Но это его ничуть не волновало. Та миссия, с которой Асгард явился в Шотландию, не должна была, по его расчетам, задержать его здесь осо­бенно долго. Возможно, не дольше, чем до Рож­дества. А этого срока едва ли достаточно, чтобы выучить хотя бы несколько слов на их варварском гэльском[3] языке. Да и стоило ли тратить на это усилия?

Миновав горцев, он поравнялся с худосочной молоденькой цыганочкой и ее хозяином. Не заду­мываясь, а только исполняя обет тамплиеров быть милосердными, Асгард вытащил из своего кожа­ного мешка кусок хлеба и бросил ей.

Хотя головка девушки была опущена, а глаза потуплены, ее тонкие изящные смуглые пальцы мелькнули в воздухе и ловко поймали брошенный хлеб. От Асгарда не укрылся благодарный взгляд черных глаз из-под гривы темных волос, падав­ших ей на лоб.

К несчастью, цыганочка даже не успела за­пихнуть хлеб себе в рот, как ее хозяин дернул за веревку, подтянул девушку к себе и вырвал хлеб из ее рук.

– Что дают тебе, принадлежит мне! – взре­вел он и ударил ее по лицу тыльной стороной ла­дони. – Ты что, еще не поняла этого?

Девушка остановилась и стояла как вкопан­ная, уткнувшись взглядом в землю, пока цыган рвал хлеб зубами и, громко чавкая, жевал.

Асгард с непроницаемым лицом наблюдал эту сцену, потом слегка пришпорил своего коня. Едва жеребец тронулся с места, как тамплиер перегнул­ся с седла и огрел цыгана по спине своей ручищей в металлической перчатке.

Все произошло молниеносно: всадник в этом движении слился с конем в одно целое, и каза­лось, что удар был едва заметен. Но цыган, заво­пив, взлетел в воздух и рухнул на колени горцев, приветствовавших его взрывами хохота.

Асгард натянул поводья и с минуту сидел на своем гнедом, поправляя металлическую перчатку.

– Подними хлеб, девушка, – обратился он к цыганочке.

Дикие горцы горланили что-то на своем стран­ном тарабарском языке, заливались смехом, пере­брасывая с рук на руки полуоглушенного цыгана, и в конце концов швырнули его на дорогу. Девуш­ка не стала терять времени и тотчас же сунула краюху себе в рот, прежде чем ее хозяин успел подняться, и теперь жевала хлеб, выплевывая время от времени прилипшую к нему грязь.

От толпы шотландцев отделился высокий муж­чина и, подойдя к Асгарду, сказал на вполне вра­зумительном французском – языке норманнов:

– Да благословит тебя Господь, тамплиер. Далеко же ты забрался от Иерусалима. И что же привело одного из верных рыцарей Христовых сюда, в шотландский замок?

Асгард оглядел незнакомца. «Он не нор­манн, – подумал тамплиер, – как бы ни был хорош его французский».

Горец был самый высокий человек, с кем до сих пор доводилось встречаться Асгарду. Настоя­щий гигант с полуседыми рыжеватыми волосами, в шапочке, украшенной орлиными перьями, оде­тый в длинный шерстяной черно-красный клетча­тый плащ, подвязанный у колен так, что образо­вывал некое подобие юбки.

– Руайг Мор, – представился шотландец, а потом указал на других: – Это мои люди. Гвар­дия короля Льва.

Итак, это были люди короля Шотландии. И притом они назывались «королевской гвардией».

Тамплиер изо всех сил старался удержаться от улыбки.

– Да благословит тебя Господь, вождь. Я – Асгард де ля Герш из Мортрэйна, что в Норман­дии, а теперь принадлежу к Братству Бедных Ры­царей Святого Храма, или к ордену тамплиеров. Будь мои глаза закрыты, я готов был бы поста­вить на кон своего славного коня, утверждая, что слышу своего брата-норманна.

Его собеседник рассмеялся:

– Нормандской речи легко научиться, про­служив шесть лет нашему доброму королю Бол­дуину Иерусалимскому.

Зоркие глаза шотландца оглядели лошадей Асгарда и его самого.

– Сейчас Льва нет в его доме на скале, – сообщил Руайг Мор. – Это я говорю на тот слу­чай, если тебе нужен именно король.

– У меня дело не к королю Уильяму, а к одному из его людей, Найджелу фитц Гэмлину. Мне сказали, что фитц Гэмлин занимает важный пост в форте, – ответил Асгард.

На мгновение в глазах шотландца мелькнуло какое-то странное выражение, возможно, понима­ние того, что король решил присоединить еще одного норманна к тем многим, которых он привез в свое королевство. Но тотчас же выражение его лица изменилось.

Руайг Мор вызвался указать Асгарду дорогу и пошел рядом с его конем, рассказывая о коро­левском анклаве[4] и местонахождении нужного Ас­гарду верховного судьи и наместника короля.

У поворота обнесенной стеной дороги тампли­ер распрощался со своим провожатым и погнал коня вперед. Черная арабская лошадка следовала за ними, потряхивая головой. Они миновали цыга­ночку, сидевшую на ступеньке возле каменного креста и с жадностью поглощавшую последние крошки хлеба. Мужчина с темным смуглым лицом обернулся и посмотрел Асгарду вслед.

И это ему кое-что напомнило.

Асгард наклонился с седла к цыгану и загово­рил тихо, чтобы остальные не могли его услышать.

– Будешь ее бить, – сказал он самым лю­безным тоном, – я навлеку на тебя кару Господ­ню. Вся плоть твоя сгниет, и тебе придется про­вести остаток дней своих с прокаженными, бродя с чашей для подаяния и колокольчиком.

Не успел еще Асгард закончить свою речь, как по выражению глаз испуганно съежившегося цыгана понял, что тот поверил каждому его слову. Тамплиер выпрямился в седле и продолжил свой путь.

Конечно, не в его власти было наслать Божью кару, и только такой дурак, как этот цыган, мог поверить в его могущество. И, конечно, он не стал бы ни на одно живое существо насылать прокля­тие именем Господним.

Особенно потому, что благочестивый избран­ник Божий рыцарь ордена тамплиеров Асгард де ля Герш больше не верил в Него.

На мощенном камнем дворе на вершине скалы он нашел часового-норманна в кольчуге, закры­вавшей грудь и шею, и показал ему бумагу, под­писанную министром шотландского короля, при­командированным ко двору короля Генриха Вто­рого Английского. Двое рыцарей провели его мимо стражей в маленькую комнатку, помещав­шуюся в стене замка. Здесь, с удовлетворением увидел Асгард, все было в идеальном порядке – так могло содержаться образцовое нормандское жилище в Лондоне.

Снаружи, в коридорах, толпились рыцари, ко­торые, конечно, отдали бы ему честь, если бы могли прочитать его бумаги. Они были чисто вы­бриты и выглядели вполне респектабельно. Но, главное, говорили на французском языке, как все добрые норманны, и язык их музыкой звучал в его ушах. Вид сурового фитц Гэмлина, к которому провели Асгарда, тоже пришелся ему по душе.

– Добро пожаловать в королевство Льва, сэр храмовник, – сказал ему верховный судья и наместник короля Уильяма и усадил Асгарда за стол, заставленный чернильницами и заваленный пергаментными свитками.

– Здесь, в городе Святого Эдвина[5], вы ока­зались в самом сердце шотландского просвеще­ния, – добавил он с кривой улыбкой, наливая гостю чашу вина. – Зачем вам ехать дальше?

– Разумеется, чтобы еще больше почерпнуть этого просвещения.

Собеседник Асгарда разразился лающим сме­хом и подал гостю чашу.

Асгард цедил вино мелкими глотками. Вино было отменным – красное вино из восточной Франции, где люди знали в нем толк и умели его изготавливать. Асгард и его хозяин обсудили ка­чество вина и сошлись на том, что если у челове­ка нет возможности достать французское, испан­ское или даже итальянское вино, то самое лучшее, что он сможет сделать, – это пить эль. Известно ведь, что в Англии не растет приличный виноград, но даже шотландцы научились делать вполне при­емлемый эль.

Верховный судья и наместник изъявил жела­ние выпить за здравие и благополучие короля Генриха Второго, которому страшно докучали козни двух его старших сыновей – принцев Ген­ри и Джеффри.

Несколько долгих минут собеседники молчали.

Было невозможно даже говорить о беспокой­ных отпрысках английского короля, дабы не вы­звать подозрений в измене. Но теперь уже вся Англия и добрая часть Нормандии прекрасно со­знавали, что со стороны старого короля было ог­ромной ошибкой короновать молодого принца Генри как своего соправителя. Шаг этот был предпринят королем, дабы умиротворить тщеслав­ного юношу, но получилось так, что это только подлило масла в огонь честолюбивых устремлений принца Генри.

Принц скоро понял, что ему только на словах предстояло стать соправителем, на деле же ему не позволили управлять ни единой, даже самой ма­лой частью Англии. Поэтому он в ярости отплыл во Францию, чтобы поднять мятеж против собст­венного отца. К нему присоединился и его млад­ший брат принц Джеффри. И с тех пор сыновья вели войну против отца.

И у Асгарда, и у верховного судьи мысли текли в одном направлении, и потому они избега­ли смотреть друг на друга. Будущее Англии вну­шало опасения, и все боялись, что пристрастие ко­роля Генриха к своим непокорным сыновьям принесет скверные плоды, не говоря уже о зловред­ном вмешательстве королевы Элинор, выступив­шей на стороне своих отпрысков. Естественно, со­беседники не говорили об этом. Особенно не сле­довало делать этого здесь, в Шотландии, где у каждой стены есть уши.

Верховный судья и наместник налил еще вина, но Асгард отказался от второй чаши, поскольку отдал цыганочке остатки своего хлеба, а на пустой желудок не следовало пить слишком много. К то­му же Асгард не хотел больше медлить и поэтому сразу приступил к делу, ради которого предпри­нял поездку в город Святого Эдвина в качестве эмиссара короля Генриха Английского.

– Наш благословенный король Генрих Вто­рой, – начал Асгард, – поддерживающий и по­читающий своего друга короля шотландцев Уи­льяма Льва, желает обсудить дело, привлекшее его августейшее внимание. А именно: к нему по­ступила жалоба от аббатисы женского монастыря Сен-Сюльпис, где все монахини – нормандки, который находится под личным покровительством короля Генриха. В монастыре этом была юная послушница, которую монахини из-за ее благочестия и доброго нрава почитали чуть ли не святой. И вот ее-то и похитил вассал графа Честера, некий Айво де Бриз.