Евгений Чириков - Гимназистка

– Кар-карл-карл!

Хорошо! Возьми меня, ворона, с собой полетать над Зоиным домом!

В бане мылся медленно, лениво, стараясь протянуть побольше времени. Говорить с стражником не хотелось. Бултыхался в воде, потихоньку мурлыкал и взбивал в шайке пузыристую мыльную пену.

– Масленая на дворе…

– Что ты говоришь?..

– Блины скоро, а там пост…

– Да, а там – Пасха! Христос воскрес!.. Политический ведь Он был…

– А вы полно… грех так-то…

– А как же!

Начал объяснять. Стражник покачивал головой и вздыхал:

– Так-то оно так, а всё-таки…

– А за что Его распяли, – знаешь?..

– Жиды Его…

– Свой народ.

Заспорили. Стражник рассердился.

– Ну, мойтесь, мойтесь, а то и ничего… Одевайтесь! Не наше дело…

Не хотелось есть, оставил обед нетронутым. На прогулке всё смотрел, как падают с сосулек водяные шарики, и как воробьи дерутся на сырой голой березе, каким-то образом попавшей на тюремный дворик, где прогуливались политические. Шуба на плечах казалась сегодня тяжелой, ходил нараспашку, часто смотрел в небо и жадно глотал влажный воздух. До, всенощной томился, словно умирающий. За всенощной пришел в умиление, молился Богу, верил в Него, просил не открывать нелегальной библиотеки и благодарил за скорое свидание с Зоей. А ночью… ночью метался в постели, как больной в жару, и не находил удобного положения. Вставал, ходил, пил воду и, раскрыв фортку, прислушивался, как где-то беспокойно лаяли собаки, и смотрел на одинокую звезду, синеватым огоньком смотревшую с синих небес ко мне в камеру… Разговаривал с ней о Зое:

– Быть может, и Зоя теперь смотрит на тебя… А если она спит уже, загляни к ней в окно и тайно разбуди сердце и шепни о том, как тоскует ее милый…

Захотелось писать стихи. Подошел к стене и стал царапать спичкой:

– Тук-т-т-т-тук!..

Не спит Касьянов, мешает писать стихи. Чего еще тебе надо:

– Тук!

– Н-е-с-п-и-ш?

– Д-а.

– Ч-т-о д-е-л-а-е-ш-ь?

– Х-о-ж-у.

– Я т-о-ж-е…

Ах, как мучительно долга эта последняя ночь перед свиданием!..

…Словно кто-то подтолкнул в сердце: раскрыл глаза и вспомнил: сегодня – свидание…

– Зоя, Зоя, Зоя!.. Белая девушка с золотыми тяжелыми косами!

Начал готовиться к встрече: тщательно умылся, надел лучшую одежду, вместо зеркала посмотрел в рефлектор жестяной лампочки, покрутил усики. Уже всё готово, а до свидания остается еще больше трех часов. Не стоят ли мои часы? Нет, идут. Ходил по камере и в такт шагу потихоньку напевал:

Кружилась голова от беспрерывного круговращения. Я бросался в постель и, сжимая руками подушку, шептал:

– Скоро ли?

Часы раскрыты. То и дело смотрю на них и сержусь: совсем не двигаются, проклятые. Лучше не смотреть. Идут… Отпирают камеру…

– Пожалуйте на свидание!

Вскочил и задохнулся от волнения и радости…

– Погодите!.. Выпью воды…

– Шапку-то захватите!..

– Ах, да… шапку… Отлично! Вот… Где же она, шапка?.. Экое наказание!..

– Вон она, на кровати!..

– Кто пришел?

– Не могу знать.

– Старая или молодая?

– Нам неизвестно…

Бегу по длинным коридорам, стражник едва поспевает за мной. Словно лечу: замирает дух и щекочет под сердцем, не могу сдерживать смеха…

– А вы, господин, не бегите… Этого не полагается… Направо, направо!

Вот и контора. Незаметно перекрестился и вошел в будку, похожую на телефонный чуланчик. Проволочная решетка. Через нее видна женщина в черном и жандармский ротмистр…

– Мама!

Мама вздрогнула и озирается: не понимает, откуда раздался мой окрик.

Ротмистр показал ей на стул, около решетки, и она торопливо приблизилась.

– Мама!..

– Геня, Геня!.. Что ты наделал!..

Мать опустила голову и заплакала. Я смотрел на мать, и мне самому хотелось плакать: бедная старушка, похудела, состарилась еще больше и никак не поймет, что я не простой арестант, не обыкновенный преступник, и что мать должна не плакать, а гордиться таким сыном. Как ей это растолкуешь?..

– Мама! Не плачь… Ничего скверного я не сделал… Давай лучше поговорим, а то не успеем: свидание очень коротенькое…

– Что теперь с тобой будет?!. Господи, помоги перенести это!.. Я…

Путаясь в словах и глотая слезы, мама стала рассказывать мне о своем разговоре с полковником и просить меня во всем сознаться чистосердечно.

– Полковник сказал, что тогда сейчас же выпустят…

– Не верь! Не в чем мне сознаваться.

– Тебя хозяйский сын смутил… Знаю я… Ты увлекаешься, а другие этим воспользовались…

– Мама, не стоит об этом говорить. Я здоров и весел, ничего не боюсь и прошу тебя не волноваться. Ничего у меня не нашли и вообще…

Подошел ротмистр и заметил:

– Разговаривать о деле нельзя, мадам. Говорите о частных делах…

– Я говорю со слов полковника…

– Не надо, мама!.. Не ищи там друзей… Скажи, понравилась тебе моя невеста?.. Придет она сегодня сюда?..

– Я не знаю, Геня, какая невеста… Видела раз у полковника девушку…

– Ну вот она и есть!.. с золотыми косами!..

– А полковник мне говорил, что была еще другая и тоже назвалась твоей невестой и просила свидания…

– Как другая? Кто? Откуда?..

– Какая-то Вера… Вера… а фамилию забыла…

– Что за чепуха! Какая Вера?. Неужели Игнатович?

– Вот, вот!. Она. И полковник ни одной не разрешил… не поверил обеим девицам…

– Никогда Вера Игнатович моей невестой не была и не будет… Врет!

– Я, Геня, не знаю… Да и стоит ли теперь думать о женитьбе, когда еще Бог знает, что будет впереди. И молод ты, и в тюрьме…

– Ну, это, мама, мое дело…

– Рассудительная девушка не пойдет за тебя, а…

– Мама, оставим!.. Повторяю, что у меня есть невеста, зовут ее Зоей Сергеевной. Прекрасная девушка. Как только я выйду на волю, мы сейчас же повенчаемся…

– Подождал бы, подумал…

– И ждал, и думал… Вообще это дело решенное и нечего… Я попрошу тебя сходить в жандармское и заявить, что моя невеста… Господин ротмистр! Прошу передать полковнику, что я прошу о свидании с первой девушкой…

– Потрудитесь написать официальное прошение на имя прокурора.

– Прекрасно!

– А как же с книгами, бумагой, чернилами?..

– Разрешено. Можете выписать через контору тюрьмы.

– Прекрасно! Когда меня привезли в тюрьму, у меня отобрали портрет моей невесты. Могу я взять его в свою камеру?

– Нельзя: он приобщен к делу.

– Будет еще допрос?

– Неизвестно. Смотря по ходу следствия… Кажется, есть новые данные…

– Не верю.

– А в таком случае прошу меня не спрашивать. Извините, мадам, свидание кончилось…

– Неужели, господин офицер?.. Ведь я больше полгода не видала сына!..

– Это всё равно…

– Не проси, мама!.. Зря унижаешься.

– Я тебе купила кое-что из белья… Сухарей и мыла… Марок купила…

– Пора, мадам!..

– Сейчас, сейчас… Кормят-то плохо?.. Худой ты какой!.. Ах, Господи!

– Хлопочи, мама, чтобы кто-нибудь взял меня на поруки… Прощай!.. Не беспокойся!..

– Пожалуйте!..

Я махнул матери шапкой и вышел из чулана. Так кончилось мое мучительное ожидание первого свидания…

Пришел и ткнулся в постель… Тоска, тоска, тоска…

Принесли что-то. Коробка. Конфекты. От кого? Мама или… Перебираю конфекты, внимательно рассматриваю их… Несколько конфект развернуто, бумажки брошены тут же, в коробку… Взял заливной орех на бумажной формочке…

– Зоя, Зоя, милая невеста!..

На дне формочки выдавлено булавкой: «твоя З.»… Милые конфекты! Необыкновенные конфекты!.. Единственные на свете!.. Родные!.. Я взял заливной орех и долго смотрел на него: этот орех был в руках Зои… Чтобы написать: «твоя З.», надо было вынуть орех… Я тебя, орех, не съем! Живи со мной в одиночной камере, помогай мне ждать Зою и постоянно смотри на меня с полочки, куда я тебя поставлю…

– Тук, ту-ту, тук-ту-ту!.. Погоди, Касьянов, некогда…

– Тук!

– Н-а-с в-ы-д-а-л-и, б-ы-л н-а д-о-п-р-о-с-е.

– Постой, постой!.. К-т-о?

– Н-е з-н-а-ю.

– Н-а-ш-л-и?

– Г-о-в-о-р-я-т, н-а-ш-л-и.

– В-р-у-т, л-о-в-я-т, в-с-ё о-т-р-и-ц-а-й.

– О-т-р-и-ц-а-ю.

– К-т-о с-и-д-и-т р-я-д-о-м?

– В-е-р-а И-г-н-а-т-о-в-и-ч.

– К-о-г-д-а в-з-я-л-и?

– С-е-г-о-д-н-я, н-о-ч.

Вера взята!.. Как так?.. Эх, бабье!.. А что же с Зоей… Неужели…

– Тук-ту-ту, тук-ту-ту!

– Тук!

– С-п-р-о-с-и В-е-р-у п-р-о З-о-ю.

– О-н-а т-о-ж-е а-р-е-с-т.

Зоя арестована, Зоя!.. Она сидит с нами!.. Где она сидит?.. Милая!.. Что же случилось там, на воле?.. Как же конфекты?.. Не было ли чего-нибудь в конфектах? Не написала ли по неопытности чего-нибудь лишнего? Ах, Зоя, Зоя!.. И ты – политическая арестантка… Теперь не скоро увидимся… И жалко Зою, и радостно, что мы оба под одними сводами тюрьмы… Словно кто-то еще крепче связал наши жизни и наши души…

Как только сгустились сумерки, начал без умолку перестукиваться с Касьяновым и через него с Верой Игнатович. Обеих арестовали сегодня ночью. Ничего не нашли, кроме пузырька с гектографическими чернилами. Сказали, что купили для метки белья. Не удалось узнать, в каком номере сидит Зоя. Вера обещала узнать и постучать… Медленно выясняется дело: есть буквы, для которых приходится стукнуть девять раз, а когда говоришь с Верой через Касьянова, то теряешь всякое терпение… Что сделала Зоя при обыске? Оскорбление? Какое? Кому?

– Н-а-з-в-а-л-а н-а-х-а-л-о-м и т-о-л-к-н-у-л-а.

– К-о-г-о?

– Ж-а-н-д-а-р-м-с-к-о-г-о п-о-л-к-о-в.

Она не даст себя в обиду. Очевидно, полковник начал давать рукам волю… Я бешено бегал по камере и сжимал кулаки.

– Только бы узнать, в чем дело!.. Папаша какой!.. Погоди!..