Леа лежала, прижавшись к брату, и слушала, как он рассказывает о своей встрече с Клер, о том, как упал в обморок, поймав ее лошадь.

— Это было несколько…

— …Неловко? — спросила она, смеясь. Леа знала о его любовных приключениях. Когда Велли был моложе, он описывал их с удовольствием. Однажды ночью он перелез через стену женской школы и спрятался в постели одной девушки. Настоятельница пришла посмотреть, что происходит, почему девицы хихикают, но не заметила Велли. Повзрослев, он стал менее откровенным, хотя Леатрис, прикованная к злобной матери, равнодушному отцу и братьям, была так одинока, что всегда умоляла его ничего не утаивать.

— Клер очень хорошенькая, правда? — спросила Леа, внимательно наблюдая за Тревельяном.

— Красота бывает разной. А в Клер много жизни… Леатрис поняла, что он имеет в виду. Клер и двигалась, и говорила быстро, энергично, ее интересовало все и вся, было скучно заниматься только собой.

— Ты соблазнил ее? Тревельян застыл от изумления.

— Она же обручена с Гарри! Леатрис подавила смешок.

— Ну, это обстоятельство не остановило тебя в Египте — с хорошенькой танцовщицей. А помнишь, как ты пробрался в гарем? Разве его обитательницы не были замужем?

— Но не за моим братом. Леатрис посмотрела на Тревельяна.

— К тому же я ей не понравился, она сказала, что я старый, больной и слабый.

Леатрис отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Заметив это, он запальчиво продолжал:

— Можешь смеяться сколько угодно, но Клер не обратила на меня никакого внимания. Она по уши влюблена в Гарри. Говорит только о нем, считает его совершенством.

— Гарри?!

— Вот именно.

Они помолчали, смакуя удачную шутку. Потом Тревельян продолжил, рассказав сестре об остальных встречах с Клер.

— Я должен был сказать ей, чтобы не приходила больше, но она была так одинока. Клер не понимает ситуации в доме, а Гарри обращает на нее очень мало внимания.

Леатрис хорошо знала, что такое одиночество. В доме было полно людей, но между ними не существовало ни дружбы, ни любви. По крайней мере, по отношению к ней. Леа не хотела сидеть в гостиных с тетушками и сплетничать, но не смела выходить, потому что иначе могла бы не услышать звонок матери.

— Я хорошо понимаю, что она чувствует!

Леа слушала Тревельяна и понимала подтекст его рассказа. Она чувствовала по тону, как сильно ему нравится Клер. Тревельян явно гордился тем, что юная американка прочла все труды капитана Бейкера. Абсолютно все!

С живейшим интересом внимала Леа рассказу брата о том, как они с Клер провели день у Ангуса Мактаврита. Леатрис ни разу не видела старика с тех пор, как они с Велли пробирались к его дому, чтобы утащить немного виски. Она вспомнила, как однажды Ангус поймал ее. Она была ужасно напугана, но он только пошумел и отпустил ее. Она прибежала к Велли в жутком страхе, но он поднял ее на смех и сказал, что старый шотландец просто болтает, он никогда не сделает им ничего плохого.

Леатрис узнала от Тревельяна, что Клер провела целый день со стариком и танцевала с арендаторами. Она бы удивилась меньше, услышав, что американка общалась с феями и пила нектар вместо чая.

— Что еще она делала? — спросила Леатрис шепотом, и в ее голосе прозвучал благоговейный ужас.

Тревельян улыбнулся.

— Еще она пила виски, как матрос, ела какое-то странное блюдо, приготовленное Ангусом, и хвалила его, уговорила сестру выручить ее и соврать, чтобы спокойно ухаживать за мной во время приступа лихорадки. Потом она заставила Гарри взять ее в поездку по имению и познакомить с хозяйством и людьми.

Леатрис смотрела на Тревельяна с недоверием.

— Как Гарри мог согласиться?! Ведь он не узнает ни одного из своих работников, даже если столкнется с ним нос к носу. Я сомневаюсь, знает ли он, как зовут его камердинера, хотя тот состоит при нем уже десять лет!

— А наш умненький младший братик взял с собой в поездку Чарльза. Старый Мактаврит сообщил мне, что Клер считает Гарри очень скромным и тактичным, потому что он позволил своему управляющему давать разъяснения.

Леатрис рассмеялась. Ей давно уже не было так весело. Единственным светлым пятном в ее жизни были письма брата, она как будто переживала вместе с ним его приключения. Велли скупо описывал жизнь у деда, разве что упоминал о своей спине, болевшей после очередной порки, или о том, что стал совсем тощим, сидя на хлебе и воде. В основном он описывал, что видел и делал.

— Ну и что было дальше? Тревельян глубоко вздохнул.

— Она встретилась с нашей матерью…

— Мама может быть исключительно обходительной, если захочет.

— На этот раз не захотела. Мне кажется, она знает о Клер все. Думаю, она почувствовала в ней сильный характер.

— Сильный?! Ты думаешь, Клер — сильная личность? Мне она показалась вполне обыкновенной: часто опаздывает к столу, и моя горничная говорит, что ею командует мисс Роджерс. Та хвастается этим перед слугами. Мне кажется, Роджерс шпионит для мамы…

— Да, скорее всего именно так. — Тревельян задумался — Ты спрашиваешь, какая Клер. Мне кажется, она сильный человек, но сама не осознает этого. Она ведь почти ребенок. Ее сила в том, что она любит людей.

— Мне это не кажется проявлением силы. — В голосе Леатрис был сарказм. Жизненный опыт научил ее, что главное — умение выжить.

— Ты бы посмотрела на нее и старого Мактаврита, — покачал головой Тревельян. — Старик стал абсолютно ручным, арендаторы в нее просто влюбились. Они глядели на нее с таким уважением, какого не выказывали ни одному члену нашей семьи.

Леатрис отстранилась и внимательно посмотрела на брата.

— Велли, да ты влюблен в нее! Он притянул Леа к себе.

— Что за дурацкая идея! Она совершенный ребенок, к тому же любит Гарри и хочет стать герцогиней, и… — Он замолчал и внезапно расхохотался. — Нет, дорогая моя сестричка, я не влюблен. Просто хочу отомстить.

— Маме? — спросила Леатрис.

— Кому же еще?

— Я помогу тебе. — Леатрис даже не поинтересовалась, что именно он собирается сделать. — Убийство? Дадим ей какой-нибудь экзотический яд?

Тревельян засмеялся.

— Нет, ничего быстрого и безболезненного! Когда Гарри станет герцогом, мать собирается управлять всем и вся по-прежнему, до могилы…

— Конечно. А разве кто-нибудь считает, что может быть иначе? Не говори мне, что твоя американка надеется стать полноправной герцогиней!

— Клер не моя американка. Она принадлежит Гарри. Но она действительно полагает, что после свадьбы свекровь переедет во вдовий дом, а она станет сама управлять поместьем и людьми. Клер собирается многое изменить. — Тревельян сделал паузу. — Она намерена распоряжаться деньгами, которые унаследует после замужества, отремонтировать дома арендаторов, обрабатывать поля и внедрить передовые американские методы ведения хозяйства.

— Бог мой! — вскричала Леатрис. — Но Гарри ведь должен был сказать…

В голосе Тревельяна зазвучала злость.

— Гарри лгал, говорил только то, что ей хотелось слышать. Он пообещал, что она сможет распоряжаться после свадьбы.

Леатрис вздохнула.

— Гарри надеется, что так и будет. Сам-то он волен делать все, что пожелает. Он уверен, что мама добра и нежна, и не может понять, почему другие люди с ним не соглашаются.

— Ты права.

— Бедная Клер! — произнесла Леатрис с чувством. — Могу себе представить: она привыкла решать все сама, ведь ее мать — ужасная женщина! Очень примитивная, награждает Гарри самыми невероятными титулами: «Ваша честь» или «Ваша светлость». Тетки нещадно издеваются над ней. Мне кажется, они специально вводят ее в заблуждение, чтобы потом посмеяться.

Тревельян нахмурился.

— А ее отец?

— Он еще ленивее, чем Гарри.

— Невероятно! — воскликнул Тревельян в изумлении. — Все обстоит еще хуже, чем я себе представлял. — Он положил руки на плечи Леатрис, отстранив ее от себя. — Ну что же, сестричка, думаю, нам придется вмешаться. Мы не можем оставаться в стороне и спокойно наблюдать, как эту девочку пожирает наш страшный дом.

Леатрис вздрогнула, на лице ее был неподдельный испуг. Одно дело — злословить о матери, и совсем другое — восстать против нее. Леа видела по лицу брата, что он не шутит.

— Нет, Велли, мы уже не дети и не можем пакостить исподтишка! Раньше я не понимала, что такое настоящее наказание, но теперь знаю точно. Если я восстану, старуха превратит мою жизнь в ад. Я просто выживаю, у меня есть свои маленькие радости, и я не хочу, чтобы меня их лишили. — Леа попыталась высвободиться, но Тревельян крепко держал ее за плечи.

— Послушай, нам впервые выпал шанс, которого мы оба так долго ждали!

— Ты ждал, но не я. Ты помнишь, как она поступила, когда ты ей насолил: услала тебя, и ты так и не вернулся, а я… — Леа замолчала и отвернулась к стене.

— Мать обошлась с тобой хуже, чем со мной. Она сломила твой дух.

Слова Тревельяна прозвучали как оскорбление. Леатрис отодвинулась от брата и встала с кровати.

— Ты совершенно не изменился. Ищешь неприятностей и нарушаешь все правила. В детстве тебя пороли, сажали на хлеб и воду, запирали, а ты так ничему и не научился.

— Да, — тихо ответил он. — Не научился. Я всегда боролся, что бы они ни делали, я держал удар. Теперь я вырос, еду, куда хочу, и делаю, что хочу, иными словами — живу. А ты осталась маленькой запуганной девочкой, запертой в своей комнате. Тебе уже тридцать один, а у тебя нет ни своей семьи, ни своего дома. Все, что у тебя есть, это письма брата, которого ты не видела с самого детства, да колокольчик, управляющий твоей жизнью!

Леатрис хотелось закричать, выгнать Велли, сказать, чтобы он никогда больше не приходил к ней, не нарушал ее покоя. Она могла бы сказать брату, что он ничего не понимает в жизни дома, не знает действительного положения вещей. Она могла бы поклясться, что такая жизнь вполне ее устраивает, но не стала этого делать. Лгать бесполезно — он знает правду.