— О, Энтони! — Она поцеловала его в щеку. — Я знала, ты лучший из всех братьев на свете!

Энтони перевел взгляд на Саймона.

— Видишь? — проговорил он извиняющимся тоном. — Что с нами могут делать женщины?.. На какой обман вы меня толкаете! — добавил он более твердым голосом.

Саймон не мог не подивиться, как быстро меняется настроение у его приятеля и противника, — как за столь короткое время он, Саймон, успел превратиться из закадычного друга в отъявленного врага и потом снова сделаться добрым товарищем.

— Однако, — еще громче и увереннее продолжал Энтони, — у меня есть ряд условий.

— Мы полны внимания, — сказал Саймон. Энтони бросил на него недовольный взгляд, уловив в тоне насмешку, но заговорил вновь:

— Прежде всего тайна вашего замысла не должна выходить за пределы этой комнаты.

— Конечно, — сразу согласилась Дафна. — Мы и не думали по-другому.

— Совершенно верно, — подтвердил Саймон. — И хотя я уверен, что ваша матушка только восхитилась бы нашей сообразительностью, вам, разумеется, виднее, кого посвящать в наши тайны.

Энтони смерил его ледяным взглядом: когда он уймется, этот шутник? Мы не на студенческой вечеринке.

— Кроме того, — процедил Энтони, — вы оба не должны оставаться наедине. Нигде и никогда!

Саймон промолчал, но Дафна сказала с легкостью:

— О, это будет выполнить нетрудно. Ведь то же самое было бы, если б мы по-настоящему влюбились, даже были помолвлены, верно?

Саймон вспомнил, что они с Дафной почти уже нарушили эти строгие установления, когда случайно наткнулись друг на друга в коридоре у леди Данбери, и если бы не пьяный оболтус Бербрук, то, можно считать, они были наедине. И потом, во время танца, тоже… Если бы не следящие за ними глаза Энтони, с чрезмерным и довольно противным рвением исполняющего обязанности старшего в семье.

Сейчас Энтони воззрился на него в ожидании ответа на второе свое условие.

Саймон коротко кивнул:

— Согласен.

— И еще, — продолжал Энтони. — Оно относится в большей степени к тебе, Саймон. Если я когда-нибудь увижу… или узнаю, что ты каким-то образом порочишь… позоришь Дафну своим поведением… Если увижу, что ты осмелился, например, поцеловать ее чертову ручку, когда рядом с ней нет сопровождающих, то я… я оторву тебе голову, будь я неладен!

Дафна посмотрела на него с некоторым сожалением, как на не вполне здорового человека.

— Ты не находишь, Энтони, что это уже слишком?

— Нет! — рявкнул он.

— О, тогда я молчу.

— И правильно сделаешь, сестра! Я не слышу твоего ответа, Гастингс.

Саймон молча наклонил голову.

— Хорошо, — с видимым облегчением сказал Энтони. — Значит, с этим мы покончили, и ты можешь нас покинуть.

— Энтони! — с упреком воскликнула Дафна.

— Должен я понижать, что мне отказано в обеде, на который я был тобой приглашен? — спросил Саймон.

— Именно.

— Нет! — Дафна схватила брата за рукав. — Ты приглашал его? Как же тебе не стыдно!

— Это было давным-давно, — буркнул Энтони. — С тех пор прошли годы.

— Это было в прошлый понедельник, — уточнил Саймон.

— Вы должны обедать с нами, — решила Дафна. — Мама будет так довольна. А ты… — она дернула брата за рукав, — перестань придумывать, как сподручнее отравить своего друга!

Раньше чем Энтони сообразил, что ответить, Саймон сказал со смехом:

— Не беспокойтесь за мою жизнь, Дафна. Мы с ним вместе учились в школе, и я хорошо помню, что у него всегда было плохо с химией.

— Я все-таки убью его! — сказал Энтони, как о чем-то уже решенном. — Еще на этой неделе.

— Ты не сделаешь этого! — воскликнула Дафна. — Уже завтра вы будете в вашем клубе вместе дымить манильскими сигарами.

— Не уверен в этом, — сказал Энтони.

— Нет, будете! Я права, Саймон?

Он задумчиво изучал лицо своего друга и видел в нем что-то новое, чего не замечал раньше. Особенно в глазах. Что-то очень серьезное.

Шесть лет назад, когда Саймон покинул Англию, они были юношами. За прошедшие годы оба, несомненно, изменились, он это чувствовал по себе, однако своего друга принимал таким, каким тот был в свои двадцать с небольшим. Но ведь и Энтони уже не прежний, у него появились обязанности, о которых Саймон и представления не имеет. Семейные обязанности. И ответственность: вести по жизни младших братьев, защищать сестер. У Саймона — всего лишь отягощающий его существование титул, у Энтони — целая семья. И тяготы эти несравнимы: его другу приходится намного тяжелее; так стоит ли на него обижаться за то, что он чересчур ретиво исполняет свои обязанности и заходит в своей горячности несколько дальше, чем нужно было бы?

— Мне кажется, — медленно проговорил наконец Саймон, обращаясь к Дафне, — мы с вашим братом сейчас далеко уже не такие, как шесть лет назад. И с этим ничего не поделаешь. Такова жизнь…

* * *

Некоторое время спустя в доме Бриджертонов началась суматоха, иначе говоря, приготовление к обеду.

Дафна сменила наряд на вечерний — темно-зеленое бархатное платье, которое, как говорили, придает ее карим глазам изумрудный оттенок. В нем она и находилась сейчас в главной зале дома, где тщетно пыталась успокоить мать, у которой разгулялись нервы.

— Не могу понять, — возмущалась Вайолет, усердно жестикулируя, — почему Энтони не сказал мне, что пригласил к обеду герцога. Мы ничего не успеем сделать. Ужасно!

В руках у Дафны было меню обеда: оно начиналось черепаховым супом и после тройной смены блюд заканчивалось мясом молодого барашка под соусом бешамель, за которым следовал десерт четырех видов. Ей трудно было скрыть саркастические нотки в голосе, когда она сказала:

— Не думаю, мама, что у герцога будет основание пожаловаться на недостаточное количество пищи.

— Хочу надеяться, этого не произойдет! — воскликнула мать. — Но если бы я знала о его приходе заранее, у нас были бы блюда из говядины.

— Герцог понимает, что у нас не званый обед. Вайолет произнесла назидательным тоном:

— Если присутствует герцог, обед не может считаться незваным. Ты просто не понимаешь многих вещей.

Дафна задумчиво посмотрела на мать. Та говорила вполне серьезно и явно была расстроена.

— Мама, — повторила Дафна, сама поражаясь своему терпению, — не думаю, что Гастингс из тех людей, хотя и стал недавно герцогом, кто ожидает, что из-за его присутствия на обеде мы все встанем на голову.

— Возможно, он не ожидает именно этого, дочь моя, но в каждом обществе есть свои правила, традиции. И откровенно говоря, я не понимаю твоего спокойствия и полного отсутствия интереса.

— Ничего подобного, мне очень интересно.

— Но ты совсем не нервничаешь. В подобных случаях необходимо хоть немного нервничать. Так поступают решительно все! Ведь он собирается жениться на тебе.

Дафна услышала стон. Его исторгла она сама.

— Мама, он ничего не говорил об этом!

— Он и не должен. А для чего, скажи, он танцевал с тобой прошлым вечером? С тобой и больше ни с кем. Ах, да, еще удостоил этой чести Пенелопу Фезерингтон. Но она не в счет. Он сделал это из жалости к девушке.

— Мне нравится Пенелопа, мама.

— Мне тоже. И я жду не дождусь того дня, когда ее мать сообразит наконец, что девушке такой комплекции совершенно не подходит оранжевый атлас. Это ужасно!

— А что подошло бы? — поинтересовалась Дафна.

— Не знаю! Не приставай, пожалуйста, с нелепыми вопросами, когда я и так не нахожу себе места от волнения!

Дафна безнадежно покачала головой:

— Лучше я пойду и разыщу Элоизу.

— Да, это будет кстати. И проследи, пожалуйста, чтобы Грегори не измазался до того, как сядет за стол. Проверь его уши, слышишь! Он плохо моет их… А насчет Гиацинты — просто не знаю… Боже, что нам с ней делать? Гастингс не ожидает увидеть за столом десятилетнего ребенка.

— Ожидает, мама. Энтони говорил ему, что мы обедаем всей семьей.

— Но многие семьи не сажают за общий стол самых младших.

— Значит, мы в числе тех немногих, мама, кто делает это. — Дафна решилась наконец на глубокий демонстративный вздох. — Я сама говорила с герцогом, и он все понял. Даже сказал, что предвкушает удовольствие пообедать в нормальной семейной обстановке. Ведь у него нет семьи и, говорят, не было.

— Бедняга!.. Помоги нам Бог!

Лицо матери не утратило взволнованного выражения. Даже пошло пятнами.

— Знаю, о чем ты подумала, — ласково сказала Дафна, не переставая поражаться своему долготерпению. — И ручаюсь, что сегодня Грегори не подложит кусок картофеля в сметане на стул Франческе. Он уже повзрослел. — Но он сделал это только на прошлой неделе!

— Вот с тех пор он и стал взрослее, — не очень уверенно предположила Дафна.

Взгляд матери ясно говорил, что она абсолютно не верит этому утверждению.

— Хорошо, — сказала Дафна, вспомнив пример старшего брата, — тогда я просто пообещаю, что убью его, если он будет себя плохо вести.

— Угроза смерти его не напугает, он, к счастью, еще не знает, что это такое, — философски заметила мать. — Лучше сказать, что в наказание я продам его лошадь.

— Он никогда этому не поверит, мама, зная твое доброе сердце.

Леди Бриджертон развела руками:

— Выходит, мы вообще беспомощны перед ним.

— Боюсь, что так.

— Дети — сплошное беспокойство, — заключила Вайолет.

Дафна улыбнулась. Она хорошо знала, как ее мать обожает это беспокойство.

Леди Бриджертон откашлялась, прежде чем произнести чрезвычайно значительную, с ее точки зрения, фразу:

— Полагаю, дочь моя, что Гастингс был бы для тебя отличной партией.

— Только полагаешь, мама? Я уверена, что вообще любой герцог отличная партия, даже если у него две головы и он брызжет слюной при разговоре. Из обоих ртов.

Мать не могла не улыбнуться.

— Ох, и язычок у тебя, дорогая! Но должна честно сказать, что вовсе не намерена выдать тебя за кого угодно. И если я знакомила тебя со многими мужчинами, то лишь для того, чтобы пополнить число твоих поклонников. Моя заветная мечта, — Вайолет вздохнула, — видеть тебя в браке такой же счастливой, какой была я с вашим отцом.