- А ты уверен, что не отсудит? - я даже забываю, что его надо кормить, и Алекс забирает у меня тарелку и доедает сам.

- Не уверен. Но у моих юристов за расторгнутые договора больше претензий. И я не напрасно всё продал, чтобы закрыть долги, и мои клубы не ушли с молотка.

- То есть всё под контролем?

- То есть мне плевать, что там будет дальше, - выскабливает он остатки каши, и, облизав ложку, возвращает мне грязную посуду. - И на квартиры эти плевать. Это было просто вложение денег. И я их как вложил, так и снял.

- А на «Идиллию»? - ставлю я на стол тарелку.

-   Иди  сюда,  -  возвращает   он  меня  на  кровать   и   сжимает   в  своих   ладонях   мою.  -   Честно  говоря,   на  всё   плевать.  На  клубы,  на бизнес, на большие деньги, - он обнимает меня двумя руками. - Я устал им соответствовать. Устал переживать. Устал постоянно бороться, что-то преодолевать, сражаться с системой, оправдываться, доказывать, что не идиот. Мне всё до чёртиков, до зубовного скрежета надоело. Я просто хочу просыпаться с тобой рядом, ходить на какую-нибудь обычную работу, а вечерами возвращаться домой к ужину и телевизору. И ни о чём, ни о чём сложнее, чем матч «Спартак-Динамо», больше не думать.

- Нет, - вырываюсь я. - Нет, Алекс. Я, конечно, приму любое твоё решение. Потому что и в богатстве, и в бедности. И в горе, и в радости. Я тебя ни за что больше не брошу. Но ты так жить не сможешь.

- Смогу, - набирает он в грудь воздуха. Вижу, что устал, что даже завтрак дался ему непросто, но он не показывает вида. - Если ты будешь рядом, я всё смогу.

- Ты просто болен, просто устал, - помогаю ему снова лечь. - Но поверь, тебе есть ради чего бороться за свою империю.

Не знаю готов ли он услышать про беременность, но в мои планы признаться вмешивается телефон.

- Привет, Слав! Да, всё хорошо, - отвечаю на вопрос Каланчи про свои дела. - Я на Алеутской. Нет, вещи остались в общаге. Заедешь?

И когда, получив согласие друга, поднимаю глаза на мужа, уже знаю, что зря затеяла этот разговор в его присутствии.

- И кто у нас, Слава? - не знаю, что холоднее: его ледяной голос или стальной взгляд.

- А кто у нас плохо кушал кашу? - возвращаю его обвинительный тон. И если он думает, что собираюсь оправдываться, то сильно ошибается. А если надеется, что буду послушной ласковой жёнушкой, то ошибается дважды.

Легко не будет, Берг! И хрен ты угадал, что я позволю тебе жиреть перед телевизором.

13. Алекс



У неё такие тёплые, нежные руки.

Она ставит капельницу. Невозмутимо, спокойно, не дрогнув, втыкает иглу. И весь её вид говорит: я осуждён на эту боль и не имею права на ревность.

Я - тот, кто назвал её чужим именем. Но, чёрт побери, мне это совсем не мешает травить себе этой самой ревностью душу, что корчится, словно на неё капнули кислотой. Сначала мы выжгли себе души недоверием, пока были вместе. Теперь мучаемся неведением, как каждый из нас прожил эти месяцы врозь.

Касаюсь пальцами её предплечья, где кожа так тонка и беззащитна. Веду по тугим лентам сухожилий, по голубизне просвечивающих венок. Это даже не ласка - энергетическая связь, бегущая по её коже мурашками до спинного мозга и заставляющая её передёрнуть плечами, и от кончиков моих пальцев по проводам нервов до самого паха, заставляющая меня мучительно выдохнуть и начать разговор первому. Но не с извинений, нет - я не знаю таких слов, чтобы оправдаться. С фактов.

- Полина нашла меня избитого в подворотне. И поместила в этот стационар. И поддерживала все эти дни, пока, несмотря ни на что, я ждал тебя. Ждал каждый день. Ни на что не надеясь, - сплетаюсь с ней пальцами, получаю её руку, но, увы, не взгляд, который она отводит.

- Давай не будем наступать на те же грабли, Алекс, - руку она забирает, но садится рядом. - У меня никого не было до тебя. Никого не было и после. А ты можешь похвастаться тем же?

- Вика, посмотри на меня, - жду, пока она поднимет глаза. Эта печаль в её во взгляде даже хуже осуждения. - Да, у меня было много женщин. Но тогда я был свободен и никому ничем не обязан. А сейчас я женат. Слышишь, женат. На тебе. И я не кобель, чтобы таскаться за каждой юбкой. Что бы ты ни прочитала обо мне или ни услышала, к нашей с тобой жизни это не имеет никакого отношения. Для меня есть только ты. Ты - одна. Рядом ты или далеко - не важно. Одна. Просто поверь.

- Тогда и ты мне поверь. Для меня нет никого важнее тебя. Но у меня есть друзья, однокурсники, знакомые, соседи. И не все они женского пола. И я хочу с ними общаться. Это нормально. Это неизбежно. Это - жизнь. Прими это и научись уже доверять мне, - тяжело выдыхая, она поправляет одеяло, снова поднимает глаза и вдруг усмехается. - Но просто тебе не будет, и не мечтай.

- Что ты хочешь этим сказать? - слежу, как она встаёт, снимает со стула свои вещи.

- Ну-у-у, - наконец снисходит она до ответа. - У него такая красивая машина. И тело. Он очень спортивный парень - мой старый институтский друг Слава Калашников. И я сейчас поеду с ним за своими вещами, потом в магазин, а ты пока подумай над своим поведением.

И она уходит. Вот просто берёт и выходит из комнаты, когда я лежу тут с иглой в вене и не могу ни пойти за ней, ни докричаться.

- Вика! - всё же делаю я попытку. Но слышу, как в ванной шумит вода. И я более чем уверен, что включила она её на полную мощность специально.

Машина! Тело! Поднимаю одеяло, чтобы взглянуть на потускневшие кубики пресса. Что-то я и правда распустил себя. И умеет же, зараза, зацепить! Но ничего, посмотрим кто кого. Чёртова капельница уже начинает опасно булькать, когда эта вредная жопка возвращается и её снимает.

- Веди себя хорошо, - сгибает она мою руку, зажимая ватку. - И на десерт получишь сладенькое.

- Это, интересно, что? - не верю я всем этим её многозначительным обещаниям. - Поцелуй в лоб? Или покажешь грудь?

- Первое предложение мне нравится больше, но если будешь хорошо кушать, то одну, может быть, и покажу, - невозмутимо цепляет она свою сумку и даже не останавливается.

- А поцеловать? - возмущаюсь я в спину.

- До встречи, милый, - звучит вместо ответа, и входная дверь захлопывается.

Вот зараза, а! Милый! Машина! Тело! Не дают мне покоя её слова и особенно то, что в этой машине и рядом с этим телом она сейчас рядом. Но ничего, ничего! Укрощение этой строптивой дикой кошечки мне всегда нравилось больше, чем её покорность. Но не вижу причин ей уступать.

Сажусь. Дотягиваюсь до телефона. Специально она, что ли, его положила так далеко? Из кармана брошенных брюк выуживаю знакомый прямоугольник. Подаренный телефон с просьбой вернуть владелице я оставил в больнице, но не поблагодарить Полину за всё, что она для меня сделала, будет некрасиво.

- Слушаю вас, - голос её чужой, настороженный. Тут только и понимаю, что звоню с незнакомого номера, идиот.

- Полин, это Берг. Привет!

- Алекс?! - тут же оживляется она. - Ну, привет, больной! Или ты уже выздоравливающий?

Её бодрое приветствие говорит об одном: она, видимо, не в курсе, что я сбежал, но почему-то слышать радость в её голосе неожиданно приятно.

- Полин, я уехал домой из больницы. Спасибо тебе большое, что ты...

- Ой, прекрати, Берг! - перебивает она. - Не стоит этого всего. Ещё деньги мне вернуть предложи.

- Я верну, не сомневайся.

- Только попробуй! Засуну их тебе, сам знаешь куда, - возмущается она. - А если бы я оказалась на твоём месте? Разве бы ты мне не помог?

- Как говорится, напьёшься, будешь, - улыбаюсь, отшучиваюсь и ухожу от ответа. Нет, я бы, конечно, помог, но не с такой неожиданной щедростью и размахом. - Меня жена забрала.

- Вика?! - замолкает она на пару секунд, но быстро приходит в себя и продолжает всё таким же бодрым тоном: - Значит, пропажа твоя вернулась?

- Да, и всё такая же несносная.

- Рада, что у тебя теперь всё отлично, - улыбается она, и ноль растерянности или разочарования. - Но ты не забывай старушку Полину. Хоть на огонёк забегай. Выпьем ещё по бокальчику чего-нибудь вдохновляющего. Потрещим за жизнь.

- Замётано. Как Макс?

- Хорошо. Спрашивает всё про того пьяного дядю. Думаю, ему понравится, что ты поправился и вовсе не такой пропойца, как я сдуру ляпнула, чтобы он не испугался.

- Не знаю, удастся ли мне развеять его сомнения, но буду рад познакомиться с твоим сыном.

- Значит, договорились. Прости, но не могу долго говорить. На работе. И просто такой завал, аж не знаю, за что хвататься.

- Тогда не буду отвлекать. Но ты, если что, тоже звони.

- Обязательно. Давай! До связи. Жене привет! - и она отключается.

Не пойму, может, в больнице сильно во мне взыграла паранойя и недоверчивость. А может, присутствие жены сразу сделало мой маленький мирок таким замкнутым и неуязвимым, что я больше не боюсь быть обманутым. Но сегодня Полина уже не кажется мне подозрительной.

Может, зря я ей не поверил? Может, зря побоялся довериться? И не змея она вовсе? В конце концов, я тоже имею право на друга женского пола, если уж на то пошло. И если я не имею права сомневаться в Вике, то пусть и моё сокровище принимает свои же условия по отношению ко мне.

14. Виктория



- Короче, Матрёшка, - Славкина машина, как всегда, несётся так, что уши закладывает, а мой чемодан на заднем сиденье клацает замками, как зубами. - Рад, что ты мужа нашла. Он, походу, под чужой фамилией был зарегистрирован в стационаре, потому что мы залезли в общую базу, и его там не было. Уж не знал, как тебе и сообщать. Но зато, - он стискивает мою коленку, - я знаю, в каком госпитале лежит Демьянов.

- Слава, блин, - скидываю его руку. - Завязывай с этими своими вольностями. Берг и так рвёт и мечет с тех пор, как ты позвонил. И это, конечно, полезно для общего тонуса, но лучше тебе руки не распускать. И без него, и уж, конечно, при нём. Вряд ли он заценит эти твои дружеские «обнимашки».