Хотя Корделия все еще ворчала, Рилли это нисколько не смутило: она с прежним воодушевлением рассказывала об их планах, проявляя чудеса выдержки и благоразумия.

— Корди, надо купить звезды. Нам нужно заплатить за то, чтобы зеркала передвинули. А еще лучше, если мы купим еще несколько зеркал. Ты можешь приобрести себе парочку платьев на Оксфорд-стрит.

Но Корделии не понравился Мэйфер. Он напоминал ей о том времени, когда она пыталась произвести впечатление на лорда Моргана Эллиса. Она жила там, когда была лондонской знаменитостью и лелеяла свои мечты и надежды. Она не могла не вспомнить, что считала себя замужней дамой, что ей прислуживала горничная и она наряжалась в великолепные платья.

— Мне не нравится Мэйфер. Что мне делать на Дюк-стрит? Дух тети Хестер не будет присматривать здесь за мной. Я душой и телом принадлежу Блумсбери!

Но наконец Корделия встряхнулась, засмеялась и даже извинилась. Они достигли успеха, а она позволяла себе какие-то жалобы! Они купили не только сияющие звезды, но и новые платья, новые туфли и шляпки — все, чтобы соответствовать новому окружению. К удовольствию Корделии, Рилли отказалась от костюма горничной и стала одеваться как управляющая в магазине модной женской одежды на Стрэнде. Она выглядела исключительно респектабельно, как и положено профессионалу. Однажды во время одного из набегов на магазины они встретили свою бывшую товарку по цеху. Ее звали Энни, в свое время они часто видели ее у миссис Фортуны.

— Да это же Энни! — воскликнула Рилли, прикрыв рот рукой.

Она просто застыла на месте, не зная, то ли двинуться навстречу Энни, то ли проигнорировать ее. Энни не заметила их. Возможно, она и не узнала их в новых модных нарядах. Старая актриса, которая в свое время играла Офелию, прошла вдоль Оксфорд-стрит; ее туфли давно требовали починки. Она шла, опустив плечи. Они знали, что их могла ждать та же участь.

Начав работать на Дюк-стрит, они стали иногда возвращаться домой в экипаже или нанимали карету, которая, очевидно, когда-то принадлежала знатной семье, потому что на стенке еще оставался семейный герб. Но Рилли по-прежнему возвращалась к матери и Регине, к ночным горшкам на Райдингхауз-лейн, а Корделия отправлялась на Литтл-Рассел-стрит, где ее ожидали угасающие звезды из стекла, которые ее мать много лет назад украла из театра.

— Я не могу отказаться от Блумсбери, Рилли, честно, — сказала Корделия.

— Мы должны познакомиться с обитателями Мэйфера, — твердо настаивала на своем Рилли. — И затем сможем себе позволить все что угодно!

Дюк-стрит был для них подобием сцены, отработав на которой они снова отправлялись домой.


Месье Роланд наблюдал за их стремительным восхождением с некоторой снисходительностью и отказался от предложения стать их деловым партнером.

— Мои дорогие, это очень любезно с вашей стороны, но у меня есть собственные клиенты, которые посещают меня на дому, и я этим вполне довольствуюсь.

Они пытались дать ему денег, но он под каким-то благовидным предлогом не принял их.

Изредка он гипнотизировал миссис Спунс, которая оказалась идеальным объектом, поскольку легко впадала в транс. Благодаря ему ее беспокойное маленькое тело, ее вечно улыбающееся лицо обретали покой. Она становилась умиротворенной. Только однажды миссис Спунс вышла из транса и сказала: «Рилли, дорогая, этот человек так добр, совсем как ты», и Рилли жила этим мгновением, дорожа им, как бесценным подарком судьбы.


Миссис Гортензия Паркер, отпуская лекарства, высоко отзывалась о способностях леди-гипнотизера. На Дюк-стрит стали приходить настоящие леди. Часто они являлись со своими дочерьми. Ощупывая их юные головы, Корделия говорила об отзывчивости и живости, о зоне родительской любви, а если приходилось консультировать молодых барышень в присутствии их матерей, это избавляло Корделию от необходимости говорить о деликатных вещах, связанных с первой брачной ночью. Они с Рилли подняли плату до полсоверена с каждого посетителя. Некоторые молодые леди приходили в сопровождении своих женихов, и тогда визит приносил Корделии и Рилли целый соверен. Иногда молодые леди возвращались одни и задавали те вопросы, ради которых, собственно, и являлись. В новых комнатах ощущался особый дух, которого, казалось, можно коснуться рукой. Корделия и Рилли не могли не осознавать этого. Сначала они решили, что это дело в самом факте перемен, в том, что они находятся в Мэйфере, а не на Литтл-Рассел-стрит, но все было не так просто. Королева Виктория стала появляться на публике не в легкомысленных нарядах в стиле времен ее дяди, с которым Корделии много лет назад довелось ужинать, а в очень респектабельных платьях. Строгий ансамбль довершался не менее строгой шляпкой. «Семейные ценности» стали новым веянием. Корделия и Рилли заметили, что теперь молодые леди появляются на людях в сопровождении мужчины, только если он является ее мужем, братом или отцом. Каким-то образом слава о Корделии быстро распространилась, и молодые девушки по-прежнему умудрялись приходить к ней без матерей. Все чаще они посещали Корделию в сопровождении подруг, иногда оставляя горничную в холле. Несмотря на охватившую всех моду на чопорность и целомудрие, барышни, как и раньше, интересовались, хотя и в исключительно завуалированной форме, сценарием брачной ночи, и Корделия давала им советы.

— Как же я устала от этих разговоров о первой любви! — однажды вечером призналась она Рилли.


Рилли вдруг объявила, что в связи с приходом лета многие клиентки отправились за город, поэтому им стоит на неделю прекратить прием и тоже устроить себе отпуск.

— Отпуск? — переспросила Корделия (за всю свою жизнь она ни разу не устраивала себе отпуска), не скрывая, насколько изумлена предложением подруги.

— Тебе надо отдохнуть от разговоров о первой любви, а нам надо отдохнуть друг от друга, — благоразумно заметила Рилли.

Рилли удалось отправить свою мать вместе с Региной в Бат на воды. (Рилли Спунс отличалась большим благоразумием, никогда не позволяя себе предаваться несбыточным мечтам, но всегда представляла себе, как, должно быть, элегантно выглядят гости модных фешенебельных курортов.) У нее оказалось достаточно средств, чтобы заказать отличные комнаты с туалетом (изрядно удивившим стареньких леди). Однако Рилли и предположить не могла, что курорт окажется таким шумным местом. Каждый день что-то происходило: однажды Регина едва не утонула, а в другой раз миссис Спунс зачем-то стащила серебряный чайник. Вернувшись домой на Литтл-Рассел-стрит, Рилли за бутылкой портвейна изрядно повеселила Корделию этими историями. Они смеялись так, что на глазах выступили слезы.

— О, как же я соскучилась по тебе, Рилли, — сказала Корделия, вытирая глаза. — Отпуск пошел тебе на пользу. Ты потрясающе выглядишь. У тебя глаза сияют! Извини, что я была так невыносима. Я знаю, что нам сильно повезло в жизни.

Корделия заметила, что жизнь Рилли состояла не только из работы, она умела находить радость во всем. Корделия же выбрала одиночество и компанию дешевых стеклянных звездочек на потолке в комнатах подвальчика.

— Нет, дело не в везении. Мы заслужили это, потому что много работали. Я тоже по тебе очень скучала. И мы станем гораздо богаче!

Ее глаза засияли еще ярче, потому что портвейна сегодня было выпито больше обычного. Они приготовили себе отбивных с луком (кровать Корделии стояла на безопасном расстоянии, под их любимыми звездами).

— А где была ты, Корделия? Почему ты молчишь?

— О, я убивала время: ходила на экскурсии, отдыхала. Все такое.

Корделия не стала говорить, что уезжала на одну неделю, проведя в дороге день и ночь. Ее манил Уэльс. Там по-прежнему залив отступал днем, чтобы обнажить подводные скалы и затонувшие корабли. Там по-прежнему немилосердно дул ветер, а цветы радовали глаз буйством красок. Предательское море билось об утесы Гвира. Каменный особняк у развалин замка пустовал, а сам замок разрушился почти до основания. Старый дуб рос, как и прежде, не желая хранить ничьих секретов. У Моргана был день рождения. Корделия вдруг осознала, что ему исполнилось пятнадцать лет. Она поместила в валлийской газете объявление, содержание которого за много лет стало для нее привычным: «Мама разыскивает детей, у которых был домик в ветвях дуба. Адрес…»

Глава одиннадцатая

Корделия заметила, что Рилли все время в приподнятом настроении. В ней словно произошла какая-то перемена. Она наблюдала за подругой, не в силах скрыть любопытства. Хотя Рилли скоро должно было исполниться сорок восемь лет и она уже не могла похвастаться стройностью, ее лицо как будто расцвело, а глаза сияли.

Однажды Рилли появилась в Блумсбери поздно вечером, почти как в старые времена, когда они были актрисами и возвращались в полночь и когда Корделия узнавала о приходе подруги, в кармане плаща которой на всякий случай лежал камень, по цоканью каблучков на железных ступеньках. Корделия сидела у огня и потягивала портвейн. Она предложила Рилли присоединиться к ней, и та сделала несколько больших глотков.

— Догадайся, какая у меня новость! — обратилась она к Корделии.

— Принц Альберт пригласил тебя в Виндзор.

— Нет, еще одна попытка!

— Ты нашла нам новую квартиру.

— Еще одна попытка!

— Сдаюсь, — сказала Корделия.

— Сохраняй спокойствие, Корди, эта новость ничего не изменит!

— Не изменит?! — смеясь, переспросила Корделия.

— Я снова собираюсь замуж!

Корделия была так удивлена, что уронила на пол стакан. Он не разбился, но портвейн просочился сквозь половицы, там где он проливался до этого много раз, но Корделия даже не заметила этого. Она машинально налила себе еще один стакан, а бутылку вручила Рилли.