Разговаривала ли Илейн с Саймоном прошедшей ночью или нет — Фенела и понятия не имела. Но вечером к столу гостья так и не выходила, отчего все почувствовали себя неловко и держались за обедом немного стесненно. Рекс еще прежде всяких объяснений ощутил всеобщее замешательство и не предпринимал никаких попыток вернуть былую непринужденную атмосферу, царившую накануне.

Сама Фенела находилась в подавленном состоянии, и, по всей видимости, отец разделял ее чувства. Только для My — самой юной и впечатлительной из всех — ситуация представлялась в крайне волнующем свете.

— Слушай, как ты думаешь, когда мы уснем, она проберется сюда с коварными намерениями, да? — спросила она у Фенелы, когда сестры добрались наконец до своих постелей, втащив предварительно портрет наверх в спальню и прислонив его к стене прямо напротив кроватей лицом к ним.

— Надеюсь, нет, — отвечала Фенела. Она бросила взгляд на картину, маячившую у противоположной стены комнаты, и ощутила в душе почти такую же ненависть к портрету, как и к живому оригиналу.

«Омерзительная картина, — подумалось девушке, — написана с жестокой горечью, прежде не свойственной манере Саймона!»

Зрелище Илейн, отраженной в зеркале, могло привести в уныние — если не испугать! — любого. Мышцы лица зрителя сами собой беспомощно обвисали в предчувствии старческого бессилия, словно подражая героине картины.

— Ох, я бы и сама с удовольствием ее уничтожила! — неожиданно призналась Фенела.

My в изумлении уставилась на сестру.

— А я-то думала, ты недолюбливаешь Илейн!

— Нет, я не из-за нее лично… — пояснила Фенела.

— А-а, кажется, понимаю… — My уселась на краешек кровати, подперев руками подбородок. — То есть ты считаешь, что папа оскорбил своей картиной всех женщин вообще? Получилось, он лишает нас права обладать внутренней, душевной красотой… Разумеется, нам-то известно, что это всего лишь портрет Илейн и только Илейн, а мы — совсем другое дело, но, по-моему, большинство людей в определенной степени отождествляют себя с изображением, особенно если оно сделано достаточно искусно.

Тут настал черед Фенелы удивляться.

— Боже мой, My, ты говоришь потрясающие вещи! В твоем возрасте — и такая проницательность! И как только тебе удается?!

My, как обычно в ответ на комплимент, засияла, польщенная.

— Удается как-то… сама не знаю, как. Просто я в последнее время все старалась продумать хорошенько. Взрослею, наверное?

— Да уж это точно… — согласилась старшая сестра и тяжело вздохнула, потому что последнее замечание вернуло ее в привычное состояние тревоги за будущее My.

Это Саймону легко — писать жестокие, почти издевательские портреты Илейн и называть их «Завтра»… А вот что ожидает завтра их: ее саму и бедных My, Сьюзен и Тимоти?

А ведь это «завтра» грозит каждому из них, и самое страшное, что, каково бы ни было будущее, оно зависит исключительно от Саймона!


— Да, картина окончена, — еще раз повторила Фенела сэру Николасу, изо всех сил пытаясь вспомнить, не сказал ли тот что-нибудь в ответ на ее предыдущие слова.

Дело в том, что мысли ее все это время витали слишком далеко, и она вряд ли была в состоянии его расслышать.

— А с вас отец писал когда-нибудь портреты? — поинтересовался сэр Николас.

— В детстве — великое множество, — ответила Фенела, — но с тех пор — никогда. Если вам доведется побывать в галерее Тейт, то вы увидите там сделанный с меня набросок. Я ужасно его стесняюсь: девчушка лежит голышом и размахивает в воздухе игрушками.

— Но взрослые фотографии-то, наверное, у вас есть? — сказал сэр Николас. — Будет очень жаль, если вдруг в вашей жизни произойдет какое-нибудь знаменательное событие — богатое наследство получите или замуж выйдете — и вдруг картина из галереи Тейт окажется единственной, которую смогут напечатать газеты?

Фенела рассмеялась. Она не ожидала найти в лице сэра Николаса человека с чувством юмора.

— Слушайте, вы меня не на шутку перепугали! Я сейчас же пойду и сфотографируюсь.

Они подъехали к повороту на Фор-Гейбл.

— Если торопитесь — не сворачивайте, — предложила Фенела, — здесь недалеко, я и пешком спокойно дойду.

— Нет, я довезу вас до самых дверей. Не забывайте, что я подрядился доставить вам продукты!

— Спасибо, — поблагодарила Фенела и вдруг неожиданно для самой себя добавила: — Приходите к нам обедать?..

Не успела он выговорить слова приглашения до конца, как уже пожалела о сказанном. Она увидела выражение лица сэра Николаса и со свойственной ей болезненной чувствительностью немедленно истолковала его как осуждение своей напористости.

— Но, конечно, вам не захочется… — начала она виноватым тоном.

Но тут сэр Николас подъехал к входной двери и, нажимая на тормоз, оглянулся на девушку.

— Очень рад, мисс Прентис, — сказал он. — С удовольствием приму ваше предложение, если вы не передумаете.

Фенеле ничего иного не оставалось, как назначить точное время, после чего она поблагодарила его за помощь и быстренько выбралась из машины.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, я сама справлюсь.

Она распахнула входную дверь и занесла покупки внутрь. Обернувшись, чтобы закрыть за собой дверь, девушка вдруг заметила, что сэр Николас все еще смотрит ей вслед, словно не собираясь трогаться прочь.

В первый момент Фенела подумала, не ожидает ли он приглашения войти, но тут же оборвала себя: пустая фантазия, не более!

«Да, возможно, он и одинок, — подумала девушка, — но ведь не больше, чем все остальные…»

Она несколько смущенно помахала ему рукой на прощанье и захлопнула дверь.

Как это ни странно, но все время, пока Фенела готовила обед, мысли ее целиком занимал сэр Николас Коулби. Он вызывал какое-то странное сострадание, хотя, как казалось Фенеле, кроме полученных на войне ран, не было особых причин для жалости ни к нему, ни к кому другому в его положении.

«У меня и так забот по горло, лучше саму себя пожалей! — решила в конце концов Фенела. — Хоть бы эта Илейн поскорее убиралась отсюда подобру-поздорову — и кончено».

Когда обед был готов, Фенела поднялась наверх и постучалась в дверь к Илейн. Никакого ответа. Девушка постучалась опять.

— Это я, Фенела! — позвала она. — Обед готов — вы спуститесь?

Дверь рывком распахнулась — на пороге стояла Илейн. Фенела с облегчением отметила более-менее нормальное выражение на ее лице.

Вне всякого сомнения, Илейн все еще злилась: глаза сверкали под набрякшими веками, а плотно поджатые губы придавали ей какой-то монгольский вид. Она рванулась мимо Фенелы, не вымолвив ни слова, и стала спускаться по ступенькам. Только очутившись в холле, Илейн соизволила наконец заговорить, пренебрежительно роняя слова через плечо, словно обращалась к служанке.

— Саймон где?

— Понятия не имею. Но мы не будем ждать его к обеду, ведь дети должны питаться вовремя.

Но Саймон в конце концов явился. Когда он входил, Илейн метнула на него быстрый взгляд и поспешно отвела глаза — тем не менее Фенела успела заметить выражение ее лица.

«Она действительно его любит», — подумала девушка.

— А я гулял, — объявил Саймон.

Он словно привнес вместе с собой в небольшую столовую шумное дуновение ветра. Подойдя к раздаточному столику, Саймон изучающе обвел глазами расставленные там блюда.

— Поедем в Лондон! — просительно произнесла Илейн.

— И не подумаю, — неторопливо откликнулся Саймон.

Фенела увидела, как кровь бросилась в лицо Илейн. «Ну, что-то теперь будет?» — гадала девушка. Однако Илейн смолчала, хотя само молчание ее было более зловещим, чем бурный протест.

Радуясь, что обед наконец-то завершился, Фенела убрала со стола и помыла посуду, а потом поднялась наверх — заканчивать дела по дому, брошенные на середине из-за утренней поездки на станцию. Напоследок девушка решила помочь Нэни и занялась с детьми.

Она как раз ползала на четвереньках по комнате — игра была в самом разгаре — когда дверь внезапно распахнулась и на пороге предстал Рекс Рэнсом.

— Что-то случилось? — спросила Фенела, чувствуя, что безнадежно краснеет и что волосы ее до неприличия растрепаны.

— Нет, — отвечал Рекс, качая головой. — Я вернулся, чтобы захватить кое-какие бумаги: оставил их по ошибке. Ну, и слышу вдруг — здесь у вас царит веселье, вот и решил присоединиться. Хочешь, прокачу на спине? — предложил он Тимоти.

Но ребятишки застеснялись, смущенно попятились, и веселые голоса их замерли.

— Я тут собираю детей на улицу, — пояснила Фенела, поднимаясь на ноги и ощущая на себе очень странный взгляд Рэнсома. — Ох, я в таком виде… — пролепетала она растерянно.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал Рекс.

Неожиданно девушка почувствовала, как краснеют ее щеки, и отвернулась в смятении, делая вид, что ищет пальто Сьюзен.

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил Рэнсом.

— А вечера-то, собственно, для меня и не остается — вожусь с детьми и еле успеваю все сделать по дому.

— А не хотите ли со мной проехаться?

— Куда?

— Собираюсь наведаться к себе домой.

— К вам домой! — удивленно повторила Фенела.

— Всего лишь около тридцати миль отсюда. Там у меня мебель кое-какая, да игры — пригодятся здесь, раз уж мы поселились в сарае у сэра Николаса: казарму оборудуем. Вот я и собрался сегодня съездить и привезти все вещи. У меня своя машина, вы же знаете, так что я вполне могу захватить с собой гражданское лицо.

Фенела никак не решалась. Конечно, было бы весьма заманчиво немного отвлечься от Илейн и прочих домашних проблем…

— А мы вернемся не очень поздно?

— Даю слово — нет, — пообещал Рэнсом, и она явственно различила мольбу в его голосе.