Взобравшись по длинной лестнице, они оказались на возвышении, огороженном перилами; оттуда открывалась впечатляющая панорама.

– Смотрите. – Мистер Бертон указал на горизонт. – Там вдалеке раскинулся Лондон.

– Вижу, – ответила Амелия.

Она залюбовалась простирающимся внизу пейзажем. Где-то там, в одном из этих миниатюрных зданий находится Ковентри. Девушка не могла не задавать себе вопрос: а чем он сейчас занят? Что это за обязанности, из-за которых у него не будет для нее свободного времени до начала следующей недели?

– Я не мог избавиться от мыслей о том, чем вы занимались минувшие несколько дней, – признался мистер Лоуэлл.

Он подошел к Амелии ближе. По другую руку от нее стояла Джульетта, рядом с ней – мистер Бертон. Мистер Лоуэлл наклонился к Амелии и прошептал:

– Честно говоря, вы занимаете мои мысли настолько, что я не могу думать ни о чем другом.

По меньшей мере она должна была бы ощутить легкий трепет в груди. Если бы эти слова произнес Ковентри, сердце Амелии неистово забилось бы. Но к мистеру Лоуэллу, такому внимательному и очаровательному, она совершенно ничего не чувствовала. То же самое можно было сказать и в отношении мистера Бертона и любого другого мужчины, который не был им – центром ее собственной вселенной.

– Вы мне льстите, – ответила Амелия на любезность мистера Лоуэлла – он заслуживал хотя бы уважения. – Дело в том, что я купила дом неподалеку от Сент-Джайлса – старое здание в конце Хай-стрит. Я намерена восстановить его и открыть там школу для детей, которым повезло в жизни меньше, чем мне.

У мистера Лоуэлла округлились глаза. Он открыл было рот, как будто хотел что-то сказать, но не смог подобрать нужные слова.

На помощь ему поспешил мистер Бертон.

– Восхитительная идея! – воскликнул он. – Наш город мог бы давать образование детям из низших сословий.

– Я рада, что вы так думаете, – искренне произнесла Амелия. – Это будет непросто, но я полагаю, что результат стоит усилий.

– Ваши затраты, должно быть, довольно существенны, – сказал мистер Лоуэлл, оправившись от первоначального потрясения.

Амелия кивнула:

– Они гораздо больше, чем я предполагала.

– Ты делаешь прекрасное дело, – поддержала сестру Джульетта. – Надеюсь, что и я когда-нибудь смогу оставить на земле такой же значительный след.

Значительный след. Наследие.

Раньше Амелия как-то не думала об этом, но, видимо, так и будет, если ее планы реализуются.

– Я намерена финансировать эту школу на благотворительные пожертвования. Это единственный способ покрыть расходы, поскольку я не намерена брать плату с учащихся.

– В таком случае… – Мистер Бертон посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся. – Позвольте мне пожертвовать пятьсот фунтов на ваше благородное дело.

– У вас уже есть тысяча, учитывая и мои пятьсот фунтов, – заявил мистер Лоуэлл; его глаза довольно блестели.

Амелия ушам своим не верила. От избытка эмоций у нее распирало грудь, когда она поочередно переводила взгляд с одного джентльмена на другого.

– Господа, вы слишком щедры!

Джентльмены засмеялись, последний раз взглянув на простирающийся внизу вид.

– Откровенно говоря, мы чрезвычайно рады вам помочь, – пробормотал мистер Бертон.

Он отвел Амелию в сторонку, когда они возвращались к экипажу, после того как освежились у озера напитками.

– Могу я завтра пригласить вас на прогулку, миледи?

Не имея на завтрашний день никаких планов и не сомневаясь в том, что ее тоска по Ковентри скорее развеется в обществе мистера Бертона, чем дома, рядом с сестрой и леди Эверли, Амелия без колебаний согласилась и была тут же вознаграждена счастливой улыбкой. Это ничуть не затронуло ее сердце, но девушка почувствовала себя желанной; Ковентри никогда ее так не желал.


Три дня. Целых три дня он ее не видел.

– Итак, я сообщу мистеру Стефенсону, что вы хотите инвестировать еще одну тысячу фунтов в его работы на железной дороге Стоктона и Дарлингтона? – поинтересовался секретарь Томаса, господин Брайант, и сделал пометку на листе бумаги.

Герцог кивнул:

– Да.

Скорее всего, пройдут годы, прежде чем эта дорога будет построена, поскольку противодействие тормозило прогресс. В парламент уже был представлен законопроект, в котором содержалось требование о том, чтобы железная дорога прошла через поместье графа Элдона и одно из охотничьих угодий графа Дарлингтона, и его отклонили тринадцатью голосами. Вскоре будет представлен новый законопроект. Оставалось надеяться, что виконт Баррингтон будет более сговорчивым. А пока что Томас намерен был и дальше поддерживать эту затею, поскольку изобретение мистера Стефенсона – паровой локомотив – уже доказало, что этот человек способен достигать своей цели.

– Будут еще какие-нибудь распоряжения? – поинтересовался Брайант.

– На сегодня все. Благодарю вас. – Томас дождался, пока секретарь покинет комнату и закроет за собой дверь. Затем герцог откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Целых три дня.

О боже! Он почти не спал. Да и разве можно заснуть, когда тебя преследует образ леди Амелии? Даже сейчас перед глазами у Томаса стояло ее лицо; он вспоминал ее улыбку, смех, ее сияющие глаза, обрамленные длинными темными ресницами. Так она выглядела, когда была счастлива.

Но герцогу также довелось узнать, какова Амелия в гневе. И он ничуть не жалел о том, что стал причиной таких страстей. А разве могло быть иначе, ведь гнев лишь подчеркивал ее красоту? Увидев ее рассерженной, он открыл в этой девушке новые качества – доселе невиданные решимость и упорство. Она не уступит ни при каких условиях, но Томас чувствовал, что за напором, с каким Амелия взялась за дело, скрывалась уверенность в том, что она недостойна своего нынешнего положения.

Размышляя над этим, он стал гадать, понимает ли Амелия, что напрасно тревожится из-за таких пустяков. Само собой разумеется, существуют люди, которые получают удовольствие, проявляя неоправданную жестокость, и совершенно не готовы принять леди Амелию в свой круг из-за ее прошлого. Но красота этой девушки, ее доброта и жизнерадостный нрав заставляли Томаса признать, что она, вне всякого сомнения, самая удивительная особа, которую ему когда-либо доводилось встречать.

Из этой мысли родилась еще одна: Томас представил, как Амелия лежит обнаженная на его постели и ее дивные каштановые волосы рассыпаются шелковыми волнами. Он вообразил ее манящую улыбку и соблазнительный взгляд, которым она одарила его во вторник, когда они вместе осматривали дом. Вцепившись в подлокотник кресла, герцог представил, как его руки ласкают ее тело. Будет ли она вздыхать? Стонать? Или всхлипывать? Он этого не знал и никогда не узнает, поскольку его фантазиям не суждено осуществиться. Если только он на ней не женится. А этого не случится.

Черт!

Вероятно, следует найти себе новую любовницу. Томас уже несколько лет не заводил интрижек. С тех пор как родился Джереми. И герцогу, признаться, не очень-то хотелось удовлетворять свои потребности с первой попавшейся женщиной, которая взамен будет требовать у него шелкá и украшения. Эта мысль противоречила его желаниям. В особенности теперь, когда она все время стоит у него перед глазами. Желание Томаса обладать ею было настолько острым и непреодолимым, что он ловил себя на том, что постоянно пребывает в раздраженном состоянии. Его матушка не могла на это спокойно реагировать. Она уже дважды уезжала из дому после его резких слов, за которые Томасу потом приходилось извиняться, отчего он раздражался еще больше. Вот так они и двигались по кругу.

Вздохнув, Томас поднялся и пересек комнату. Лучше всего от тяжелых мыслей его отвлекает общение с Джереми. Мальчик как-то спросил, нельзя ли ему рассмотреть экипаж поближе. Томас с готовностью согласился. Оказалось, что это очень весело – показывать мальчугану, как работает карета. Потом они вместе выпили лимонада и Томас впервые почувствовал, что между ними появилась связь. С тех пор он стал получать удовольствие, обучая Джереми азам арифметики или помогая ему осваивать каллиграфию. Дело двигалось медленно, но все было не так безнадежно, как говорили об этом гувернантки.

Но сейчас Джереми спал, а секретарь, завершив дела, удалился, и в голову Томасу вновь полезли нежелательные мысли – мысли, которые не приведут ни к чему хорошему, лишь к неудовлетворенным желаниям.

Решив, что свежий воздух ему не повредит, герцог схватил по пути шляпу, натянул перчатки и направился в конюшню за лошадью. У него не было терпения ждать, пока конюх оседлает жеребца; мысли о леди Амелии будоражили душу Томаса, отчего напрягались его мышцы и ускорялся шаг.

Спустя десять минут герцог уже скакал в сторону Гайд-парка, но легче ему не становилось. Как, черт побери, ей это удается? Она засела у него в голове, и Томасу хотелось проклинать тот день, когда он согласился приглядывать за ней во время отсутствия Хантли. До той поры все было отлично. Он пару раз беседовал с леди Амелией, когда их пути пересекались, – и на этом все. А теперь, когда он разглядел ее по-настоящему – ее великолепную фигуру, недюжинную способность преодолевать препятствия на пути к цели, смелость, которая, вероятно, сослужила ей плохую службу, когда девушка решила в одиночку отправиться в Сент-Джайлс… Но эта смелость так желанна в постели…

Черт побери! Опять ты за старое!

Пробормотав себе под нос очередное ругательство, Томас свернул в парк и поскакал к Роттен-Роу. По крайней мере, хотя бы погода была прекрасная – на небе ни облачка. Его окутывало приятное тепло; благодаря тому, что нежный ветерок время от времени шевелил листву на деревьях, было не слишком жарко.

По дороге Томас несколько раз коснулся шляпы в знак приветствия, но не остановился, чтобы обменяться любезностями со встреченными знакомыми. Он был не в настроении вести светские беседы. На самом деле… Какая-то дама в темно-розовом платье и кокетливой соломенной шляпке на каштановых локонах привлекла его внимание. Даже несмотря на то, что он видел ее со спины, Ковентри не мог ошибиться. Это была леди Амелия. Она прогуливалась с каким-то джентльменом, который, казалось, увлеченно внимал всему тому, что она говорила.