…

– Вот, я и так прихожу черт-те во сколько, а потом мне что – помереть на службе? Нет уж, давайте сами ему деньги, занимайте, отправляйте, делайте, что хотите, я – пас.

– Я тоже, – быстро кивнула свекровь. – Но вообще… я, Маша, тебе и не про поездку совсем хотела… я ведь чего – сколько ж можно так на работе надрываться, дома-то и вовсе ничего не сделано! Все сидят голодные. Вон Зойка сегодня прибежала, по кастрюлькам прошвырнулась и ушла голодная!

– А куда ушла? – повернулась к ней Маша.

– Так… на вечеринку. Сказала, что придет утром, они на какое-то кино идут, ежели ночью, то дешевле. Я уж ей денег-то дала, – рассказывала Авдотья Пантелеевна. – Так вот я говорю. Надо же как-то Ромку-то на работу вытолкать! Он же ко мне, поганец такой, забежал, говорит, голодный весь, и давай у меня пельмени лопать! А потому что ты дома не варишь! А я… я уж его откормила, тебе передала, это чего ж мне – заново его себе на шею сажать? Ты уж давай… устраивай его куда-нибудь. Может, сторожем…

– Или в филармонию, опять же, – снова влез талантливый супруг. – Певцом эстрады. У меня, сама же знаешь, песни в ассортименте, я и народные могу, и современные, даже про «Бумер» песенку знаю.

– На стройку его затолкай, больше толку будет, – видно, всерьез осерчала за пельмени Авдотья Пантелеевна. – Я вот видела объявление, новая какая-то строительная фирма открывается, так там кого только не требуется! Ты б, Маша, сходила да записала его, может, и начнет мужик… хоть себе на пузо зарабатывать. А то… сама-то не кормишь, а мне уж… не под силу.

Маша клятвенно пообещала забежать лично, а лишь только свекровь ушла к себе, тут же уселась за стол и позвала мужа.

– Ром, ты, конечно, сам хозяин своей судьбы… – начала она, – и я тебя заставлять не могу…

– Точно, – с облегчением вздохнул Роман. – Чего заставлять-то? Я ж… знаешь ведь, я ни на какую стройку не способен, я только… способен на созидание! Песни петь могу… или даже стихи читать… ты не слышала, диктор на телевизоре не нужен?

– Не могу заставить, но… – Маша вдруг пристально посмотрела мужу в глаза. И ничего не увидела. Он на нее и вовсе не смотрел, а только ждал – когда уже она все скажет да начнет что-нибудь готовить. – Но я заметила, что… Рома, а мы ведь с тобой совсем чужие люди. И уже давно.

– Ой, да ладно тебе! – сморщился Роман Викторович. – Я ж понимаю – бегала на какое-то свидание, может, с мужичонкой каким встретилась, вот и снесло головенку-то, я ж не против. Ты уж знаешь, война войной, а обед по расписанию! Хрен с ним, пусть ужин, но уж… вставай давай. Подсуетись. А то сама небось наелась, а я…

– Рома, я говорю – мы чужие! – удивленно уставилась на него Маша. – Ты меня вообще слышишь?

– Ну чужие и чего? – кривился Роман. – Жили столько лет чужими и ничего, а тут – на тебе! Выкрутасы устраиваешь!.. Если мясо долго размораживать, я тогда… драников поем. Натри картошки-то. Сметаны нет, но майонез есть, чего уж делать-то…

– Рома, а ты не подумал – с какой стати я после работы кинусь чужому человеку драники готовить на ночь глядя? – усмехнулась Маша.

Муж и вовсе ничего не понимал. Он уже столько лет жил себе с этой женщиной, ну… и не работал давненько, так ведь нормально же жили! Его все устраивало. Что произошло-то? Вот ведь правильно мужики ему говорили: разбаловал ты свою королеву – все ей прощаешь. Она тебе потом еще и пальцы начнет загибать. Так и вышло! Ведь точно с каким-то мужиком бегала, а он ей даже скандала не устроил. Да не любит он этих скандалов, все равно он же во всем и виноват окажется. А ведь она и впрямь – теперь еще и голодом его придумала морить!

– Ты давай сам, если хочешь, – устало зевнула Маша. – Картошка вон там… да ты знаешь, а я пойду, устала – сил нет.

– Нет… как то есть «пойду»?! – вскочил муж. – Да никуда ты не пойдешь! Иветта!! Ивка!! Беги сюда! Мать нас кормить отказывается!

На пороге кухни появилась Иветта. До сих пор она слушала перебранку родственников из своей комнаты, а тут уж позвали.

– Марь Игревна, вы чего это? – осуждающе насупила невестка хорошенькие бровки. – Почему готовить-то не хотите?

– А Зойка сегодня не придет, зачем готовить-то? – искренне поинтересовалась Маша.

– Здрассьте! А мы? – до глубины души была потрясена невестка. – Мы-то здесь!

Маша не собиралась устраивать разбор полетов, но и ломовой лошадью ей не хотелось быть еще больше.

– Иветта, я вот вспомнила: Саша приезжал и все деньги передал тебе лично в руки, так ведь? – спокойно начала она.

– Ну да, а кому ж? – фыркнула Иветта, дернув губой. – Мы ж с ним семья, он мне и отдал.