Оливия тем временем продолжала обмывать тело больного, особенно тщательно промывая глубокие царапины и рану в боку, но, когда дошла до ступней ног и увидела, в каком они жутком состоянии, с трудом смогла сдержать слезы, представив себе, что пережил Сэмюэль.

Микайя отправился на поиски знахаря, чтобы раздобыть нужные травы, сварить отвар и приготовить мази, с помощью которых можно сбить температуру и предотвратить распространение инфекции. Носитель Солнца внимательно выслушал Большого Медведя и сразу принялся за дело. Они уже были на пороге, когда у входа показался Похуска. Повелительным жестом он велел оставить его наедине с Микайей и с каменным лицом жестко сказал:

— Мои слова предназначены только для твоих ушей.

Вождю племени перевалило за шестьдесят лет, редкий возраст для жителя равнин, но держался он прямо и волосы остались густыми и блестящими, хотя и сделались белыми, как снег в январе, за что и получил Похуска имя Белого Волоса. Орлиный нос подпирал могучий квадратный подбородок, над ярко горевшими глазами взметнулись прямые брови, величественная осанка и пронзительный взляд — все говорило о том, что вождь человек незаурядный.

Индеец присел на груду бизоньих шкур у небольшого костра, пылавшего в центре вигвама, сурово посмотрел на Большого Медведя, жестом пригласил его сесть рядом и принялся неспешно набивать длинную трубку.

— Мой брат Белый Волос оказал мне большую честь, — сказал на языке осагов Микайя, устраиваясь на шкурах, принял из рук вождя трубку и сделал первую затяжку.

— Мне нужно поговорить с тобой о Длинном Ноже, которого Горячий Уголек нашла у берега реки. Великий Отец Бледнолицых из Вашингтона может сильно разгневаться, если узнает, что одного из его солдат обнаружили полумертвым возле нашего селения.

Лохматые брови Микайи удивленно поползли вверх, когда он вернул трубку Похуске.

— На нем не было военной формы. Откуда ты знаешь, что он солдат?

— Человек по имени Сэмюэль Шелби посетил наше селение много месяцев назад, и тогда на нем была темно-синяя форма солдата. Одна из моих дочерей, Танцующая в Долине, узнала его и сказала мне. Правда, он исхудал до неузнаваемости и другие не заметили сходства.

— А чего он хотел от моих братьев осагов, когда приходил сюда? — спросил Микайя, запустив пятерню в бороду. Он припомнил, что Искорка, рассказывая о Сэмюэле, строила разные предположения насчет того, зачем ему понадобилось оставлять Мануэля Лису и разыскивать осагов.

— Он ищет человека, которого называет «англичанином», хотя нам он говорил совсем другое, — с неожиданной откровенностью ответил Похуска.

Из своего богатого опыта общения с индейцами Микайя заключил, что они никогда ни о чем не говорят прямо, а, используя намеки и иносказания, подводят собеседника к нужной теме постепенно. То, что вождь сразу перешел к предмету разговора, настораживало. Микайя молча кивнул, ожидая продолжения, и оно последовало:

— Человек по имени Шелби выступил на Совете старейшин и произнес большую речь, просил хранить верность договору с великим Отцом Бледнолицых из Вашингтона. Он предупредил, что к нам придет англичанин с лживыми словами и пустыми обещаниями.

— И он приходил?

Похуска кивнул.

— Да, англичанин приходил снова и снова. И он вернется. Среди осагов нашлись желторотые юнцы, поверившие речам пришельца… Они пили огненную воду, которую принес англичанин… — Похуска помолчал и добавил: — Думаю, скоро разразится война между американцами и англичанами и мой народ окажется между двух огней.

Тревожные слухи о возможной войне доходили и до хижины на Гасконейде, хотя и стояла она в глуши. Их приносили случайно забредавшие в эти края торговцы и охотники, и Микайя опасался за судьбу осагов, вообще всех индейских племен. Когда правительства бледнолицых начинают воевать друг с другом, больше всех проигрывают краснокожие.

— Что вы решили? — спросил великан. — На чью сторону встанете?

— Я дал клятву американцам, но… — Похуска доверительно придвинулся ближе. — Я стар, очень стар. Да, я пока еще вождь племени, но на Совете старейшин у меня один голос. Очень многим, в первую очередь молодым воинам, совсем не нравится, что все больше и больше белых поселенцев пересекают Мать Всех Рек, оттесняют нас все дальше от речных долин в сторону, где заходит солнце. Некоторые старейшины из нашего совета прислушиваются к молодым воинам.

— Значит, ты считаешь, что осаги могут выступить против американцев? — напрямую спросил Джонстон.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не допустить. — Похуска печально улыбнулся. — Совсем не потому, что считаю Отца в Вашингтоне лучше Отца за океаном. Но Отец в Вашингтоне ближе, и именно его дети останутся на этой земле, когда война кончится, а не англичане.

Микайя помолчал, обдумывая все, что сказал ему мудрый вождь, и все, о чем тот не упомянул. Поскольку Похуска высказывался достаточно откровенно, великан решил отплатить ему тем же:

— Зачем ты мне все это рассказываешь, старый друг? На мне нет военной формы, и я не собираюсь участвовать в войне белых.

— Я прошу тебя забрать Длинного Ножа из нашего селения. Он все равно болен и слишком слаб, чтобы сказать свое слово на Совете старейшин. Если здесь вновь объявится англичанин, я не могу поручиться за безопасность американца. А я не хотел бы, чтобы ему причинили вред.

Теперь понятно, откуда дует ветер. Микайя знал, что осаги придают большое значение внешности и часто судят о человеке по тому, как он выглядит. Летом Шелби наверняка прибыл к ним при полном параде и при всех регалиях. Но теперь он появился в лохмотьях, больной и слабый, возможно, преследуемый по пятам тем самым англичанином, о котором говорил Похуска.

Джонстон откашлялся:

— Я все понял. Ты считаешь, что в данный момент он серьезно проигрывает по сравнению со своим противником, и, если его узнают в его нынешнем состоянии, в Совете старейшин могут взять верх сторонники англичанина.

«Они могут запросто убить Шелби, да и нас с Искоркой, поскольку мы тоже американцы», — подумал Микайя и продолжал:

— Мы увезем его в безопасное место. Ты позаботишься, чтобы твоя дочь не проболталась, кто такой Шелби?

Старый вождь только молча посмотрел на Микайю.

— Хорошо.

Собеседники поднялись, поклонились друг другу. Микайя удалился. Предстояло многое сделать, а времени в обрез.

На рассвете они двинулись в путь. Микайя соорудил подобие носилок на спине вьючной лошади, подаренной Похуской, и устроил там больного, а своих с Оливией лошадей нагрузил трофеями охоты на бизонов. Только Белый Волос и его дочь, Танцующая в Долине, знали о том, что незнакомец, обнаруженный на берегу реки, не кто иной, как посланник великого Отца Бледнолицых из Вашингтона. Если повезет, больше никто не проникнет в эту тайну.

14

Бок будто поджаривали на медленном огне, и Сэмюэль бился, чтобы отодвинуться от пылающего факела. Значит, осаги подвергли его пытке, этого следовало ожидать. Он попытался открыть глаза, чтобы мучители увидели, что американец не боится и стойко вынесет любые испытания, но веки не размыкались. Неожиданно полковник ощутил на груди прикосновение прохладной маленькой ладони, нежно толкнувшей его назад, и в ушах блаженной музыкой прозвучал до боли знакомый голос. Его называли ласковыми именами по-французски, воскрешая далекое детство. Голос женский, но это не мать и не сестра Лиза. И, само собой, не Летиция. Тогда кто? Тут все снова заволокло темной пеленой, и он потерял сознание.

Оливия слизывала языком бежавшие по щекам горячие слезы. Руки были заняты, она старалась удержать Сэмюэля в одном положении, чтобы не разошлись швы, недавно наложенные на рану. Еще не изгладилось воспоминание о том, как она протыкала иголкой его кожу и стягивала рваные края раны. Трудно представить, чего ей стоила эта операция. Слава Богу, Сэмюэль за все это время ни разу не пришел в сознание. Только когда Оливия почти закончила работу, открыл глаза и дернулся, но Микайя сразу навалился на него грудью и прижал, чтобы девушка могла спокойно завершить дело.

Микайя уверял, что пациент не чувствует боли и ничего не будет помнить, но после операции Оливия очень долго не могла прийти в себя. А потом, смертельно бледная, пыталась унять дрожь в руках, когда нужно было удалить спекшуюся кровь и гной. Зато вскоре исчезли краснота и опухоль.

— Большой Медведь знает свое дело значительно лучше, чем врачи в городе, — приговаривала Оливия, снимая старый компресс и накладывая на рубец свежий, пропитанный настоем из трав.

У нее были большие сомнения, когда Микайя вернулся с реки, держа в руке миску, наполненную грязно-серым, дурно пахнувшим липким веществом, и заявил, что лучшего дезинфицирующего средства не придумаешь. Девушка пришла в ужас, услышав, что вонючее содержимое миски — это икра лягушек.

— Это не лекарство! — сердито кричала она. — От этого только бородавки бывают!

— Ничего подобного, — рассмеялся в ответ Микайя. — Икра содержит нечто убивающее микробов, не знаю, что именно, но моя мать всегда использовала это средство, говорила, что так поступали охотники на ее родине испокон веков.

Оливия не могла предложить ничего взамен и не стала возражать, когда рана со всех сторон была обложена липким веществом, а на следующий день не поверила собственным глазам, обнаружив, что краснота почти полностью исчезла. Оставалось выждать еще несколько дней, пока все срастется и можно будет удалить швы. Лишь бы только Сэмюэль пришел наконец в сознание.

Крепко зажмурив глаза, Оливия тряхнула головой, чтобы прогнать видения прошлой жизни Сэмюэля, преследовавшие его в горячечном бреду. Вначале он звал отца и сестру, а потом пришли откровения, ужаснувшие Оливию.

— Мама… мама, — бормотал он хриплым голосом и так тихо, что девушка с трудом могла разобрать слова. Она склонилась над ним и попыталась облегчить его страдания, вытирая воспаленный лоб мокрым полотенцем, а Сэмюэль продолжал метаться, и с губ рвалось: — Почему ты ушла, мама? Ты разбила сердце отца. Как ты могла нас бросить, забрать Лизу и оставить меня?