Я, подобно большинству женщин, интересуюсь не собственно дензнаками, а возможностью инвестировать их в разные замечательные штучки. Таким образом, собрание штучек составляет сегодня мой единственный капитал. С которого капают только проценты морального удовольствия.

По давней российской традиции, я живу от заработка до заработка. По другой традиции, также отечественной, я трачу гораздо больше, чем могу себе позволить. Расфуфыкиваю все, что получаю. Единственное, что нейтрализует мою совесть, — таких мотовок крутом полно. Мы формируем себе дорогую оболочку, не имея, что называется, ни гроша за душой, и выглядим, как бразильские миллионерши именно потому, что таковыми не являемся. У них миллионеры бегают в потертых джинсах, для нас допустимы потертые джинсы только от «Версаче». Причем не прет-а-порте, а непременно от-кутюр. Иначе я буду выглядеть, как все. И все узнают, что у меня нет денег. А сегодня об этом знаю только я.

Еще несколько лет назад я страшно гордилась, что сама себя кормлю, все свое ношу с собой (вернее, на себе) и мне нечего терять, кроме пары золотых цепочек. В последнее время до меня вдруг дошло, что к тридцати двум годам я оказалась незащищенной со всех сторон, и с финансовой в первую очередь. Если завтра случится нечто форс-мажорное, я пойду по друзьям и знакомым с протянутой рукой. Мне остается или надеяться, что черное завтра наступит нескоро, или уже сейчас изменить свою бюджетную политику.

Есть два способа увеличить денежную массу: положить ее на сохранение либо больше зарабатывать. Первый был философией наших родителей, и поколебать их позицию невозможно до сих пор. Они считают, что мы слишком много потребляем. «В твоем гардеробе можно заблудиться», — с упреком говорит мне мама, отчаявшаяся когда-либо заблудиться в моей недвижимости. Хотя шкаф, который не под силу сдвинуть бригаде грузчиков, тоже в каком-то смысле можно считать недвижимостью…

Я знакома с собой достаточно близко и знаю, что свинья-копилка из меня не получится. Я верю, что цент доллар бережет, но не вижу принципиальной разницы — иметь лишний доллар или расстаться с ним. По моему мнению, откладывать деньги, лишая себя маленьких удовольствий, можно только целенаправленно и на коротком временном отрезке. Есть вещи, и их много, на которые накопить нельзя. Физически не удастся. Жизни не хватит. На них можно только заработать. И это, по-моему, неплохо. Зайдя в финансовый тупик, ты перестаешь мириться со своим текущим статусом, текущей работой, текущей стабильной бесперспективностью и начинаешь подпрыгивать выше головы. Хотела деньжат срубить — а в итоге вышла на новую орбиту. Так бывает. Правда.

Тем не менее, в минуты горького раскаяния я осознаю, что вместо свиньи-копилки выросла в это самое, с пятачком и хвостиком, но без прорези в спине. И натурально, со свинской легкостью транжирю то, что так трудно мне достается. Как всякая наркоманка, подсевшая на шоппинг, я отправляюсь за спичками, а домой возвращаюсь в новой шубе, купленной в кредит. Я оплачиваю недобросовестные услуги в дорогих местах, потому что боюсь, что в дешевом месте будет еще хуже. Радость от копеечных распродаж для меня не выше, чем радость от приобретения супервещи в супермагазине (но не в супермаркете). Из своего тощего кошелька я оплачиваю чужую аренду, поддерживаю чужие амбиции и способствую дальнейшему росту чужого благосостояния. Но что же делать, если экономная экономика меня убивает? В жизни так много проблем и так мало удовольствий…

Выход один: надо научиться получать удовольствие от туго набитого кармана. Надо полюбить деньги не за их легкую конвертируемость в туфли и сумочки, а за чувство покоя, которое они дают. Деньги — хорошая, прямо-таки отличная вещь (надеюсь, они меня слышат). Они прекрасно совмещаются с творчеством, вдохновением, интеллектом и прочими тонкими материями. Нельзя работать, думая только о деньгах, но работать бесплатно нельзя тем паче. Это развращает работодателя, расхолаживает исполнителя и обесценивает результаты труда. Господа гении! Умирать в нищете под забором уже не модно!

За деньги можно купить практически все. Здоровье — в какой-то степени, красоту — в значительной степени, ум — в объемах хорошего образования. Друзей, причем искренних — по той простой причине, что человек, не стесненный в средствах, легок нравом и приятен в общении. Наконец, деньги играют не последнюю роль в кристаллизации любви: тут и легкость характера, и привлекательный облик, и широкий выбор совместных развлечений, и смелый взгляд в будущее…

Другое дело, что, полюбив человека здорового и богатого, ты останешься с ним потом в болезни и бедности. Если, конечно, полюбила по-настоящему. И деньги опять покажутся тебе чем-то второстепенным. Но до этого еще надо дорасти.

Мысли о деньгах — довольно-таки мрачные мысли. Потому что, как правило, они возникают в момент отсутствия денег. Пока все в порядке, я хожу с высоко поднятой головой и агитирую за финансовую независимость женщин. Как только меня прижмет, я начинаю пищать и горько жаловаться на свою неплатежеспособную судьбу. Мне самой противно такое малодушие, но женщина наедине с миром наживы — это кровавая картина. Если я научусь зарабатывать деньги сама, только сама и столько, сколько мне нужно, я превращусь в монстра. Для тех, кто хочет откупиться от этой устрашающей перспективы, сообщаю номер своего расчетного счета…

_____

ОЛБ

Говорят, сейчас в средних школах есть такой предмет — «Основы личной безопасности». В наше время его не было. Все необходимое нам преподавали дома: посмотри налево, посмотри направо; обходи троллейбус спереди (или сзади?), трамвай сзади (или все-таки спереди?); ничего не бери у посторонних, никуда не ходи с чужими, держись подальше от хулиганов, не лазай по деревьям, будь на глазах, возвращайся ровно в восемь, если задерживаешься, позвони… Так мы благополучно и выросли. Наши родители не знали тогда о терроризме, заложниках, взрывах в метро, падающих крышах аквапарков (про аквапарки вообще никто не слышал). Уличное движение было менее интенсивным, маньяки встречались редко, или нас выборочно информировали; в школах не приторговывали наркотиками — это уж точно, и рогатка была самым страшным оружием малолетнего дворового недоумка.

Как живут дети сейчас, то есть как живут их родители в круглосуточной судороге страха за драгоценное чадо, мне даже представлять не хочется. Ребенок сегодня должен находиться под пристальным контролем, когда бодрствует, и под неусыпным наблюдением, когда спит, его надо перевозить в броневике, с ног до головы обвешать датчиками, поставить на него сигнализацию и подключить к вневедомственной охране. Секьюрити у песочницы и камеры в школьном туалете приветствуются. Хорошо также иметь в доме бультерьера или стаффордшира, правда, иногда они становятся новым фактором опасности.

Ребенку угрожают все, а защитить его могут только мама с папой, и я крайне удивляюсь, как это люди, отважно ставшие родителями, не отправляются пачками в психлечебницы — осознав свою ответственность и свою беспомощность…

Для взрослого человека факторы опасности остаются практически теми же, что в детстве. И маньяки, и терроризм, и метро, и крыши, и бультерьеры, и пьяные лихачи, и швейцарские диспетчеры, и украинские ракеты — все это актуально без уточнений пола и возраста. Прикиньте сами, чему из этого укороченного списка мы реально можем противостоять. Однако принято думать, что раз мы выросли, значит, мы вооружены. Опытом, знанием, навыком. Отверткой, газовым баллончиком, пачкой резиновых пуль. Свистком и шпильками. А главное — недоверием. Нас уже не заманишь при помощи конфетки в темный подъезд.

Когда твоя безопасность становится твоей личной проблемой, вот тут-то и бывает по-настоящему страшно.

Недавно я села, подумала, покрутила свою жизнь в голове, как кубик Рубика, и из сложившейся картинки отчетливо поняла, что на данный момент я не защищена буквально со всех сторон. С профессиональной — раз, с социальной — два (при любом форс-мажоре я могу рассчитывать только на себя, никаких глупых надежд, никаких обманчивых иллюзий, а клеймо незамужней женщины окончательно подрывает в упомянутом государстве мой социальный статус). Разумеется, я не защищена финансово. Наследства не жду, взятки не беру, воровать не умею. Да и что может украсть театральный критик? Занавес?.. Я глубоко признательна мужчине за попытки облегчить мою жизнь, но при этом отлично понимаю, что должна научиться зарабатывать деньги сама. Если я такая умная, почему у меня наперечет каждые сто баксов?

Я не защищена физически. Слава Богу, мне пришлось убедиться в этом не среди какого-нибудь кровавого месива, но когда в мой автомобиль на полном ходу влетела безбашенная девица, и только шведская сталь удержала меня на этой земле, ясность понимания перешла в остроту откровения.

Однако все это беспокоит меня гораздо меньше, чем моя эмоциональная незащищенность. Я очень завишу от своей любви. Я очень завишу от мужчины, которого люблю. Про деньги, работу, карьеру, квартиру я могу сказать: «Ничего, прорвемся!» Про любовь — не могу, потому что не знаю, куда и через что мне надо осуществить прорыв. И зависит ли от меня самой хоть что-нибудь. И за какие поручни мне хвататься, если, что называется, любовь обманет…

Мы постоянно боимся за наших возлюбленных. За их здоровье, жизнь, благополучие. А вообще-то, бояться следует за себя. У меня бывали случаи, когда из поезда, летящего на юг, я на ходу перепрыгивала во встречный, идущий на север. И, трясясь в жестком плацкарте, с ужасом думала: если это конец, что у меня останется?! Чем еще на свете я дорожу, кроме любви, которой, наверное, уже нет? Как мне выжить? Кто или что меня спасет? И сама себе успевала удивиться: вроде бы столько в жизни интересного, столько всего меня держит, ан нет — держит, когда в центре любовь, когда все хорошо, а когда плохо, то ничего не нужно. Фактор опасности, заключенный в собственной душе.