- Господи, где ты была? - гладит он меня по голове. - Миша, какого хрена...

- Алекс, он не виноват, - перебиваю его, поднимая голову. - Я сама согласилась поехать. Правда, я думала, что ты там тоже будешь. Ведь ты сказал, что тебе надо к Ефремычу.

- Ты ездила к Демьянову? - я просто физически ощущаю, как всё обрывается у него внутри. И он знает. Он всё знает. Всё, о чём попросил меня его старый друг и наставник.

- Приехали его люди, Александр Юрьевич, - подаёт голос Михаил. - Очень спокойно, культурно. Извинились за поздний визит. Объяснили, что разговор срочный. Виктория Викторовна приняла решение поехать. Ни оставить записку, ни взять с собой телефоны нам не разрешили.

Берг ничего не говорит. Он просто выдыхает, тяжело, мучительно. И просто мотает головой, как конь, закусивший удила. Наверно, только бранные слова идут ему сейчас на язык, но он открывает и закрывает рот, но их не произносит.

- Едь, Миш, домой, - кидает он ключи от машины.

И измученный, не спавший всю ночь, уставший, как и мы все, Михаил уходит, не задавая никаких вопросов.

- И что он тебе сказал? - Алекс подпирает дверь стулом, чтобы она хотя бы не открывалась. Но едва он меня отпускает, я понимаю, что ноги меня просто не держат.

- Не важно, что он сказал, - бреду я к кровати и, опускаясь на её зовущую мягкость, понимаю, что я сейчас ничего не хочу. Не то что говорить, а даже рот открывать. И не хочу ни переживать, ни думать, ни вспоминать все те увещевания, что произносил Демьянов. Я даже поделиться ими не могу. Но я и не хочу. Ничего. Только лечь и закрыть глаза.

Именно так я и делаю, завалившись на бок. Заботливые руки Алекса разувают меня, укладывают ноги на кровать, нежно стягивают через голову платье, кутают в уютную пижаму, накрывают мягким одеялом. И я чувствую всё это сквозь своё небытьё, готовая вот-вот отключиться, но, когда матрас прогибается под сильным телом Алекса, меня прорывает.

Прорывает слезами, которым я так и не дала пролиться.

- Я знаю, что так надо, - обнимаю я его за шею, глажу по голове, по лицу по плечам. - Не думай об этом. Не беспокойся за меня. Делай, что должен. Мы справимся.

- Вика, нет, это не обязательно, - его руки делают те же движения. Мы как слепые, что только ненадолго прозрели. Словно пытаемся наглядеться друг на друга впрок. И страшно даже думать, что мы последний раз вместе перед долгой разлукой.

- Это обязательно, Алекс, - я произношу это вслух, и где-то там, внутри, оборванной струной что-то подсказывает мне, что я всегда это знала. Что не может быть так хорошо долго. Обязательно что-то случится. Нас разлучат. Нам придётся расстаться. - Но ты не должен из-за этого переживать. Это просто часть плана. Пусть не самая лучшая, но важная. И я обещаю: со мной всё будет хорошо.

- Я буду тебе писать. У меня плохо получается с этими маленькими кнопочками, но я буду учиться.

- Нет, - улыбаюсь я, утыкаясь в его шею. - Иначе будет только хуже, если твоё сообщение отследят. Но зато у тебя будет стимул побыстрее со всем этим закончить.

- Да, - я чувствую, как он кивает. - Ты уже знаешь, куда поедешь?

- Знаю, но я тебе не скажу. И не пытайся искать со мной встречи. Как бы ни было тяжело. Мы справимся. И я вернусь. Очень скоро. Ты даже и не заметишь.

- Да, ты всегда возвращаешься.

- Я уезжаю уже завтра, то есть сегодня. И не пойми меня неправильно, но будет лучше, если, когда я проснусь... - голос мой срывается, но чувствую, как он снова кивает.

- Меня здесь не будет, обещаю. Только заклинаю тебя: береги себя. Ешь вовремя. Одевайся теплее.

- Алекс, лето на улице.

- Это неважно, ты же и летом умудришься простыть.

- Ладно, - шмыгаю носом. - Буду кутаться в тёплый плед от сквозняков, много есть, читать только хорошие добрые книжки, радоваться тому, что есть, регулярно навещать врача. И когда мы снова встретимся, ты меня наверно, не узнаешь, такой я стану толстой и неуклюжей.

- Это я ни за что не пропущу.

- Обещаешь? - смотрю в его улыбающиеся глаза.

- Клянусь, - целует он меня в лоб. Обнимает и ещё даёт мне последние указания, а потом говорит что-то очень приятное, нежное, ласковое, но я уже не разбираю слов, слышу только его голос под звук которого засыпаю.

А когда просыпаюсь, в раздёрнутые шторы комнату заливает солнце. Оба кролика сидят, прижавшись друг к другу в солнечном квадрате. С улицы доносится шум города и весёлые крики детворы. Кто-то снова жарит рыбу. Всё как всегда. В этом мире словно ничего и не изменилось.

Только рядом со мной больше нет Алекса.

Я стараюсь об этом не думать, собирая вещи, которые могут мне пригодиться. Алекс сказал: три месяца. Всё должно решиться в течение трёх ближайших месяцев. И, скидывая в сумку купальник, шлёпанцы и крем от загара, я усердно настраиваюсь, что это недолго. И до конца лета уже всё закончится.

Представляю, что я еду в какой-нибудь загородный санаторий. А как мне объяснила Крошка, её дача именно на такое место и похожа. И я настраиваюсь, что это пойдёт на пользу прежде всего малышу - свежий воздух, овощи и ягоды прямо с грядки.

- Да брось ты это старьё, - Крошка критически осматривает то выломанный замок, то тёплую кофту, которую я пытаюсь засунуть в переполненную сумку. - Там всего достаточно. А уж бабушкиных вещей особенно.

Она кивает своему водителю. Мужчина подхватывает чемодан. Валерия выходит вслед за ним, но ждёт меня на площадке. А я ещё мечусь, то собираясь втайне прихватить с собой рубашку Алекса, то сомневаясь, не позвонить ли соседке.

- Сам выломал, сам пусть и ремонтирует, и беспокоится о своём добре, - фыркает Крошка, разрешая мои сомнения. И поучает уже в машине: - Угораздило же тебя к нему вернуться. Ещё и залететь. На что ты надеялась? Что этот бабник исправится? Или что этому эгоисту нужен ребёнок?

Эту байку про свою измену Алекс придумал сам. И кто-кто, а уж Крошка точно знает, что он именно такой. И охотно мне верит. И легко соглашается помочь. Клуб бывших Алекса Берга в действии.

- Люди не меняются, подруга, - обнимает меня Валерия. - Но не стоит из-за этого кобеля плакать. Поверь мне, он сволочь, каких поискать.

И, вытирая слёзы, я надеюсь, за эти три бесконечных месяца ей всё же не удастся меня в этом убедить.

49. Алекс



Этот хитрый жук Демьянов всегда всё делал по-своему.

И ведь знал, что я не соглашусь на развод, и тут же уложил меня на обе лопатки. Сумел убедить Вику. И двух зайцев одним выстрелом: показал моё самое слабое место, как легко до него добраться, и одновременно заставил меня так испугаться за жену, что я в одну секунду понял: соглашусь на что угодно - на развод, на лоботомию, на кастрацию без наркоза, только бы с ней ничего не случилось. Что я в самую глубокую задницу засуну всю свою гордость и принципы, лишь бы она была в безопасности.

Только как мне на самом деле трудно без неё, лучше не думать. Как невыносимо возвращаться в опустевший дом. Как мучительно просыпаться в одинокой постели, когда со сна ещё кажется, что она рядом, но рука натыкается на холодную подушку. И никаких вкусных запахов, и никакого поцелуя на ночь. Обыденных приятных мелочей, из которых, оказывается, и складывается счастье.

Я без неё устал. Стал злым, нервным, желчным. В общем, тем Бергом, каким я всегда и был. До неё. Жестоким, раздражительным, циничным.

И стойкое ощущение, что вся эта суета не имеет значения, раз моей девочки нет рядом, только усугубляет мой сволочизм.

Правда, этой суеты так много, что можно себя загружать до беспамятства и ни о чём больше не думать.

- Кофе, Александр Юрьевич? - моя новая секретарша раздражает меня тем, что все свои вопросы предпочитает задавать лично, а не в коммутатор. Проверяет жив ли я или уже намертво врос в рабочее кресло и одеревенел?

- Неси, - даже не поворачиваю голову от монитора.

Чёртов Донской прислал черновой вариант видеоинтервью, прежде чем опубликовать. Такой стал щепетильный. Не просто прогибается - стелется. И сразу бывших работников нашёл, которые в меня верят, и собрал целых хорал тех, кто сказал много добрых слов в адрес бывшего начальника. Даже шлюшек этих, что трясли грязным бельишком, пожурил. А после освещения во всех новостях открытия «Айсберга» расстарался этот журналёныш пуще прежнего.

На войне все средства хороши. Хоть идея у Полины, конечно, и возникла дикая: напоить его, привезти в гостиницу, привязать к кровати, поразвлекаться и снять это на видео, но она сработала. Правда, лично участвовать она в этом не собиралась. Обратилась к профессионалам, заплатила, и парня подставили по полной программе - он даже испугаться не успел. Проснулся с жуткой головной болью, ему предъявили компромат и пояснили, что поступил он плохо и свою ошибку надо бы исправить.

Как известно, того, кто продался один раз, всегда можно перекупить. Но в данном случае отрабатывать свои грехи парню в очочках приходится бесплатно. И я прижал бы его грубее, но платить ему за это никто всё равно не собирался. Он признался, что всю эту профанацию заказал Гром, вот пусть и радуется, что дали ему возможность свою карьеру журналиста не слить в унитаз. Пусть крутится.

Дохожу в записи до самого щепетильного места.

- Расскажите о вашей личной жизни, - заглядывает в свои бумажки журналист. - Вы недавно женились?

- Оставлю это без комментариев, - спокойно улыбаюсь я с экрана. - Не будем уподобляться жёлтой прессе. Вы же серьёзный журналист, верно?

- Д-да, да, - нервно поправляет очки Донской и переходит к следующему вопросу.

Останавливаю запись, когда Нина приносит кофе.

- Там должна приехать Надежда Андреевна, - смотрю на часы. - Грудью на амбразуру не надо. Она звонила. Пусть проходит.