С минуту виллан не мог выговорить ни слова. Он покраснел как рак.

– Мои деньги! – прохрипел он и бросился бежать через луг к своим загонам для свиней.

Идэйн икнула. Толпа разразилась хохотом.

Слава Богу, говорила она себе, изучая по оче­реди еще с полдюжины рук, никто из них не умрет. Хотя одна женщина в понедельник должна упасть, когда понесет корзину со свежевыстиран­ным бельем, и сломать при этом ногу, а у старика ужасно разболятся зубы, и почти всех их ему суж­дено лишиться.

К сожалению Идэйн, люди нашли это забав­ным и принялись вовсю дразнить беднягу.

Когда наступила очередь женщины с доче­рью, искавшей подходящего жениха, Идэйн ска­зала, что ее дочь найдет его только тогда, когда поедет в гости к тетке в соседний городок. Та по­заботится о том, чтобы девушка попалась на глаза молодому человеку, весьма завидному жениху, сыну богатого торговца шерстью.

Мать с дочкой еще улыбались, когда Идэйн добавила:

– Но твоя дочь от него забеременеет, и толь­ко тогда он с неохотой согласится жениться на ней, потому что его семья будет противиться его браку с твоей дочерью.

Женщина обняла дочь за плечи и повела ее прочь от палатки, крича:

– Что за гадкие вещи ты говоришь молодой невинной девушке! Будь ты проклята, цыганская потаскушка! Что бы ты ни говорила, прикрываясь своим красным платком, а я не дам тебе ни по­лушки за такое предсказание.

Идэйн в ответ только пожала плечами.

Когда женщина с дочерью шли через поле, Идэйн подумала, а не позвать ли их и сказать, что отец девушки так и не знает, что она не его дочь? Но в последнюю минуту передумала и решила не говорить этого.

После этого гадание ее пошло не так гладко, как раньше: некоторым не нравилось, что Идэйн говорила им нечто, слишком близкое к правде. Например, молодая пара была возмущена, когда она сказала, что один из них бесплоден и у них не будет потомства. В конце концов один человек пошел к священнику и сказал, что нельзя разрешать цыганам заниматься их дьявольским ремес­лом.

Вновь поднялся ветер. По небу проносились низкие облака, как это бывает перед бурей. Неко­торые вилланы все еще стояли в очереди, дожида­ясь предсказания своей судьбы. Наконец они ус­тали стоять, и ветер, налетавший сильными порывами и осыпавший их пылью, прогнал всех домой.

Но Идэйн чувствовала: что-то должно слу­читься.


Магнус кружил возле торговцев лошадьми, думая о прекрасной конюшне в замке Морлэ и ло­шадях, которых там столь заботливо разводили. Лошади на ярмарке были неплохими, но ясно было, что они переходили из рук в руки много раз. Особенно это касалось лошадей, предназна­ченных для верховой езды: они выкатывали глаза, и, казалось, потребуется потратить целые недели, чтобы снова приучить их к седлу. У Магнуса был наметанный глаз, и он тотчас понял, что их гнали табуном много миль днем и ночью и не выезжали, сколько положено.

Кроме Тайроса и его табора, на ярмарке были и другие цыгане, торговавшие лошадьми. Сельские жители, не скрывая своего любопытства, та­ращили глаза на смуглых людей. На севере Анг­лии и в Шотландии «египтяне», как называл их народ, встречались не слишком часто и их практи­чески не знали. Хотя цыгане появились в Англии в первые годы царствования короля Генриха Вто­рого, многие из них последовали с Востока за крестоносцами. Магнусу они были известны до­вольно хорошо. Некоторое время их было, что блох, в Уэльсе и в Морлэ тоже. Отец Магнуса был к ним снисходителен, пока цыганки не стали яблоком раздора среди местных мужчин.

Магнус ценил цыган как знатоков лошадей, но весьма не одобрял их склонность к мошенниче­ству. Если городской люд питал к цыганам недо­верие, то цыгане отвечали им на это презрением. «Ромалэ», как они называли себя, ненавидели вилланов, которых считали глупыми и настолько жадными, что их ничего не стоило обобрать.

Внимание Магнуса привлек крупный гнедой конь с бочкообразной грудью, выглядевший так, будто готов бежать без устали мили и мили, преж­де чем выдохнется. Ее владельцем был ирландец, занимавшийся торговлей лошадьми и постоянно ездивший туда-сюда вдоль северного побережья. Он подошел к Магнусу, когда тот стоял, прило­жив ухо к вздымающимся ребрам гнедого, при­слушиваясь, нет ли звуков, которые свидетельст­вовали бы, что коня распирает от газов.

Владелец сказал Магнусу, что продает вместе с жеребцом и вороную кобылу.

Когда ирландец назвал цену, Магнус отвернулся и пошел прочь. Но владелец лошадей последовал за ним, будто знал, что торг следует продолжить.

– Один гнедой стоит этого серебра, – за­явил ирландец. – Я предлагаю кобылу только потому, что она без ума от него, бедная девочка!

Магнус поневоле рассмеялся.

– Мне не нужна пара голубков, – сказал он, – мне нужна лошадь.

И все же подождал, пока ирландец сел на кобылу и продемонстрировал ее стати. Маленькая лошадка оказалась резвой. Она вскидывала голо­ву и высоко поднимала ноги, будто понимала, что за ней наблюдают, и Магнус был очарован. Он поймал себя на мыслях о Золотой Идэйн. Кобыл­ка ей подойдет. Несколько дней он будет выез­жать ее, и она станет пригодной для неопытного всадника. И он не мог не подумать, как они будут смотреться рядом – два прекрасных существа женского пола.

И вдруг он поймал себя на том, что представ­ляет себе картину, как большой гнедой жеребец покрывает маленькую вороную кобылку. Ему бы­ло известно, что жеребцы в любовном пылу куса­ют и лягают кобыл, стараясь заставить их встать на колени, и только потом покрывают их. У этого жеребца орган был огромный, и Магнус подумал, что кобылка для него слишком мала и изящна.

Магнус внезапно почувствовал, что чресла его будто охватило пламя. Вид жеребца и кобылы всколыхнул в его памяти воспоминание о том, как они занимались с Идэйн любовью в лесу, и тут же Магнус подумал о том, что она может делать сейчас в повозке. Там никого нет, кроме этого черто­ва живучего тамплиера!

Магнус расплатился с ирландцем. Когда он отсчитывал деньги, общее внимание было привле­чено дракой, завязавшейся возле овечьих загонов.

– Они всегда – источник неприятностей, – сказал ирландец, указывая кивком на дерущих­ся. – Хотел бы я, чтобы их совсем выгнали из страны. Чертовы попрошайки!

Он говорил, конечно, о цыганах. Магнус вскочил на спину гнедого и подождал, пока тот успокоится и перестанет лягаться, потом уселся поудобнее и взял у ирландца поводья вороной ко­былки.

Как раз в этот момент он и увидел Тайроса и других цыган, улепетывающих со всех ног.

– Есть у нее кличка? – спросил Магнус.

– Подойдет любая, подойдет любая, сэр! – крикнул ирландец. – Лошадка будет благонрав­ной и послушной, если наездник сумеет с ней справиться, можете быть спокойны.

Магнус поддал пятками в бока своему гнедо­му и тронулся вперед. Он знал подходящего на­ездника для этой кобылки. Кобылы и жеребцы и их любовные отношения! Голова его кружилась при мысли об этом. Все, что ему нужно сейчас, – это несколько минут мира и покоя.


Идайн увидела, что цыгане возвращаются. Они спешили через поле, а за ними ехал Магнус вер­хом на гнедом жеребце, ведя в поводу маленькую вороную кобылку. Он осадил своего гнедого перед повозкой, оглядывая небольшую группу лю­дей, собравшихся возле нее. Бросив всего лишь один взгляд своих золотисто-карих глаз, он мгно­венно охватил их всех.

Что-то было не так, и Идэйн сразу поняла это.

– В путь! – крикнул он ей, заглушая шум ветра.

Мила торопливо отвязывала мулов и впрягала их в повозку. В отдалении была видна толпа, спе­шившая к ним через луг. И, словно порыв ветра, по толпе, окружавшей «гадалку», пробежал ропот недовольства. Слыша­лись приглушенные выкрики, повторявшие одно только слово – «ведьма!».

– Ты взяла мои деньги! – крикнул кто-то. – Отдай их обратно!

Магнус кружил на своем жеребце, ожидая, когда повозки тронутся. Тайрос уже приближался к ним по дороге из Киркадлиза. Вторая цыганка подбежала к Миле помочь ей запрячь мулов. Идэйн швырнула горсть медных монет в толпу вилланов. Они на минуту забыли о своем недо­вольстве и бросились их подбирать.

– Скорее! Скорее! – кричал Магнус.

Повозка тронулась, неожиданно сильно на­кренившись, и Идэйн чуть не выбросило на доро­гу. Толпа отступила. Брошенный камень задел край повозки, потом полетел второй.

Идэйн держалась за деревянные стенки обеи­ми руками. Магнус ударил своего коня пятками, подгоняя его. Лицо его было угрюмым.

– Что ты здесь делала? – закричал он. – Почему они называют тебя «ведьмой»?

Идэйн даже не попыталась объяснить: поры­вы штормового ветра не давали говорить, вырывая и унося слова прямо от губ. Она только бросила на него испепеляющий взгляд.

Повозку тряхнуло на ухабе и Идэйн подбро­сило вверх. Цыганские повозки уносились из Киркадлиза и с этой ярмарки с такой скоростью, будто их преследовали все псы ада. Несколько вилланов все еще бежали за повозкой, бросая в нее камнями.

Магнус направил своего коня прямо на них, и они тотчас же разбежались. Он вернулся к повоз­ке – темно-рыжие волосы трепал ветер.

– Они сказали, что на ярмарке цыгане укра­ли несколько овец, – крикнул он, – и мы бро­сились удирать!

Идэйн откинула с лица свое покрывало:

– Ты купил этих лошадей?

Он описал на своем жеребце широкий полу­круг, пришпоривая его пятками. Он скакал без седла, заставляя следовать за собой и маленькую кобылку. И делал все это грациозно и без види­мых усилий.

– Да, я заплатил за них. – Он зло улыбнул­ся ей. – Камни эти они бросают не в меня.

Магнус отъехал, а Идэйн все смотрела ему вслед. Потом забралась внутрь повозки посмот­реть, как себя чувствует Асгард.

Асгард лежал с закрытыми глазами, хотя и не спал. Но, если бы даже и спал, дикая качка и тряска разбудили бы его.

Он слышал, как Идэйн гадала вилланам. Его это зачаровало, хотя у него и волосы встали дыбом.

Ее дар проникновения в будущее внушал благоговейный страх, но поражала при этом ее неопытность и незнание жизни. У нее абсолютно не было развито чувство опасности. Та неуклюжесть, с которой она вела разговор с крестьянами, вызы­вая их изумление и страх своей неприкрытой и беспощадной правдой, которую они узнавали во всем, что она им говорила, означала только одно: она навлечет на себя неприятность. Он слышал крики вилланов и догадался по шуму, что некото­рые из них швыряли камни в отъезжавшие повозки. Теперь он наблюдал за Идэйн, когда она при­подняла край одеяла, и холодный воздух ворвался в повозку.