Ставит на кровать полный набор разных бутербродов и две чашки чая.

- Ты сказал, что моего отца можно вылечить, - открываю я рот, потому что в руках у меня кружка, и Алекс меня кормит, бессовестно засыпая новую кровать крошками.

- Да, я подумал, что если тот дед жив, то можно отвезти твоего отца к нему на лето. Заодно и от всех своих собутыльников избавится, и воздухом свежим подышит. Там хорошо. Правда. Лес, река, грибы, рыбалка.

- Ты походу и сам бы там не прочь пожить, - проглатываю и снова открываю рот, как птенец.

- Нет. Но однажды мы построим с тобой такой же уютный домик где-нибудь подальше от людей.

- Заведём двух детей.

- Обижаешь, - засовывает он в рот остатки бутерброда, облизывая с пальцев кетчуп. - Не меньше трёх.

- И двух больших добрых собак.

- Да. И будем вместе тихо и красиво стареть. Я думаю, ты будешь очень симпатичной старушкой, - натягивает он мне на голову пижамные штаны, как бабушкин платок, и смеётся.

- Эй, я только жить начинаю, - отталкиваю я его руки. - Но мне нравится твоя идея на счёт папы. Он когда-то любил и речку, и рыбалку. И если есть хоть один шанс...

- Значит, решено, - убирает Алекс поднос и одним красивым и мощным движением стряхивает с одеяла на пол крошки.

- Алекс, блин, - укоризненно качаю головой.

- Не переживай, кролики съедят, - падает он с размаху рядом, а потом выкидывает с кровати пижаму. - Ты была права: на фиг она нам нужна.

24. Алекс



Какое-то странное чувство после этого визита к гинекологу.

Я не знаю, как правильно его назвать. Может, страх?

Двенадцать недель. Боже, ему всего двенадцать недель, этому крошечному человечку на снимке. Он размером с большой палец. В нём шестьдесят один миллиметр и десять граммов, но он уже заставляет меня бояться.

Бояться за его жизнь и здоровье, за то, что я стану плохим отцом, за то, что не смогу его уберечь или, наоборот, буду слишком опекать. Но больше всего бояться, что меня не окажется рядом, когда он будет расти. Как рядом не было моего отца.

Как же страшно, что, когда эти крошечные ручки и ножки, эти пальчики, уже видные на снимке, ушки и глазки появятся на свет, рядом не будет мужских рук, чтобы поднять его, когда он упадёт, пригрозить, когда набедокурит и дать совет, когда он ему потребуется.

Это совершенно незнакомое мне чувство - страх умереть, страх оставить их одних, и ответственность не только за свою, но ещё и за их жизнь.

После женской консультации мы ели, через нихачу, потому что врачу не понравилась Викина худоба, заезжали в аптеку, потом отправились в «Идиллию». Я два часа слушал Наталью Владимировну о текущем состоянии дел, потом Вику с её планами на будущее, потом как они спорили. После этого разговаривал с главным бухгалтером, звонил юристу, безопаснику, экономисту, бывшему коммерческому директору. В общем, всех, кого мог обзвонил и всё равно думаю о том крошечном существе, которому целых двенадцать недель.

А ещё о мальчике, которому уже три с половиной года.

Что бы я ни говорил Вике, а он тоже не даёт мне покоя. И я еду к Полине, чтобы поговорить, но не об этом.

Её нет в кабинете. Как поясняет её помощница, они на детской площадке в соседнем дворе.

И первым вижу Макса. Он возится со своей красненькой машинкой, преодолевая трассы, проложенные в куче песка, в сопровождении двух восторженных болельщиц трёхлетнего возраста. Невольно улыбаюсь: а неплохой потенциал у парня в плане успеха у противоположного пола.

Полина сидит на скамейке в сторонке от других мамашек и, глядя в телефон, делает какие-то пометки в лежащих на коленях листах.

- Привет! - присаживаюсь рядом.

- О, боги, ты откуда? - сворачивает она свои бумаги. - Привет!

- Отличная погода, - жмурюсь на яркое солнце, задирая голову.

- Берг, только не говори, что ты пришёл со мной о погоде поговорить, - усмехается она.

Не успеваю ответить.

- Привет, Алекс! - подбегает Максим вместе со своим чумазым сопровождением. Серьёзно, по-мужски протягивает руку, не забыв даже потереть её о штаны. Здороваемся, и он тут же поворачивается к матери. - Мам, я пить хочу!

- Макс, - Полина растерянно заглядывает в сумку. - Я ничего не взяла попить.

- Я принесу, - поднимаюсь с лавки. - Ты что будешь?

- Воду. Простую.

- Договорились. А дамы? - приседаю на корточки перед разглядывающими меня девочками. - Тоже воду? Сок? Холодный чай? - «Мартини «Сапфир»? Виски с содовой?» Едва сдерживаюсь, продолжая это перечисление мысленно.

- Воду, - повторяет одна, глядя на Макса, а вторая просто кивает.

- Как скажете.

Ухожу и возвращаюсь с бутылкой воды и несколькими пластиковыми стаканчиками. Умиляет, что они терпеливо ждут, стоя возле Макса, который болтает ногами, сидя на скамейке и что-то рассказывает.

- Чувствую, далеко пойдёт парень, - наливаю воды Полине, когда дети, утолив жажду, убегают, а сам допиваю остатки с горла.

- Далеко, далеко, как и его отец.

- Ты вроде говорила, его кроме вина ничего не интересовало, - давлюсь последним глотком. Что-то в её голосе такое звучит, что я аж поперхнулся. Откашливаюсь. Её взгляд тоже напрягает.

- Его биологический отец, не официальный, - усмехается она. И я едва сдерживаюсь, чтобы не развернуться и не посмотреть на этого мальчишку пристальнее.

- Макс не может быть моим сыном, - выходит хрипло. Это от воды всё ещё першит в горле или его оцарапали слова?

- Почему ты так уверен? - эта женщина умеет держать лицо не хуже меня. И она вроде улыбается, но я не понимаю: это шутка или намёк?

- Потому что я бы тебя запомнил.

- О, - закатывает она глаза, - при других обстоятельствах я бы сочла это за комплимент, но ты меня как раз не запомнил.

- Полин, у меня в то время не было ни одной женщины. Вот в принципе ни одной. Даже жены, - я развожу руками. Да, без вариантов. Какого чёрта я сомневаюсь. Шансов ноль. - Ему же три с половиной?

- Немного больше, - загадочно склоняет она голову на бок. - И если хорошо посчитать...

- Всё, прекрати, - отмахиваюсь равнодушно.

Ведь понимаю, что играет как кошка с мышкой, словно прощупывает, ищет лазейку, чувствует мои сомнения на пустом месте. Рентген, а не женщина. Но я не за тем приехал.

- У меня к тебе деловое предложение.

- Ну, вот, так всегда: на самом интересном, - разочарованно вздыхает она. - Ну, пойдём тогда в офис, раз деловое. Мама отлучилась по делам и привела мне Макса на пару часов. Она за ним присматривает, пока его няня отпросилась на майские.

- А у тебя, значит, ни выходных, ни проходных, - выбрасываю в урну мусор.

- Как и у тебя, Алекс. Макс! Пошли! - окликает она сына.

И меня чуть на части не рвёт от умиления, как он прощается с девочками. Жмёт им дружески грязные руки, словно благодарит за хорошую игру. А потом и вообще сражает наповал, когда подбегает не к матери, а ко мне, и вцепляется в мою ладонь, готовый идти. Идти со мной за руку куда угодно.

Я замираю, забываю дышать, даже теряюсь, ощущая в своей руке эту доверчивую детскую ладошку. Но острый коготок его матери, кольнувший в бок, быстро приводит меня в чувства.

- Дети - это не так страшно, как кажется, - усмехается она.

Всю недолгую дорогу я слушаю пересказ какого-то мультфильма и, хоть понятия не имею, кто там кто, усиленно поддерживаю беседу.

На входе же нас встречает бабушка Макса. И мы по-мужицки прощаемся. Я - с сожалением. Нравится мне этот парень.

Остро, тягостно, пронзительно нравится.

25. Алекс



- Слушаю тебя, Алекс Берг.

Полина сидит за своим рабочим столом по центру, а я напротив, за приставленным длинным столом для переговоров. И после всяких реверансов и чашки кофе я перехожу к самому актуальному из моих вопросов.

- Скажи мне, только честно, ты и правда считаешь эту затею с «Идиллией» стоящей или просто решила шутки ради поддержать мою жену? - побарабанив пальцами по столу, встаю, чтобы подойти к окну.

- Никаких шуток. Но смотря как на самом деле у вас обстоят дела, - разводит Полина руками и встаёт тоже. - И советую рассказать честно. Ты же за помощью пришёл, если я правильно тебя поняла, а я не буду инвестировать в твои проекты, пока у меня на руках не будет полной картины.

Полина встаёт рядом со мной у окна. Я смотрю на раскидистую липу во дворе. А она прислоняется к подоконнику спиной.

- Нет, Полин, я не денег у тебя пришёл просить. Помощи, но не денег. И совета.

- Грош ему будет цена, если все твои активы принадлежат Демьянову, а ты там... не пришей, сам знаешь куда, рукав.

- Мне полностью принадлежит первый «Айсберг», вместе со зданием. И «Идиллия». Тоже со зданием и всей инфраструктурой, но двадцать процентов её акций - у его новой жены.

- «Айсберг» закрыт? - скорее констатирует она, чем спрашивает.

- Да, якобы из-за нарушений в правилах эксплуатации, но мы судимся. Но каждому клубу отдельно.

- Умно. Сам придумал? - откидывает она голову назад, чтобы на меня посмотреть. И такой соблазн сказать «да».

- Мой юрист.

- Молодой? Красивый? Холостой? - улыбается она. - Познакомишь?

- Смотря для каких целей, - сдерживаюсь, чтобы не прикрыть лицо рукой, представляя рядом с ней Васю. - Но мозг трахать он мастер.

- Значит, мой вариант. Но вернёмся к нашим баранам. Так какого чёрта ты подарил столько акций своему бывшему директору?

- Это же мировая практика, когда хороший топ-менеджер становится совладельцем компании.

- Ясно, - разворачивается она к окну. - Значит, спал с ней. Но не женился. Поэтому она так ополчилась? И что теперь будешь с этим делать?