- Значит, решено, - перебивает он и встаёт. - Даю распоряжение юристам. Полина выкупает акции. Потом переоформляем компанию на тебя - и всё, ты полноправная владелица «Идиллии», - перечисляет он, словно это просто, как мебель в комнате переставить. Это - туда, это - сюда, а это - в коридор.

- А если Ленка не согласится?

- А вот это уже твоя задача: её убедить, - обнимает он меня за плечи и мягко подталкивает к выходу. - Но раз уж мы всё равно туда едем, вот по пути убедим и Ленку, а сейчас - буду тебя снова кормить, - он зажимает мне рот рукой. - Все вопросы потом. Потом!

Как-то обидно, что он так нагло применил грубую мужскую силу. Не дал даже попрощаться. Да и сам ушёл хоть и молча, но не по-английски, как джентльмен, а вынес меня на руках, как неандерталец добычу. Поэтому всю дорогу я молчу. А Берг усиленно делает вид, что этого не замечает. Словно о чём-то сосредоточенно думает, но на самом деле просто держит лицо. Узурпатор хренов! Не удивлюсь, что всю эту аферу с акциями он и задумал только для того, чтобы я ничего не делала. Раньше же его эти акции совсем не напрягали. А теперь: нечего не знаю, без акций нельзя.

- Ты меня кормить по часам будешь? Тебе  самому что разогреть? - кричу ему, пока грохочу кастрюлями на кухне.

Признаться, я думала, что мы опять заедем в кафе, но то, что мы приехали сразу домой, даже лучше. Только выходит, это я его кормлю. А он на мои вопросы так и не отвечает.

- Алекс? - заглядываю в комнату, но он неожиданно останавливает меня рукой, не позволяя приблизиться.

Открытый ящик стола, где лежат мои документы. И сами документы, разбросанные по полу: копия контракта, памятки, которые мне прислали с агентства, черновики заявления на визу - чего там только нет.

Но у него в руках - медицинская карта. Он листает её, сидя на полу, потом откладывает. Упирается спиной в диван, кладёт на голову руки, закрывая глаза, и так тяжело вздыхает, что мне не на шутку становится страшно.

Я искренне не понимаю, что он там увидел. Но он и не ждёт вопросов.

- Скажи мне, только честно, как? Как ты уезжала не беременная, а вернулась с моим ребёнком?

27. Виктория



Я ожидала всё, что угодно, но только не его сомнений. Нет, не сейчас, когда всё так хорошо. Когда мы вместе ходили к врачу, вместе делали УЗИ. И я видела, как блестели его глаза, когда нам дали первое фото нашего ребёнка.

- Срок считается от последних месячных, - сажусь я перед ним на колени, осторожно. Не понимая, что случилось. Он не зол. Он настолько расстроен, разочарован, убит, что не может даже смотреть на меня.

- Двенадцать недель, чёрт побери, - швыряет он в меня бумагу. - Ты думаешь, я не умею считать? Это документы середины февраля. Какое там? Двадцатое? И ты не беременна. А последние месячные ты назвала врачу в январе. Да что там, я лично их прекрасно помню.

- Ах вот как? - вскипает во мне обида. И гнев. Встаю и тоже пинаю эту злосчастную медицинскую справку. - Даже не буду спрашивать, кто вложил в твою голову эту мысль. Значит, меня ты просишь тебе беспрекословно верить, а от меня требуешь доказательств?

Выбегаю в прихожую, хватаю его туфли, возвращаюсь и бросаю их прямо в него.

- Обувайся!

- Ты охренела, что ли? - потирает он ушибленную руку.

- Я сказала, обувайся! Поедем обратно в консультацию, пусть тебе любой врач, которого ты выберешь сам, популярно объяснит, почему такой срок. Да и откуда вообще беременность, мы ведь ни разу... Ах, нет, это не прокатит! Мы ведь весь февраль трахались, как кролики. Вариант, что незащищённого секса не было, никак не подходит, - поднимаю башмак и швыряю в него ещё раз. Чтобы ему было больно так же, как сейчас мне. Но он даже не уклоняется. - Обувайся, твою мать! И я буду ждать тебя на улице хоть до родов, если ты не выйдешь.

Хлопаю входной дверью. И когда он спускается, такой весь уверенный в себе, вальяжно покручивая в руках ключи, только ещё больше завожусь. И вдруг понимаю, что не хочу с ним ехать. Никуда не хочу. И вместо того, чтобы сесть в машину, бегом пускаюсь наутёк.

- Вика! - сквозь топот собственных ног слышу, как он мне кричит.

Понимаю, что он, наверное, бежит следом. Но куда ему. Это я бегаю каждое утро в парке. Хоть сегодня доктор и сказала, что лучше бы пешие прогулки, а не бег. Плевать! Уже плевать. Раз он мне не верит, раз ему не нужен этот ребёнок...

- Вика! - хватает он меня за руку и разворачивает так круто, что я врезаюсь в него со всей силы. И он держит меня, прижимая к себе, хоть сам едва справляется с дыханием. - И куда ты?

- Сделаю аборт. Раз тебе не нужен этот ребёнок, - отталкиваюсь от него руками, но мне, конечно, не справиться с этой горой. - Раз ты сомневаешься, я безотцовщину не буду плодить. И никаких тестов на отцовство делать тоже не буду. Не веришь - иди, заделай ребёночка Полине. Один у вас уже есть. Почему бы не родить второго.

- Вика, прекрати, - прижимает он меня опять. - Да, я вспылил. Прости. Сказал глупость. Засомневался. Не знаю, что на меня нашло. Вика!

Он ослабляет хватку, и я всё же вырываюсь.

- А знаешь, короткая же у тебя память, - отхожу подальше. - Однажды ты попросил: просто скажи, что он мой, и я тебе поверю. Так вот, Алекс, он твой. Но мне больше не нужно, чтобы ты мне верил.

Я не знаю, куда я иду и вдоль какой улицы, но он всё равно не отстаёт. Идёт рядом или чуть сзади, выхватывает меня из-под ног зазевавшихся прохожих, чтобы я на них не налетела, перепрыгивает через ямы в тротуаре, которые я обхожу, и молчит.

Конечно, никакой аборт я делать и не собираюсь. И пока ехала в поезде и пока тянула, сказать ему и когда, постоянно задавала себе этот вопрос: а поверит ли он мне? Но ведь он поверил! Что же теперь не так? Кошусь на его несчастное лицо. Страдаешь? Вот помучайся, сволочь импульсивная!

«Тебе нельзя волноваться», - передразниваю мысленно его слова. Вот ваще не волнуюсь. Второй день прямо как дохлый удав: спокойна, холодна и невозмутима. Достали!

Мой желудок неожиданно громко возмущается, словно поддерживая меня, почувствовав запах выпечки возле уличного кафе. Чёрт, мы же собирались есть. Да и дело уже ближе к ужину.

- Может, зайдём куда-нибудь? - Алекс легонько прижимает меня к себе, когда мы останавливаемся на светофоре.

- Какой ты дурак, Берг, - не выдерживаю я. - Она же тобой манипулирует.

- А ты - нет? - усмехается он, открывая дверь кафе, даже не посмотрев на вывеску. - Ты женила меня на себе, взяв на «слабо».

- Но это же я, - улыбаюсь, почему-то не силах на него больше сердиться. - Мне всё можно. Подозреваю, это у тебя от излишней самоуверенности.

- Нет, родная, это просто дурацкое правило. Его вложили в меня в далёком детстве: девочек бить нельзя. И с тех пор я совершенно беззащитен перед женским полом, - улыбается он, предлагая мне выбрать столик.

- Ой, это суши-бар, - удивляюсь я, глядя в меню. - Ты ешь японскую кухню?

- С тобой поведёшься, чего только делать не научишься. Заказывай! Если ты это ешь, то, видимо, и я тоже.

- Алекс, - вздыхаю я, когда официантка уходит. - Я пила гормональные таблетки, чтобы не забеременеть. Из-за них сдвинулась овуляция, и зачатие произошло уже после того, как я сдавала эти анализы, - он пытается меня прервать, но я поднимаю руку, чтобы договорить. - И, если бы я хоть на секунду усомнилась, что он твой, ты бы меня никогда не увидел. И не смей во мне сомневаться, слышишь? Никогда не смей.

Он целует мои руки и кладёт их на затылок, на преклонённую голову.

- Прости меня. Клянусь, больше никогда не буду!

Хватаю его за ёжик волос и треплю со всей силы, пока он молчит и терпит.

- Смотри у меня, - грожу ему пальцем, заканчивая наказание.

- Скажи, а зачем ты сама взяла у Полины телефон? - поправляет он бамбуковую салфетку, перекладывает палочки.

- Ну-у-у, он такой дорогой, двухсимочный, новый, твой, - перечисляю задумчиво достоинства аппарата. Но Алекс, конечно, не верит ни одному моему слову. Ждёт признания. Ладно. Правду, значит, правду. - Хочу сделать вид, что я, как наивная деревенская дурочка, попалась в её ловушку. Хочу знать, зачем она мне его всучила.

- Там должны быть её почти обнажённые фотографии, - он смущённо потирает бровь. Но я их видела ещё вчера.

- Правда? - преувеличенно удивляюсь я, а потом кладу перед ним телефон. - А ещё она только что прислала сообщение на твой номер.

«А мне понравилось. Может, как-нибудь повторим, Саша?»

28. Алекс



Ну, что ж! Я и не ждал, что отделаюсь от Полины так просто: одним словом - «нет». Не ждал, что она удалит фотографии с телефона, прежде чем вручит его Вике.

Эта чёртова Полина умна, проницательна, хладнокровна, с хваткой и отличной интуицией, но... я её не боюсь. Потому что она такая же, как я, только в юбке.

И я прекрасно осознаю её чисто женское коварство, вижу куда целится, подозреваю какие предпримет шаги. Хорошо понимаю, что она, не глядя, попадает во все мои слабые места, но внутреннего ощущения угрозы нет. Скорее наоборот: вижу, как выпускает коготки, как обнажает мои слабости, заставляет быть осторожнее, не доверять никому, не расслабляться.

А ещё разжигает азарт. И я чувствую в ней сильного противника. Равного. Но это не противостояние, не конфликт, не война. Это скорее игра. Борьба характеров. Схватка двух резвящихся хищников. Соперничество честолюбий. Поединок упрямства.

Может, я обидел её когда-то ненароком? Тем, что не заметил, прошёл мимо, недооценил? Есть что-то глубоко личное в её выпадах и исключительно женское. Просто так она, конечно, не признается. Но в любом случае я узнаю правду. Про неё и про Максима.

Но того, что обидел жену, себе я точно не прощу. Никакая Полина мне, конечно, не виновата, всё проклятый характер, ревность, вспыльчивость. Жалкие оправдания. Нет мне прощения.