Бракс наконец сел, подтянув колени к себе и обняв их, свесил голову и смотрел себе под ноги. Он просто сел вот так, не говоря ни слова, затем поднял голову, взял меня за руку и, погладив мое кольцо, сказал:

– А что послужило причиной того, что ты его носишь?

Я посмотрела на кольцо и удивилась тому, что оно внезапно потяжелело. Я пожала плечами:

– Сразу после случая с Келси, несмотря на все то уродство, которое он принес, у меня было разбито сердце, ведь он был моим первым парнем, – я повертела кольцо на пальце, стыдясь того, что не рассказала все до конца. Но я должна была так поступить, наступит день, когда я все смогу рассказать Браксу, но это когда-нибудь, и точно не сегодня. Он несомненно рванет и наделает глупостей, а может, и вообще попадет в беду, преступив закон, или столкнется с отцом Келси. Я посмотрела на него:

– Мой старший брат Джейс купил его мне, сказал, что кольцо будет служить маячком для всяких придурков, которые полезут ко мне. Вот и ношу его с тех пор, – я встретила его взгляд. – Для меня оно значит одно – выбор. Я выбираю воздержание, прежде чем не решу иначе, – стряхнув невидимые крошки с одеяла, продолжила: – Знаю, я не такая, как все, Бракс. Ведь большинство девушек моего возраста спят со всеми без разбору, как будто завтра не наступит. Прости меня, но я вовсе не такая. Я просто...Просто отношусь к этому очень серьезно.

Бракс медленно выдохнул, затем кивнул, встал и начал ходить туда-сюда. Вначале я даже подумала, что он возьмет и уйдет, оставив меня здесь, и я бы его за это не винила. Ведь я врала ему, врала с того самого момента, как мы встретились. Да и до сих пор вру, ведь я так и не осмелилась рассказать ему все до конца, даже себе не осмелилась признаться. Внезапно меня окутал страх, и от этого панического состояния у меня даже дыхание перехватило. Я наблюдала за ним в темноте, как он остановился, положил руки на бедра и вперился взглядом в землю, затем пошел обратно, сел за моей спиной и просто обнял меня. Он подтянул меня ближе к себе, усадив между ног, прижав меня к своей груди, затем положил свой подбородок мне на голову. И только когда его губы коснулись моего виска, моя тревога и страх немного стихли. Бракс откинулся назад, потянув меня за собой, мы легли на одеяло, все еще крепко обнимая меня. Устойчивый ритм бьющегося сердца Бракса звучал прямо напротив моего уха, это был успокаивающий звук, биение его сердца утешало меня. Моя рука скользила по его мышцам на груди, и в конце концов я громко вздохнула и закрыла глаза.

–Ты поставила меня в чертовски ужасное положение, Грейси. Чертовски ужасное, – вдруг раздался у меня над самым ухом хриплый, сильный и идеальный голос Бракса. Однако в нем не было ни нотки обвинения, просто констатация факта. Я прекрасно знала, что поставила его в затруднительное положение. И сделала это не специально, но другого выхода просто не было. Моя голова поднималась с каждым вдохом Бракса и опускалась с каждым выдохом. Вокруг нас было очень темно, а мы просто лежали на одеяле возле круга подачи (возвышение, на котором находится подающийна пустынном игровом поле.

– Я родился бостонским отщепенцем. Родился, и меня сразу бросили. Владелец китайского ресторана на улице Бракстон нашел меня, когда выносил мусор. Его звали Йен, и он до сих пор каждое Рождество высылает мне коробочку печенья с предсказаниями и поздравительную открытку. Копы назвали меня Бракстон Доу, потому что нашли на улице, но это лучше, чем Джон Доу, ну, по крайней мере, я так считаю (экземплификант, обозначение мужской стороны в судебном процессе (англосаксонское право). John Doe — устаревший термин, использовавшийся в ситуации, когда настоящий истец неизвестен или анонимен. Очень часто под этим псевдонимом подразумевалось неопознанное тело. В случае, если тело принадлежало женщине, использовался термин Джейн Доу (англ. Jane Doe). В настоящее время часто используется в англоязычных СМИ для обозначения анонимного или малозначимого персонажа. В больницах англоязычных стран этими именами (Джон и Джейн Доу) называют пациентов/пациенток, чьё имя по каким-то неизвестно) Тем не менее имя прижилось, – Бракс крепко прижимал меня к себе, я почувствовала, как он напрягся, начав рассказ. Замерла, даже дыхание задержала и вся обратилась в слух, бостонский акцент Бракса захлестнул меня, ведь то, о чем он говорил, было ужасно больно. И эту боль Бракс все еще пытался спрятать:

– Я вырос в приюте и помню обо всех приемных семьях. Я сбегал от них сотни раз, стал драться за деньги в переулках, пытался сбежать от нищеты, – я продолжала молчать, когда он взял меня за руку и поднес ее к своему шраму на щеке, затем к шраму на горле. – Видишь этот шрам? Я заработал его в драке в баре, сцепившись с одним из очередных папочек, когда мне было всего четырнадцать лет. Он был просто первосортным придурком – таким обыкновенным пьяным неудачником, который бил жену и своих собственных детей. Но однажды он решил полоснуть меня по горлу разбитой бутылкой, что, по его мнению, наверное, выглядело очень круто, ведь это было не обычное его махание кулаками или ремнем. Вот откуда у меня шрам на шее, от той самой бутылки. После того, как он полоснул меня по горлу, я очень быстро среагировал, отобрал у него осколок разбитой бутылки, тот самый, которым он только что полоснул меня, – я затаила дыхание, уже зная, что он дальше скажет. – И я убил его, Грейси. Черт возьми, я убил его.

Я не знала, что сказать, поэтому не сказала ничего. Я не боялась его, наоборот, почувствовала глубокую, неописуемую боль. Я протянула руку и положила на его потрепанный подбородок, просто положила руку, а затем начала поглаживать пальцем по дневной щетине в ожидании дальнейших признаний, и он не заставил меня долго ждать.

– Судьи потребовали, чтобы меня поместили в колонию для несовершеннолетних до тех пор, пока я не почувствую угрызений совести, потому что на суде у меня не было ни грамма сожаления в содеянном. Уж извините, ведь этот мешок дерьма избивал свою жену, которая не раз была на волосок от смерти, не говоря уже о том, что он избивал и меня. В ту ночь я специально пошел за ним в этот бар и собирался напасть на него, когда он будет выходить из бара, – Бракс рассмеялся. – Но меня засек один из «папашкиных» приятелей, протянул меня по тротуару и, втянув в бар, толкнул прямо на пьяного в стельку приемного отца. Он был крупным мужиком. Оттолкнув, он стал меня избивать на глазах у всего бара, и никто его не остановил, затем он подошел к бару, схватил пустую бутылку от пива и разбил ее о барную стойку, прямо как в чертовом кино, а потом дважды сильно меня ей ударил, – Бракс снова засмеялся. – Черт, он застал меня врасплох, но он был слаб из-за алкоголя. После двух ударов, мое лицо и горло были все в крови, я вдруг очнулся, взял себя в руки и со всей дури ударил ногой ему по чертовым яйцам, от боли он согнулся пополам и выронил бутылку, а я поднял ее. – Бракс тяжело выдохнул, и его дыхание окутало мой лоб теплом. – Он замахнулся на меня голой рукой, а я уклонился и точно так же замахнулся на него, только вот бутылка была уже в моих руках. Я никогда не забуду его лицо в ту ночь, когда я вонзил в него этот осколок, всадил его прямиком в яремную вену, и он истек кровью, прямо там, у стойки бара. На моих глазах. А я стоял и смотрел, – он повернул голову и посмотрел на меня. – Разве все это не отталкивает тебя?

Я посмотрела на него, все еще поглаживая пальцами его подбородок, и вообще не была удивлена своим ответом:

– Вовсе нет.

Возможно, вздох облегчения вырвался из легких Бракса, и он прижал меня к себе еще сильнее:

– Меня не осудили за это, но тогда во мне было слишком много ярости и злости, которые я не мог контролировать. Я начал драться со всеми вокруг без разбору – с другими детьми, с копами. Меня заперли в колонии для несовершеннолетних, и я сидел там, пока Дженкинсы меня не усыновили, мне тогда было почти семнадцать лет. Они приличные люди, позволил мне играть в бейсбол, поощряли мою учебу. По сей день я не могу поверить, что они рискнули взять меня. – Бракс засмеялся, его смех отражал отвращение к самому себе. – Рискнули принять в семью такого чокнутого идиота, как я.

Второй раз за вечер я не могла найти подходящих слов, все они казались мне пустыми и бессмысленными. Я спустилась пальцами к его груди, затем к рукам, и наконец дошла до костяшек пальцев:

– Твои тату… – Начала я. – Что они значат? Я заметила, что надписи были на иностранном языке, каждая буква была как маленькое произведение искусства.

– Окей, садись, – ответил Бракс и, оттолкнувшись от земли, помог нам обоим сесть. Затем он снял футболку. Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, поэтому мне не пришлось всматриваться, чтобы различить его руки, грудь и пресс, как будто выточенный из камня. Для начала он протянул вперед свои кулаки, чтобы мне удобно было рассмотреть надписи на костяшках его пальцев:

– Я сам их нарисовал, ты, наверное, заметила, что все они немного расплывчаты, ведь мне тогда было всего двенадцать, я тогда только начал драться. – Бракс рассмеялся в очередной раз. – Черт, я тогда, наверное, был просто ужасным.

– А как насчет вот этой? – Кончиками пальцев я прикоснулась к его ребрам – там, где была набита черная надпись.

Он посмотрел на меня:

– Aut viam inveniam aut faciam. Это латынь. Эта фраза означает, что или я найду дорогу, или проложу ее сам.

Я была ошеломлена, когда он произнес эту фразу на латыни. Я передвинулась к следующей татуировке – там было изображено мистическое черное существо с птичьей головой и крыльями, татушка окутывала его плечо и часть руки, внизу была еще одна размытая надпись. Я легонько ее потрогала:

– А эта?

– Это феникс. Luctor et emergo – «Я борюсь, но я выживу».

Я перешла к другой руке, там было изображено еще одно мистическое существо с головой орла, крыльями орла и телом льва тату обвивало его предплечье:

– Здесь?