Оливии не терпелось вернуться в уютную хижину, стоявшую вдали от шумных селений, где нужно постоянно общаться с людьми и блюсти непонятные традиции. Конечно, скромный деревянный дом Микайи не сравнить с огромными вигвамами индейских вождей длиной свыше ста футов и шириной в двадцать футов, но зато в их хижине жили двое, а не десятки людей. Оливия научилась ценить домашний уют после того, как провела пару ночей в вигваме Похуски. Ей отвели место в закутке, где ютились полдюжины дочерей вождя, храпевших громче Микайи, а когда они кончали храпеть, начинали перешептываться и хихикать.

Единственной темой их мыслей и болтовни были мужчины. Сама Оливия никогда не была такой глупенькой. Ведь в жизни так много интересного. Сейчас, как и в прошлом, у нее всегда находились иные занятия и интересы. К примеру, когда еще были живы родители, вместе посещали игорные дома, а уж там острых ощущений хоть отбавляй, и позже, под крылышком Вескотта, Оливия с гораздо большим удовольствием принимала участие в скачках, чем снискала комплименты поклонников. В то время, помнится, она еще тешила себя надеждой, будто в один прекрасный день повстречает рыцаря без страха и упрека, человека благородного, воспитанного, из аристократической семьи, он покорит сердце Оливии, и они будут счастливы, как были счастливы ее мать и отец.

Девушка размечталась, и внезапно перед ее глазами встало лицо Сэмюэля Шелби, озаренное ослепительной улыбкой. Оливия постаралась отогнать ненавистный образ и поспешно отвела взор от костра, пламя которого, казалось, рождало облик Сэмюэля. Но в груди стало тепло и сжалось сердце при воспоминании о той ночи в маленькой палатке на двоих, когда… когда они чуть было не… Нет, прочь воспоминания!

Сидеть на одном месте, уставившись в завораживающий огонь, стало невозможно, и Оливия решила прогуляться по селению. В небольших семейных вигвамах женщины завершали свои домашние дела накануне вечернего праздника, убирали и мыли посуду, кормили и укладывали спать детей. При виде белой девушки здоровались, и она отвечала на языке осагов, азы которого постигла под руководством Микайи и Железного Коршуна, а потом многое усвоила самостоятельно. Ей легко давались языки с раннего детства, и сейчас она изъяснялась на языке осагов так же свободно, как на европейских языках.

Впрочем, милое детство осталось далеко позади. Теперь нужно думать о повседневных заботах и предстоящих торжествах у костра. Но предварительно нужно проветриться, посидеть у реки, побыть одной, может, поразмышлять над своим будущим и решить, чего она хочет в этой жизни.

Оливия подошла к краю воды и стала рассматривать свое отражение, медленно проводя руками по кожаному платью, которое сшила для нее Голос Ветра, сестра Железного Коршуна. Девушку вывел из задумчивости громкий треск, раздавшийся внезапно в прибрежных кустах. Рука моментально потянулась к ножу, но его не оказалось на месте. «Вышла к реке покрасоваться в новом платье, а оружие забыла!» Не сводя глаз с густых зарослей, Оливия начала медленно отступать к селению.

Сэмюэль не верил своим глазам. В десяти ярдах в густеющих сумерках плавает чудное видение. Видимо, опять плохо со зрением. Прекрасная девушка в великолепном платье с бахромой, изукрашенном бусинками. Скорее всего, дочь вождя, и вождя богатого. Однако на индианку не похожа. Не тот цвет кожи, и волосы огненно-рыжие, заплетенные в две толстые косы, переброшены по-европейски на грудь. Конечно, мираж. Шелби часто заморгал и затряс головой, но видение не пропало. Перед ним стояла Оливия Сент-Этьен собственной персоной и в любой момент была готова пуститься наутек. Да, это она. Только у нее такие раскосые кошачьи глаза, упрямый подбородок и высокая грудь, которой тесно в платье.

— Если я совсем помешался от лихорадки, терять нечего. Можно смело идти вперед, — пробормотал Сэмюэль и стал продираться через кусты. Каждый шаг давался с неимоверным трудом, потому что обмотки из штанин полковник потерял, когда два дня назад переходил вброд очередной ручей. Он опирался на толстый сук, который он отломил от поваленного дерева и без помощи которого не мог ходить. Шелби вывалился из кустов и врос в землю, открыв рот. Нужно было что-то сказать, но язык не повиновался. «Это мне в наказание за прошлые грехи», — думал полковник, глядя на призрак Оливии.

Из горла вырвался жуткий хрип, больше похожий на стон, Шелби пошатнулся и рухнул на колени, из последних сил пытаясь сохранить ясность ума.

С первого взгляда Оливия его не узнала. Она даже не сообразила, что перед ней белый человек, и приняла его за осага, попавшего в плен к сиу или кау и сумевшего бежать. Нечесаные темные волосы, с весны не знавшие стрижки, падали спутанными прядями ниже плеч, а кожа на лице была дочерна обожжена солнцем и покрыта ссадинами, так что опознать бледнолицего сразу было невозможно. Он был к тому же практически голый, если не считать обрывков кожаных брюк на тощих бедрах.

Человек что-то прохрипел и упал. Он был слишком слаб, чтобы представлять опасность, и Оливия осторожно приблизилась. В этот момент незнакомец застонал, перевернулся на спину, девушка увидела его лицо и слабо вскрикнула:

— Сэмюэль!

«Боже мой! Он исхудал до неузнаваемости, кожа да кости, и в чем только душа держится? Все тело изранено, исцарапано, изуродовано, но, главное, живой. Что с ним? Что произошло?» Оливия присела на землю, положила на колени голову Сэмюэля и стала громко звать на помощь.

Первым прибежал Микайя:

— Искорка! Девочка! Что случилось?

Она сидела согнувшись на земле и горько плакала, и на мгновение его охватил испуг, но потом он разглядел, что девушка цела и невредима. Оливия роняла слезы на лицо какого-то бедолаги, нежно гладила его по щекам и что-то приговаривала.

— Микайя, смотри, это Сэмюэль, — сказала она, подняв заплаканное лицо. — У него жар, он едва жив от истощения, и его жестоко избили.

— Погоди, не реви. Все не так плохо, как может показаться. Видно, долго бродил в лесах, вот и все, — попытался успокоить девушку Микайя.

Он присел на корточки и принялся обследовать пришельца. Вокруг сгрудились осаги, сбежавшиеся на крик Оливии, и с живым интересом наблюдали за происходящим.

— Да-а, исхудал изрядно, — заключил великан. — Случалось видеть больше мяса на поварешке, чем на его костях. — Микайя приподнял ноги Сэмюэля и внимательно изучил голые ступни. — Если бы на нем были мокасины, в них образовались бы дырки до самой голени. — Он прощупал руки и ноги, провел ладонями по всему телу, проверяя, нет ли переломов, вывихов и серьезных ран, и закончил: — Придется над ним серьезно поработать, девочка. Парень в жутком состоянии.

— Он весь горит, и вон там в боку рубец воспалился, смотреть страшно. Он… он выживет? — спросила чуть слышно Оливия и с надеждой взглянула на Микайю.

— Доводилось видеть людей и в худшем состоянии, — ответил великан, добавив про себя: «Но не часто». Он уже отметил, что, несмотря на все разговоры о презрении к предателю, его Искорка явно питает самые нежные чувства к этому молодому человеку. — Его надо лечить. Есть разные травы и снадобья. Ты готова мне помочь?

— Что нужно делать? — с готовностью отозвалась Оливия. Она говорила спокойно, хотя сердце ее неистово колотилось.

— Вот и молодчина, — похвалил приемную дочь Микайя. Он встал, приметил в толпе Железного Коршуна, хмуро глядевшего на белого незнакомца, которому оказывает такое внимание Горячий Уголек, и обратился к осагу, перечислив что нужно.

Сэмюэля отнесли в вигвам вождя, и одна из жен Похуски сразу принялась готовить снадобье из коры вишни, чтобы сбить у больного температуру. Слух о происшествии быстро облетел селение, и свою помощь предложили другие скво, которым хотелось оказать услугу Большому Медведю и его другу. Оливия вежливо, но решительно выпроводила всех и сама сбегала за чистой водой, чтобы обмыть пострадавшего. Микайя выступил в роли врача, исследуя царапины и ссадины.

— Все, что на руках и ногах, не заслуживает большого внимания, — подвел он итоги, стаскивая рваные остатки кожаных брюк. Он видел, как зарделась Оливия, но сделал вид, будто не заметил этого, и продолжал как ни в чем не бывало: — Надо осмотреть все тело и ничего не пропустить. Не дай Бог какая-то зараза в причинном месте, и тогда мужику лучше умереть, чем жить дальше.

Оливия завороженно уставилась на голое тело. Ниже пояса брюк по белой коже сбегали от груди темные волосы и сливались с густой порослью между ног, где покоился мужской орган, который тоже прощупал Микайя, исследуя больного.

— Ну… что скажешь? — выдавила из себя Оливия внезапно охрипшим голосом и облизнула пересохшие губы.

— Исхудал, конечно, но это дело поправимое. Единственное, что вызывает тревогу, это рана в боку, — ответил великан, нажав пальцами на края рубца, откуда потекла желтая вонючая жидкость, потом повернул больного на правый бок и отвел в сторону левую руку, чтобы изучить рану во всю длину. — Надо хорошенько промыть, прочистить и зашить. У тебя ведь неплохо получается со шкурой бизона. Как, сможешь зашить человека? — Великан поднял голову и вопросительно посмотрел на Оливию.

Она чуть язык не проглотила.

— Зашить его? — почти прошептала девушка. — Наверное… смогу.

При виде ужасного рубца, красного и вспухшего, к горлу подкатила тошнота — невиданное дело с тех пор, как Оливия поселилась в хижине Микайи. Одно дело — обрабатывать туши и шкуры оленей и бизонов, и совсем другое — тело человека, особенно когда этот человек Сэмюэль.

— Вот и хорошо. Только не дергайся раньше времени. Вначале нужно сбить температуру, — сказал Микайя и неожиданно выругался: — Черт! Я же оставил свою сумку с медикаментами дома.

— А разве у осагов нет таких же трав и отваров?

— Кое-что есть, но далеко не все. Впрочем, у нас нет иного выхода, придется обойтись тем, что имеется, пока не отвезем его домой.