— Ну хорошо, у вас была связь, но я не понимаю, почему…

— Это не все. Твоя мать не слишком хорошо хранила тайны: По правде говоря, я не уверен, что она хотела сохранить эту тайну. Булл обо всем узнал. Через несколько дней он уехал на съемки вестерна. Я тоже там участвовал. Булл заставил меня делать трюк с фургоном, который понесли лошади. По сценарию в нем был динамит для золотой жилы. Фургон должен был упасть с горы и взорваться. Я сказал ему, что это опасно, но он все время повторял, как это здорово будет выглядеть на экране. Динамит взорвался раньше времени. Я спрыгнул, получил хромую ногу, но мне еще повезло, что я остался в живых.

Джулия смотрела на него, не шевелясь.

— Ты говоришь, что Булл знал о тебе и о матери и поэтому подверг твою жизнь опасности?

— Можно и так сказать.

— Я не могу поверить в это.

— Можешь поверить, потому, что он именно так поступил. Правда, я должен признаться, в то время он был сам не свой. Видишь ли, твоя мать никак не хотела говорить ему, чей это ребенок, которого она носит, его или мой.

— А тебе… она сказала? — Джулия почти не расслышала свой вопрос. Хорошо еще, что стена за ее спиной была крепкая, потому что ноги почти не держали ее.

— Она сказала, что твой отец Булл. Хотя мне в голову приходили сомнения.

— Почему?

— Твоя мать была не такая, как другие, и мне казалось, она не хочет, чтобы я чувствовал себя обязанным по отношению к ней. После этого несчастного случая с фургоном она бросила Булла, бросила его из-за этого и приехала сюда, в Луизиану. Сказала, что не может жить с человеком, который не лучше убийцы.

Глава восемнадцатая

Автомобиль Джулии, прорезая ночь, мчался по двойной темной ленте шоссе 1-10. Стрелка спидометра колебалась на одно-два деления выше предела скорости. М все равно, большинство машин, проезжавших между Новым Орлеаном и столицей штата Батон-Руж, чьи фары пробивали стену дождя, проносились мимо, как будто она стояла на месте.

Джулия пропускала их. Она в действительности не торопилась туда, куда ехала, и уже давно вышла из возраста, которому свойственны самоубийственные импульсы. Равномерные взмахи «дворников» не могли очистить ветровое стекло. Полузагипнотизированная их равномерным тиканьем, она смотрела вперед, стараясь сосредоточиться на дороге, но не в силах унять нескончаемый бег своих мыслей.

Джулия была невысокого мнения о Булле как об отце. Это было одной из причин, почему она называла его по имени; дна чувствовала, что он не заслужил детского звания Папы или Папочки, он просто отсутствовал, когда это звание можно было бы заслужить. Она не любила его за его отъезды, за то, что его не было с ней на днях рождения и на Рождество, а вместо этого он посылал ей подарок или конверт с деньгами. Временами она ненавидела его за то, что он бросил и ее, и ее мать, никогда не интересовался причинами ее поведения. Читая в брошюрах и журналах о его блестящей жизни в Голливуде, в Нью-Йорке и в Европе, где он снимал свои картины, она часто отшвыривала их от себя с презрением и максимализмом подростка. Когда ее мать была жива, они были вдвоем против всего мира и в какой-то степени против мужчин, особенно таких, как ее отец.

Позже, после смерти матери, для нее было неожиданностью приглашение Булла переехать к нему в Лос-Анджелес. И в то же время ей казалось, что после стольких лет отсутствия внимания с его стороны она этого заслуживает. Она принимала как должное, что он кормит и одевает ее, дает ей деньги на школу и покупает ей машину, финансирует ее первые шаги в кино. В то же время она отказывалась признать, что он имеет какой-то авторитет у нее, что он может высказывать свое мнение насчет того, что она делала и как. Не удивительно, что эти краткие совместные годы жизни не были спокойными и что, в конце концов, они разъехались.

То, что она услышала от Стэна, меняло все. Если Булл не был уверен, что он ее отец, тогда это вообще чудо, что он помнил ее дни рождения и думал о ней в другие праздники. То, что он пригласил ее к себе жить — тоже предмет, достойный удивления. То, что он никогда, даже, в минуты сильнейших скандалов, ни разу не намекнул, что она, может, и не родная ему, было чудом. Это меняло все отношение к нему.

Она почувствовала огромное желание немедленно сказать ему, что он может с ней работать. Большего она сделать не могла.

С Буллом, наверное, обошлись несправедливо, но и он не был невинной жертвой. Он пытался убить Стэна или, по крайней мере, подвергнуть его жизнь опасности в надежде, что он не выживет.

Но было ли так на самом деле? Ей сказал об этом Стэн, но он был заинтересованной стороной. Он был влюблен в ее мать, а его просто использовали и выбросили. Не удивительно, если он до сих пор испытывал злость, и было естественно, что эта боль и гнев были бы направлены на обманутого мужа, Булла.

Она собиралась поговорить с Буллом об этом новом для нее известии. Другого пути она не видела; то, что он сделал для нее, обязывало Джулию дать ему возможность все объяснить.

Ах, но что ей делать, если он признает свою вину? Как выбрать между Стэном и Буллом, которые оба любили ее мать и один из которых был ее отцом?

Впереди замаячил бело-зеленый знак, указывающий дорогу на Гонсалес, и она включила огни поворота. Ехать оказалось недалеко, ближе, чем ей казалось. Всего через несколько минут она уже сворачивала на подъездной путь к мотелю и, направляясь к стоянке, объехала здание из красного кирпича, обсаженное кустами можжевельника, мокрыми от дождя. Она посидела внутри машины ровно столько, сколько ей потребовалось сделать вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. И только потом выключила двигатель, погасила фары и вышла из машины.

Ей пришлось пробежать бегом к освещенному ряду дверей, так как она не подумала взять с собой зонт. Стряхивая капли с волос и рук, утирая залитое дождем лицо, Джулия еще раз проверила номер на двери перед ней. Она подняла руку и постучала.

Булл вышел на стук с газетой в руке и узких очках в золотой оправе, сползающих с носа. Увидев Джулию, он бросил очки и газету и широко распахнул дверь.

— Заходи скорей, пока совсем не утонула, девочка! Что же, во имя всего святого, заставило тебя выйти в такую ночь? Ты голодна? Давай я закажу для нас какую-нибудь пиццу или еще что. Нет, не спорь со мной, черт возьми. Почему ты всегда споришь?

Он перешел к телефону, присев на гигантскую кровать, и стал набирать номер. Через плечо он сказал:

— Возьми пива, если хочешь. Это светлое «Курс». У меня в фургоне было немного темного-немецкого, но его утянула Офелия, когда перешла жить в автобус Вэн-са. Напрасно она это сделала; я бы мог поделиться с ней пивом — и фургоном тоже.

Покончив с заказом, он повернулся и застал Джулию за наливанием себе немного «Джека Дэниела». Положив трубку, он произнес:

— Не знал, что ты пьешь эту дрянь.

— Обычно я не пью.

— И хорошо. Печень так и отваливается кусками, ну, ты знаешь. Так почему сейчас?

Такое начало облегчило ей задачу. Джулия рассказала ему все.

— Господи, — произнес Булл, когда она умолкла. Он смотрел на нее, все так же сидя на кровати. Вдруг он вскочил на ноги и, сделав шаг к сервированному столику, налил себе стакан «Джека Дэниела». Проглотив большую порцию, он снова повторил: — Господи.

— Да, у меня была почти такая же реакция, — сказала Джулия.

— Не могу поверить, что все это тебе рассказал Стэн. После стольких лет молчания. Мне трудно поверить, что он вообще говорил это про твою мать, он же боготворил ее.

— У него была на это причина. Он боялся, что ты начнешь работать в этом фильме и снова подставишь его.

Булл заворчал и глухо рассмеялся:

— Ну и задница. Ему давно пора было понять, что, если бы я хотел его смерти, я бы просто взял ружье и прострелил бы его дурацкую башку. Зачем мне связываться с каскадерами и полагаться на случай? Причем никогда не знаешь, чем он кончится.

— Ты хочешь сказать, что не пытался убить его?

— Черт, конечно, нет. Хотя мысль об этом приходила мне в голову. Но к тому времени, когда твоя мать закончила рассказывать мне, что она сделала и почему, я уже точно знал, кто виноват.

— Она?

Булл качнул головой, и еще хлебнул из стакана:

— Я.

— Но, как говорит Стэн, моя мать бросила тебя именно из-за твоей попытки расправиться с ним.

— Мы обсуждали этот вопрос, но я сказал ей, что не делал этого, точно так же, как говорю это тебе. Может, она не поверила мне, этого я не знаю. Мне всегда казалось, что она оставила меня из-за того, что устала от меня, и оттого, чем я занимаюсь, устала от Лос-Анджелеса, устала от всего моего бизнеса. Она всегда чувствовала себя здесь не в своей тарелке, вечно тосковала по Луизиане, семейной жизни на природе, где все знали ее и она знала всех.

— Наверное, это возможно, — проговорила Джулия, так как он смотрел на нее, будто ожидая ее реакции.

— Что меня поражает в этой истории, так это почему она не вышла замуж за Стэна, если уж она была так уверена, что он пострадал из-за нее. Это было бы весьма в ее духе, если бы она решила, что он заслуживает такую награду.

— Стэн сказал, будто бы она не хотела, чтобы он чувствовал себя обязанным по отношению к ней и ко мне, как будто она боялась, что он сделает ей предложение из жалости. Но я помню, как спрашивала ее сама, когда была маленькая, почему она снова не вышла замуж. Она всегда отвечала мне, что одного раза с нее хватит.

— Да, это похоже на нее.

Джулия, глядя, как Булл льет виски в свой стакан, думала о том, как трудно понять других людей, даже близких тебе, а самых близких особенно. Ей никогда и в голову не приходило, что Булл и ее мать были частью опасного любовного треугольника. Они как-то не вписывались в него. Ничто в них не говорило о несбывшихся мечтах, тайных страстях и трагически напряженной жизни, которые обычно сопутствуют подобным ситуациям.