— Нашему англичанину ирландского происхождения еще многому стоило бы поучиться перед тем, как всерьез заниматься шпионской работой, — сухо заметил Монро, не отрывая глаз от бумаг.

— Да, несомненно, он любитель, а не профессионал, но того же нельзя сказать о посреднике.

— Вы думаете, он французский шпион? — Государственный секретарь испытующе взглянул на Шелби.

— Я осторожно навел справки через своих давних друзей в посольстве Франции и выяснил, что никто не слышал о человеке по имени граф де Крильон ни до, ни после революции.

— В таком случае мы имеем дело с агентом секретной полиции Наполеона, — кивнул Монро. — Да. Тогда все понятно. В последнее время у маленького императора дела идут из рук вон плохо, ему нужно, чтобы Англия повела войну на двух фронтах.

— А мы из кожи лезем, чтобы ему угодить, — угрюмо заключил Шелби. Он знал, что его тесть выступает в сенате в роли самого горячего сторонника войны с Англией.

— Боюсь, сейчас уже поздно менять наш курс. «Ястребы» в конгрессе сумели раздуть истерию, охватившую всю страну. Единственным оплотом мира осталась Новая Англия… но судя по этим бумагам, положиться на политиков в этом регионе мы тоже не можем.

— С тех пор как администрация Джефферсона ввела эмбарго на торговлю с Европой, владельцы судоходных компаний в Новой Англии не скрывали своего недовольства — весь Вашингтон прервал их давние торговые связи с Англией. Так что в этих бумагах нет для нас ничего нового, если не считать письменной инструкции за подписью генерал-губернатора Канады в адрес Генри. Это уже новый элемент.

— Так называемые бумаги Генри не только подольют масла в огонь, который раздувают сторонники войны, они могут также укрепить позиции нашей администрации, — ответил Монро, неизменно старавшийся внимательно изучить обе стороны медали.

— Вы имеете в виду тот факт, что все тайные союзники Британии в Новой Англии, упомянутые в бумагах, принадлежат к партии федералистов?

— Да, именно так, полковник, — подтвердил Монро, и в его глазах появился стальной блеск, обещавший крупные неприятности федералистам. — Они дошли до того, что даже стали угрожать выходом из состава республики в случае войны. Наша администрация, возможно, не сможет предотвратить войну, но уж помешать тем, кто пытается подорвать единство страны, мы вполне в силах. Вы еще раз оказали своей стране неоценимую услугу, полковник. Благодарю.

— По-вашему, когда президент потребует от конгресса официального объявления войны?

— Трудно сказать. Президент все еще надеется, что премьер-министр Англии примет меры к тому, чтобы английские корабли перестали нападать на американские суда. Однако поговаривают, будто министр иностранных дел Англии Веллесберг уходит в отставку, а он самый стойкий сторонник решения проблем мирным путем. Если Веллесберг уйдет, — Монро пожал плечами, — боюсь, к весне мы будем вынуждены…

После того как государственный секретарь покинул небольшую гостиницу, в которой остановился Шелби, полковник плеснул немного бренди в бокал, сел в кресло и задумался. Пока ему было приказано оставаться в столице. В свете напряженной обстановки в стране не приходилось сомневаться, что нового задания долго ждать не придется.

Время приближалось к полуночи. Полковник устало прикрыл глаза и вспомнил долгий путь из Бостона в Вашингтон, который пришлось проделать верхом. Конечно, морем было бы быстрее и не так утомительно, зато гораздо более опасно, так как английские корабли временами нападали на американские суда даже вблизи берегов Соединенных Штатов. Имея при себе секретные бумаги первостепенной важности, Шелби не мог рисковать.

Шелби сделал глоток и с удовольствием ощутил, как от горла к животу прокатилась горячая волна. На душе было смутно и тревожно, до смерти надоела бессмысленная возня, которую затеяли политические деятели, и отчаянно тянуло назад в Новый Орлеан, к Оливии, но в данный момент об этом нечего было и помышлять. Прошло два месяца после того, как они расстались, и по прибытии вчера в Вашингтон Сэмюэль прежде всего поинтересовался, нет ли для него письма. Его ждало разочарование.

Странно, очень странно. Наверняка сейчас она уже точно знает, ждет ли ребенка. Почему же не пишет? Конечно, письмо могло затеряться. Однако вся корреспонденция от губернатора Клейборна пришла вовремя. Полковник устало протер глаза и начал писать новое письмо, уже третье с того дня, когда он оставил Новый Орлеан. «Почему, ну почему ты молчишь, Ливи?» — в сотый раз задавался вопросом Шелби под легкий скрип пера по бумаге. Грудь теснило предчувствие беды.

25

— Вы абсолютно уверены, доктор? — С мертвенно бледным лицом Оливия сидела во врачебном кабинете Альбера Фрея, отказываясь поверить новости, которую еще два месяца назад восприняла бы с ликованием. — Ведь меня по утрам не тошнит и не никаких иных симптомов…

— Далеко не всех беременных женщин, дорогая, тошнит по утрам, — мягко улыбнулся врач, француз родом из Эльзаса. — Вы молоды, у вас крепкий организм и отменное здоровье, так что в период беременности у вас не будет никаких неприятностей.

— Если не считать отсутствия мужа, — без обиняков заявила Оливия.

От Сэмюэля за все это время не пришло ни единого письма, и трудно было избавиться от подозрения, что он ее забыл и бросил. Оливии было не до соблюдения приличий.

Лунообразное красноватое лицо врача приобрело багровый оттенок, Фрей промолчал и ласково похлопал пациентку по руке. Мадемуазель Сент-Этьен щедро жертвовала на больницу и сама провела здесь немало часов, ухаживая за больными сиротами, которых подбирали на улицах монашки. Фрей восхищался добротой и великодушием этой женщины. Если бы только можно было ей помочь! Но как?

— А отец ребенка — он находится вне пределов Нового Орлеана? — осторожно спросил врач.

— Да. Впрочем, если бы он и был здесь, то все равно не смог бы на мне жениться. — Оливия встретилась взглядом с врачом. Прочитав в его глазах не осуждение, а сочувствие, она добавила: — У него уже есть жена.

Пожилой врач задумчиво почесал густые седые бакенбарды:

— А, понятно. И у вас, насколько знаю, нет родных, к которым вы могли бы обратиться за помощью?

— Мои родители умерли раньше дядюшки Шарля, а все остальные родственники погибли во времена Большого Террора во Франции, когда я была еще ребенком. Единственный родной мне человек живет в лесной хижине близ Миссури. Он бы принял меня с распростертыми объятиями, я уверена, но после новых подземных толчков путешествие по Миссисипи сопряжено с большой опасностью. Никто не соглашается сопровождать меня, хотя я предлагала немалые деньги.

Женщина держалась стойко, не билась в истерике, но по лицу было видно, что она в полном отчаянии. Фрей прекрасно знал, что скажет новоорлеанское общество, когда станет известно о беременности незамужней девицы Сент-Этьен. Даже колоссальное состояние Дюрана не спасет ее от всеобщего остракизма.

— Может быть, — нерешительно начал врач, — я мог бы помочь… то есть если вы решите избавиться от ребенка…

Когда до нее дошел смысл его слов, Оливия тут же, словно защищаясь, обхватила живот руками:

— Нет! То есть я, конечно, благодарна вам за заботу, но…

Врач улыбнулся с облегчением:

— Значит, вы хотите родить ребенка от этого человека?

Доброта и участие врача так растрогали Оливию, что она разрыдалась.

— Да, да, я очень хочу этого ребенка. Это все, что мне от него осталось. — Она промокнула слезы носовым платком. — Право, не знаю, что со мной. Я никогда не плачу.

— Повышенная чувствительность — признак беременности, — улыбаясь одними глазами, пояснил доктор. — Видите, а мы думали, будто у вас нет никаких симптомов. А теперь, — продолжал он, вставая и отечески похлопав женщину по плечу, — я попрошу Луизу приготовить настоящего крепкого кофе и мы вместе с вами обдумаем, как поступить, чтобы было хорошо и вам, и вашему будущему ребенку.

Вскоре Оливию устроили в уютной гостиной за чашкой ароматного французского кофе, любимого напитка всех без исключения жителей Нового Орлеана. Вокруг гостьи хлопотали доктор Фрей и его незамужняя сестра Луиза, прилагавшие все усилия к тому, чтобы Оливия чувствовала себя как дома в светлой небольшой квартирке, расположенной над врачебным кабинетом.

— А теперь расскажите мне о молодом человеке, отце вашего будущего ребенка, — попросила Луиза, после того как заставила гостью отведать сладкого пирога. Мадемуазель Фрей была довольно устрашающего вида, высокая дама с пышной грудью и плечами гренадера, массой седых волос, уложенных короной надо лбом. Но в темных глазах ее искрился смех и доброта, она часто и громко хохотала. Оливии довелось трудиться с ней бок о бок в больнице, и она считала, что Луизе следовало давно выйти замуж и заиметь дюжину собственных детей, которых она могла бы любить так же страстно, как больных сирот.

Последние два месяца Оливия была обречена фактически на одиночество и полное молчание, поскольку ее окружали чужие люди, для которых она представляла интерес лишь как наследница Дюрана, да застенчивые слуги, с которыми она обменивалась только короткими фразами. Так что впервые за долгое время Оливию готовы были внимательно выслушать добрые люди, относившиеся к ней с искренней симпатией. Слова сами полились из уст, и Оливия без утайки рассказала все. Когда она дошла до описания картины прощания с Сэмюэлем, голос сорвался.

— Я… боюсь, что с ним стряслось что-то страшное, у него очень опасная работа, и его могли убить.

— Полной уверенности нет и быть не может, — возразила Луиза. — Ведь прошло всего два месяца, а почта работает из рук вон плохо. Вы сами говорили, что он постоянно в пути. И ваши и его письма могли просто затеряться.

Оливия покачала головой:

— Но не все же. Я отправила массу писем. Кроме того, мы договорились держать связь через губернатора Клейборна. Если бы Сэмюэль был жив, он бы обязательно мне ответил. Я даже пыталась снестись с его сестрой в Сент-Луисе, но и она молчит. Губернатор заверил меня, что регулярно получает почту из Вашингтона, но писем от Сэмюэля там нет.